Маг поневоле
— Мне тоже смешно. Да только как бы нам потом горькими слезами не умыться, — оттолкнул от меня Аникея староста. Его явно раздосадовало то, что разговор ушёл в сторону, и он решил вернуть его в нужное русло. — Опаска меня берёт, ущербному на шею стигму вешать. Сгинет по пути или к ловцам в лапы попадёт. И всё! А с кого спрос? — Калистрат выразительно посмотрел по сторонам и, подняв палец вверх, внушительно добавил: — С нас! Не считая Вилима, ещё три семьи горькими слезами умоются!
— Твоя, правда, Калистрат, — согласился со старостой худощавый высокий мужик средних лет, единственный из всей толпы, щеголявший добротным почти новым кафтаном, — у всех у нас отроки есть. Не приведи Трое, ещё кого отцы–вершители заберут.
— Ну, ваших–то с Калистратом сынков не заберут, — ехидно возразили из толпы. — Опять так же откупитесь, как староста Васятку откупил.
— А я Вельда силком Васяткин баллот кидать не принуждал, — вызверился староста. — Всё по согласию было! Я честно за это уплатил! Всё по ряду, как положено! А он, — Калистрат кивнул головой в мою сторону. — Как время пришло, долг отдавать, так сразу в бега подался! Ряд порушив!
— Мы ряд не рушим, — набычился в ответ Вилим. — Вельду баллот выпал, Вельд и пойдёт в школу мажеску! Всё, как и было сговорено!
Я слушал начавшуюся между мужиками перепалку и лихорадочно соображал. На кону стояла моя судьба. Вот придут сейчас эти бородачи к решению, не отправлять меня на мага учится и всё. Пиши, пропало. Нужно убедить их не делать этого. Но как? Местных реалий я не знаю. Как бы ни ляпнуть чего–нибудь, себе во вред.
— Пойти то пойдёт, а вот дойдёт ли? — продолжал гнуть свою линию Калистрат. — До городу шесть дён пути будет. И стока же отцам–вершителям понадобится, чтоб сюда добраться. Вы хотите две седмицы трястись в ожидании и гадать: дошёл ли этот выкидыш Лишнего до школы или нет? Нужна ли нам эта докука, сельчане?
Одобрительный гул выбил землю, из–под моих ног. Отчаяние стальными когтями сжало сердце.
— Да дойду я! Богом клянусь! — почти сорвался я, на безнадёжный крик.
— Эт, каким таким богом? — хитровато прищурился староста. — Уж не Лишним ли? Чем же тебе Трое не угодили?
— Так ими и клянусь! — быстро исправился я. — Как штык в городе буду!
— Заткни пасть, щенок! — рявкнул на меня новокафтанник. — Соплив ещё, в споры старших лезть! Ну, ничё! Мы тебя всем обществом поучим! И надо бы к отцу Игнатию его свести. Он быстро дознается, что у него за любовь к Лишнему!
Несколько пар рук цепко опустились мне на плечи. Кто–то ещё и хорошую затрещину отвесил, да так, что зубы клацнули. Я затравленно оглянулся на Вилима. Вот чурбан неотёсанный! Стоит, глазами страшно вращает, а двух слов сказать не может! По всему видно, драться собрался за Славуту. Только каким бы ты здоровым не был, против толпы не попрёшь — сомнут. Да и среди мужиков, парочка не слабей Вилима смотрелась.
— Ну и что тут за галдёж такой? — резкий недовольный голос перекрыл гул толпы. В следующее мгновение, я почувствовал себя свободным. Мужики, повернувшись в сторону обоза, низко поклонились, сдёрнув, у кого были, на головах, шапки. Я поспешил поклониться тоже, бросив быстрый взгляд в сторону обоза.
