Самая желанная

— Это страх, — пробормотала она.
— Лгунья, — усмехнулся Алек.
— Ты слишком самоуверен.
— Возможно, потому, что ты научилась смотреть на меня с таким обожанием… — Он хихикнул, когда она высвободила руку.
— Нам еще куда-нибудь надо идти? — спросила Хестер, снова настроившись на рабочий лад.
— Да. Через час. — Он подался ближе. — Вполне достаточно времени, чтобы…
— Чтобы я успела переодеться. Ты прав. — И она почти бегом бросилась в свои апартаменты, где ее терпеливо ожидали стилисты.
 
— Нервничаешь? — Алек пристально посмотрел на нее, когда машина часом позже выехала из дворца и покатила мимо десятков и даже сотен камер.
— Это так очевидно? — Хестер заволновалась еще больше и вцепилась в ремешок своей сумочки, как в последнюю надежду.
— Честно говоря, думаю, все понимают, что ты сегодня должна нервничать, так что это нормально. Людям нравится видеть человеческие чувства в других. — Он взял ее за руку и одарил очаровательной улыбкой — с ямочками.
— Они прощают тебе твои грехи? — Она хотела, чтобы ее голос звучал легко и непринужденно, но в душе была рада чувствовать, как он слегка поглаживает ее напряженные пальцы.
— Нервы — это не грех. — Алек засмеялся. — Это нормально. Они есть у всех.
— Даже у тебя?
— Конечно. — Он кивнул. — Тебя удивляет, что я могу чувствовать, как все нормальные люди, Хестер.
Чувство опасности, как и скрытые внутренние течения — жар и искушение — всплыли слишком близко к поверхности.
— Значит, это визит в педиатрическую палату, — без всякой необходиости повторила она, просто чтобы вспомнить о работе. — Ты не думаешь, что это цинизм — использовать больных детей, чтобы продвинуть нас как пару? — спросила она.
— Я думаю, что у большинства этих малышей впереди много трудностей, так почему бы не доставить им немного радости? Я с большим удовольствием проведу час с ними, чем с некоторыми нашими промышленниками, которые считают, что я недостоин наследства своего отца.
— Ты считаешь, люди не воспринимают тебя серьезно?
— Я же принц-плейбой, разве нет?
— Интересно, почему они так думают?
— А я знаю. — Он насмешливо покосился на невесту. «Если бы они только знали, что я обзавелся чистой и непорочной невестой, чтобы наставить меня на путь истинный…»
— Очень смешно.
 
Создавалось впечатление, что тысячи людей ждут за установленными полицией барьерами и у каждого в руке камера или телефон. Продвигаясь мимо, Хестер была рада, что у нее длинное платье и волосы уложены в аккуратную прическу. Алек отпустил ее руку, чтобы они могли пообщаться с людьми, стоящими в первом ряду, и Хестер получила маленький букетик от милой крошки. Хестер чувствовала, что люди наблюдают за ней — оценивают, судят, ей оставалось только надеяться, что она сдала экзамен. После визита в палату они провели некоторое время в больничной классной комнате, где несколько детей сидели за столами и трудились над рисунками. За последним столом она увидела малыша, которого поспешно унесли при их приближении. Обладая свободой передвижения, она подошла ближе. Малыш находился под строгим контролем учителя, стоявшего за его спиной. Глаза мальчика были воплощением грусти. Хестер даже не посмотрела на учителя, а просто села на свободный стул за его столом. Она положила перед собой лист бумаги и выбрала карандаш. Мальчик перестал рисовать, наблюдая за ней, но очень скоро вернулся к работе. Так продолжалось до тех пор, пока им обоим не потребовался один и тот же зеленый карандаш.
— Мне кажется, это очень красивый цвет, — сказала она, подталкивая карандаш к малышу.
— Это мой любимый, — произнес он.
— Мой тоже, — сообщила Хестер с видом заговорщицы. — Только никому не говори.
Она подняла голову и встретилась глазами с непроницаемым взглядом Алека. Она не осознавала, что он так близко.
— Нам пора, Хестер, — сказал он, наклонившись к ней. — Но мы еще вернемся.
На обратном пути во дворец он повернулся к ней и долго всматривался в ее лицо. Она решила, что все это из-за камер вдоль их маршрута.
— Ты отлично справилась. Снова.
Хестер приняла воистину королевскую позу и слегка поклонилась, принимая комплимент.
Алек неожиданно засмеялся, взял ее за руку и стал поигрывать кольцом на ее пальце. Это оказалось удивительно приятно.
— Я имел в виду именно то, что сказал. Суметь заставить кого-то улыбнуться или еще как-то отозваться — установить связь, как с этим маленьким мальчиком, который явно был чем-то огорчен… — Алек кивнул. — Это требует опыта.
— Не опыта. — Хестер тряхнула головой. — У меня же не было никакой информации. Я просто хотела дать ему время, чтобы собраться.
— Значит, это природная доброта. Или это была ложь во спасение? Чтобы он почувствовал себя лучше?
— Это была правда.
— Тогда ты могла сказать ему то, что не могла сказать мне?
Хестер сделала паузу, удивленная мягким упреком в его голосе.
— Я как-то задела твои чувства? — Она постаралась отвлечь его улыбкой.
— Да.
Он смотрел на нее очень внимательно — не улыбался, но и не хмурился.
— Я только хотела быть доброй к нему. — Она вздохнула. — Некоторые люди получают все возможное внимание, не так ли? Хуже всего тихим и спокойным ребятам, которые не расталкивают всех, чтобы пробиться вперед, или слишком стараются быть вежливыми и послушными.
Или они испуганы. Иногда им надо знать, что кто-то их заметил. А я не заметила.
— Ты была одной из таких девочек? — спросил он. — Той, кто так старается быть хорошей, что становится невидимой?
— Хорошей, но недостаточно хорошей. — Она бы легко согласилась быть такой. — Нет, это не мой случай.
— Я также не вижу тебя уверенно взывающей к вниманию перед толпой.
— И это не я.
— Капризы? Приступы гнева? — Алек покосился на невесту и усмехнулся. — Тоже нет? Тогда что?
Находясь в безопасности машины, пережив утренний успех и понимая, что худшее уже позади, она достаточно расслабилась, чтобы сказать:
— Я была ребенком, который убегал.
— Ты серьезно? — удивился Алек.
— Совершенно. — Она прерывисто вздохнула, уже сожалея о своем признании.
— Тебя находили и возвращали домой?
— Им приходилось, — тихо ответила она. — Я была совсем юна, а им нужно было поддерживать имидж. Но это никогда не останавливало меня, и я убегала снова.
— Тебе удалось убежать навсегда.
— В конце концов, да.
— Ты убежишь, если тебе здесь не понравится?