Цитадель "Вихрь"

Да и кому я буду интересна, кроме медперсонала в больнице? Видели бы меня наши мальчишки года три назад — вообще бы разговаривать не стали. Спасибо, что прожила еще один день. И еще один. И еще.
Однако именно в спарринге с Варягом у меня получается лучше всего. Да, он все-таки жалеет, не бьет в полную силу и не кидает лицом в песок, как у них частенько бывает с Севером — но мне с ним по-настоящему интересно тренироваться, почти как с Ветром. Значит, правильно я догадалась, что он и Сойка — будущие работники боевого отдела.
Делаю все, как показывал наставник: обманчиво-расслабленная стойка, согнутые локти и колени, взгляд — в лицо оппоненту. У Варяга голубые глаза и грубоватые светлые черты — он действительно слегка похож на викинга. Сенсорный счетчик баллов на краю ринга пищит, пора начинать.
Варяг кружит по рингу, выжидает, пока я первой начну атаку, но такая позиция невыгодна: поняв мои действия, он сразу же возьмет ситуацию под контроль и направит поединок в русло, удобное для него. Поэтому я выполняю обманный маневр: бью в сторону, нарочно промахиваюсь, кувырком падаю ему под ноги и легкой подсечкой под колени пытаюсь сбить на песок. Однако Варяг гораздо сильнее и крепче, чем выглядит на первый взгляд: терять равновесие он даже не собирается, смотрит на меня сверху вниз чуть насмешливо. Прикладывает к сенсору ладонь, получает свои пять очков и помогает мне подняться.
— Не ушиблась?
Первый раз, когда он заговорил со мной. Даже теряюсь от неожиданности и забываю активировать робота-очистителя, чтобы тот выдул песок из волос, и осторожно опускаюсь на скамейку. Варяг присаживается на одно колено напротив:
— У тебя кровь.
И правда: леггинсы слегка разорваны, а на коленке ссадина. Видно, хорошо я пропахала песок. Не обращая внимания на мое странное молчание, Варяг вдруг достает из несессера спиртовую салфетку и осторожно стирает кровь с моей коленки и штанины, а потом другой салфеткой делает легкую временную перевязку быстрыми и уверенными движениями.
— Извини, не хотел, — коротко бросает он, поднимается и уходит. А я сижу и пораженно смотрю ему вслед: вот тебе и ледяная неприступная стена…
Конечно, не о том сейчас думать надо. А о ночном дежурстве, например, о котором в первый день Сойка сказала, что это опасно, потому что “убить могут на раз-два”. Я почему-то совсем не ожидала, что оно может стать штрафной санкцией за банальное опоздание, однако с того дня, когда произошла трагедия из-за снегопада, мы все понимаем, что дисциплина в Цитадели — превыше всего.
Вечером, когда все лекции и тренировки проходят — проходят мимо меня, — наш отряд, встрепанный, взъерошенный и категорически недовольный жизнью, собирается в фойе первого этажа. Здесь база напоминает какой-то информационный центр, где три стены из четырех представляют из себя огромные компьютеры, с которых можно узнать любую необходимую информацию, если она в твоем доступе. Так, например, у нас, новичков, нет доступа вообще ни к чему. Когда пройдем распределение — чуть больше, чем через месяц — получим первую ступень. У большинства наставников — третья, почти самая высокая. Четвертая — только у руководства Цитадели или у бойцов-ветеранов, которые никогда не получали административных выговоров. Интересно, почему у Ветра до сих пор ее нет? Она действовала у того наставника, в чьем отряде тогда погиб парнишка, и теперь из-за этой нелепой катастрофы наставника разжаловали до третьей ступени, что в общем-то не критично.
Вот только мне нужна именно четвертая. Никаким другим способом нельзя получить доступ в архив Цитадели.
…Вскоре спускается Ветер в своей неизменной синей штормовке и полном вооружении. И только тогда нам становится страшно: не берусь говорить за других, но у меня под ногами покачивается пол, сердце совершает кульбит и показывает чудеса акробатики, а вдоль позвоночника скользит ощутимый холодок. Неосознанно касаюсь руки Варяга, стоящего рядом, и чувствую, что она такая же холодная, как у меня.
Варяг руку не отнимает, но я отдергиваю сама, когда возвращается способность мыслить.
Мы все порываемся идти к аварийному выходу, но Ветер останавливает одним движением. Целый день он как будто не в своей тарелке, и нам передается это скользкое, неприятное, липкое чувство тревоги. Даже Сойка, и та притихла, прячется за плечом у Часовщика. А еще я вдруг замечаю, что она не накрашена.
Пока мы топчемся в фойе в полном молчании, Ветер ключ-картой открывает один из шлюзов, и тот с едва слышным писком герметично захлопывается. Не сговариваясь, мы прилипаем к нему со всех сторон, вот только на стенах административного корпуса стоит качественная звукоизоляция. Недолго помучившись в неведении, Часовщик вдруг выуживает из внутреннего кармана куртки крохотный прибор, напоминающий капельку. На обратной стороне у него — три кнопки, красная, зеленая и белая. Парень нажимает сначала зеленую, потом белую, и устройство вдруг оживает, вибрирует.
— Это карманный усилитель звука, — шепотом поясняет Часовщик, донельзя довольный собой и своим изобретением. — Я в учебном центре подслушивал лекции у ребят постарше. Сам сделал.
Мы толкаемся у двери, пытаясь встать поудобнее, а Часовщик пристраивает свою капельку к шлюзу, и мерно гудящая компьютерами тишина вдруг наполняется разговором. Голосов всего три, один женский, похоже, Мелиссы, другой принадлежит Ветру, а третий… возможно, я ошибаюсь, но похоже, что это тот самый лысый инженер из приемной комиссии.
— …Девочки сами виноваты, им ничто не мешало прийти на тренировку вовремя, — говорит он. Настройки слегка сбиты, и голоса слышатся как будто из-под воды, но в целом разборчиво. — Да, это серьезная мера, но лучше сейчас показать им, что расслабляться нельзя, чем потом рвать на себе волосы из-за того, что их нарушения дисциплины привели к непоправимым последствиям.
Кто бы говорил про волосы.
Однако ни Ветру, ни Мелиссе явно не до смеха.
— Послушайте, Капитан, мы пока вправе все отменить. Химическая атака дронов — это еще цветочки, вы сами знаете, что они никогда не ударяют один раз. Что, если именно сегодня ночью у них запланирован следующий?
— Будет им наукой, — коротко обрубает главный. Судя по всему, Капитан — его кодовое имя.
— Будьте благоразумны, оцените реальные риски и опасность, — подключается Мелисса. — Я, конечно, скорее медработник, чем тренер, но даже мне понятно, что новички плохо справятся с дежурством. Если кто-то из них… погибнет, — она выдерживает короткую нервную паузу, — то виноваты в этом будете вы. Вы готовы жить со столькими потерями на совести?
Ненадолго наушник замолкает. В тишине слышны тяжелые шаги подкованных железом сапог и шумное дыхание Капитана.
— У служащих Цитадели нет совести, — чеканит он сухо и холодно. — У них нет чувств и сентиментальности. У них есть боевые задачи, которые надо выполнять, даже если ценой чьей-то жизни, черт возьми!
Снова молчание. Я вижу, как у Часовщика дрожат пальцы, а Сойка бледнеет. Выходит, наша жизнь не ставится ни во что? В цену боевой задачи, причем далеко не самой важной? Что ж, громкие слова всегда говорятся на публику, а истина тщательно скрывается за герметичными шлюзами с аудиоизоляцией.