Кошачья голова

— Ты как? — спросил я у Алины.
Но ответила мне не она:
— Дурачины, дурачины! Я дохтуру-то на рукав поплювала. Вот ему будет веселье, будет веселье. Йой, ёшки-ёшки-ёш- ки-йой! Такое веселье, что мы расхохочемся.
— Что же ты привязалась к нам? — вырвался совершенно глупый вопрос.
И я никак не ожидал, что Палашка милостиво и по-змеиному улыбнется мне:
— А вот и благодарствуем тебе! Кабы не помог, я бы не проснулась. Бз-з-з! Вот удружил, дурачина!
— Дура, врешь!
Палашка, продолжая по-змеиному растягивать рот, показала мне змеиный же язык. Я заткнул уши и выскочил из комнаты. Ничего такого я не делал! И ни в чем не виноват.
Мне захотелось, чтобы мама, как в детстве, обняла меня и утешила, сказала, что все хорошо и она меня спасет. А уж папа вообще прогонит любого злодея. Опять захотелось поверить в это и не чувствовать постоянно эту давящую, ноющую вину…
Мама сидела на кухне, обхватив ладонями кружку с чаем, и бездумно смотрела прямо перед собой на пустую стену. Услышав мои шаги, она будто отмерла и даже попыталась слабо улыбнуться. Да уж, теперь точно не время бежать за утешением к маме…
— Мам, как она себя вела там?
Мама закусила губу, сморщилась. Вздохнула.
— Никак. То есть нормально себя вела, как Алина. Я чувствовала себя еще большей дурой, чем когда отцу твоему рассказывала. Мне кажется, доктор в следующий раз меня саму к психиатру отправит. Я рассказываю, Алина молчит, вообще никак не реагирует. На вопросы отвечает только «не знаю», «не помню» и «если мама говорит, то так и есть». Я хотела в следующий раз принести можжевельник, чтобы эту дрянъ спровоцировать, но доктор так резко меня осадил, я чуть не сорвалась там. И Алина мне руку сжала, чтобы я не волновалась. Мне еще хуже стало от этого. Будто я сама все выдумала про свою хорошую девочку…
Мама быстро вытерла глаза. Я растерялся. Не знал, что делать, как утешить. Взять, как сестра, маму за руку, обнять? Чтобы у нее сработала ассоциация? Поэтому только спросил тихо:
— Вы больше не пойдете туда?
Мама выпрямилась, лицо ее приняло решительное выражение.
— Конечно, пойдем. Пусть для твоего отца справку выпишет, что Алина здорова. Пусть еще раз скажут, что с ней все в порядке. А скажут мне провериться, я пойду. Пусть лучше я окажусь полоумной, чем моя девочка. Пусть лучше так…
— Мам, но я ведь тоже вижу. Я первый же увидел… И Алина… Она сказала, что врачу на рукав наплевала.
— Вот врет, сволочь. Ничего она там не делала, к счастью. Может, боится врачей. Тогда мы тем более пойдем еще раз!
Мамин телефон неожиданно заорал корабельной сиреной. Она всегда этот рингтон ставила на важные номера.
— Ой, из поликлиники, — почему-то шепотом сообщила она, посмотрев на экран, и тут же ответила.
Я не слышал, что ей говорили, но мамино лицо из напряженно-взволнованного стало сначала недоумевающим, потом тревожным, потом будто постарело сразу.
Невролог, к которому сестра была записана на следующий прием, попал в аварию. Прием переносился на неопределенное время, потому что ситуация была совсем плохая. Конечно, маме особых подробностей не рассказали, хотя медсестра у нас в поликлинике болтливая. Но мы-то поняли.
Наплевала на рукав.
Мама глубоко вздохнула и пробормотала:
— Так, мыслим позитивно. Хорошо хоть, у нее жениха нет, а то бы точно бросил. А ей дополнительные переживания ни к чему.
Я на секунду даже дар речи потерял. Понятно, что она это себе говорила, но что за фигня?
— Ты вообще о чем сейчас, мам?
Она как-то суетливо вскинула на меня глаза и ответила скороговоркой, с той же интонацией и тем же выражением, с каким говорила обычно отцу, чувствуя себя виноватой, но защищаясь:
— Ой, ладно. Ой, все. Как есть, так есть.
Логика покинула чат. Единственный позитив — что жених не бросил Алину только потому, что его нет. Ну да, отчего ж не порадоваться, что она не связалась с уродом, готовым сдристнуть при первой проблеме. Может, нам еще праздник устроить по этому поводу?
Всего этого я, конечно, матери не сказал. Забрал из прихожей рюкзак и потащился в гостиную, чтобы немного поиграть в телефоне, а потом сделать уроки. Правильнее, конечно, наоборот, но мне нужно было слегка успокоиться.
Сестра уже сидела там, смотрела на планшете фильм, отгородившись от всего мира наушниками. В этой скрюченной, позе, съежившаяся, она была сейчас такой маленькой и несчастной. Меня больно кольнуло воспоминание — что же я сотворил с ней из-за этого дурацкого планшета? Это же моя родная сестра, Алина, и никто другой. Ее я не боялся и ничего, кроме искренней жалости и сочувствия, к ней не испытывал. И сестру было жалко, и маму, и… И себя.
Я тронул сестру за плечо, но она дернулась, будто я ее ударил. Потом вытащила наушники, захлопнула планшет и, глубоко вздохнув (я напрягся), тихо сказала:
— Прости, я… Я не ожидала. На нервах вся.
Сказала своим обычным голосом. Алининым.
— Ты чего врачу ничего не рассказала?
Сестра смутилась. Противно хрустнула суставами пальцев, но я на это не отреагировал. Понятно, что не нарочно.
— Слушай, Егор. Я струсила. Понимаю, что маму подставила. Но дико испугалась, сама не знаю чего. Как горло перехватило. — Сестра поймала мой взгляд и поспешила уточнить: — Нет, это не она. Это просто от волнения. И еще этот дядька, невролог. Я понимаю, он всего лишь невролог из поликлиники, не психиатр даже, но… Какой-то недобрый. Ну, в смысле, ко мне вроде добрый, а к маме нет. Сразу на нее стал наезжать, допрашивать. Прямо как папа. Вопросы правильные вроде задает, а таким тоном и в такой форме, будто обвиняет заранее. Понятно, что она смутилась, стала путаться. И, что бы я ни сказала, было бы только хуже. Все равно он не поверил нам. Чувствую себя ужасно…
Я собрался с духом, чтобы уточнить, потому что боялся спровоцировать новый приступ.
— А эта… Ничего не делала? Ты слышала, что она мне сказала?
Сестра сморщилась, побледнела:
— Не знаю. Не всегда. Я ее ненавижу, себя ненавижу. Почему это именно со мной? Что я такого сделала?.. Что она тебе сказала?
— Что плюнула врачу на рукав.
Сестра не успела ответить. Лицо ее немедленно приняло хитренькое выражение, губы утончились, и Палашка гаденько захихикала:
— Дурачина, дурачина! Так ему, так ему! Руку оторвало! Ха-ха-ха! Машиной-то — чик! А вот, а вот, а вот. Йой, ёшки- ёшки-ёшки-йой! А я ему поплювала. Ишъ какой, ишъ какой. Тпру-у, пру-у. Нет, говорит, никакой Палашки. Вот ему, вот ему! Полежит, подумает, каково ему без руки. Бз-з-з! Бз-з-з! Каково это — Палашки нетути! А вот, а вот, а вот!