Возле телег стояли двое мужчин, закутанных в чёрные, с наброшенными на голову колпаками, балахоны. Впереди стоящий худощавый юноша, почти мальчик, с высокомерным выражением лица, оглядывал склонившеюся перед ним толпу, ожидая ответа на свой вопрос. Стоявший чуть сзади пожилой мужчина, с красным одутловатым лицом, равнодушно зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Где изгои? — не дождавшись ответа, юноша нашёл взглядом старосту. — Ты решил заставить меня ждать, борода?
— Нет, всеблагой отец, — тут же заюлил старик. — Оба здесь. Вот Силантий, сын вдовы Аристарха, — из толпы тут же вытолкнули бледного заплаканного юношу, с небольшим кожаным мешком на плече. — И Славута, сын Вилима.
Вилим, обмякнув, разжал свои лапищи, выпуская трясущегося сына. Похоже, со жрецами, тут даже он спорить не решался. Какой–то паренёк, вынырнув из–за спины старосты, протянул Славуте точно такой же мешок. Толпа качнулась, напряжённо чего–то ожидая.
Послушник, молча, оглянулся и пожилой протянул ему длинный белый ремешок с небольшим красным камешком посередине. Юноша повернулся к подошедшему Силантию и, брезгливо поморщившись, надел тому ремешок на шею. Камень кроваво вспыхнул, ярко заискрившись, и тут же потух, мгновенно почернев. Силантий резко дёрнулся, чуть слышно вскрикнув. Тишину прорезал плач женщины.
— Да свершится воля Троих, — скучающим голосом возвестил послушник и вновь протянул руку к пожилому.
— Да свершится воля Троих, — согласился тот, протягивая юноше второй ремешок. Настал черед Славуты и тот покорно встал на место отошедшего Силантия.
Понимая, что сейчас случится непоправимое, я в отчаянии выкрикнул: — Это нечестно! Баллот я вытянул!
Сильный удар тут же опрокинул меня на землю. Сверху навалились, впечатывая тело в липкую грязь.
— Это что ещё за выкидыш Лишнего? — в голосе послушника проскользнули нотки интереса. Видать достала его эта нудная поездка, а тут хоть какое–то, да развлечение.
— Это другой сын селянина Вилима, отец Мефодий, — скрипучий надтреснутый голос, несомненно, принадлежал красномордому. — Баллот он вчера вытянул, да потом сразу в пустошь стрекача задал. Насилу поймали.
— В пустошь говоришь? — вскинулся молодой жрец. — А мне почто о том не сказывал? Забыл указ отца–приора?
— Что ты! Разве я мог забыть! — красномордый, судя по тону, ничуть не смутился. — Потому ещё вчера отцам–радетелям весточку послал. А тебе отец Мефодий и знать о том не след, — в голосе местного жреца проскользнула откровенная издёвка. — Ибо я простому послушнику не докладчик!
По скулам Мефодия заходили желваки.
— Покажите мне его.
Меня тут же рывком подняли на ноги и предъявили на обозрение послушнику. Ну вот. Сейчас он ещё на мне и свою злость сорвёт. Вон как рожу перекосило! Молодой, а уже спесивый, сверх меры.
— Экий он чумазый, — Мефодий презрительно скривил губы. — Отпустите. Пусть хоть рожу вытрет.
Отпустили. Трясущейся рукой я попытался стереть липкую грязь с лица. Что–то вытер, что–то ещё больше размазал.
Сволочи. Лишь бы вырваться отсюда. Я вам потом устрою.
Послушник насмешливо фыркнул: — Точно, отец Игнатий. Похоже, этот вчерась был. Этаку рожу разве забудешь? — и, повернувшись к красномордому, с нажимом спросил. — А почему тогда мне другого подсовывают?
Отец Игнатий, казалось, побагровел ещё больше. В его глазах блеснула еле сдерживаемая ярость. Я замер, ещё не смея верить своему счастью. Самолюбив Мефодий, очень самолюбив. И сейчас, похоже, из принципа меня решил с собой забрать. Лишь бы местному жрецу насолить!
— Общество так решило, всеблагой отец, — решился встрять в беседу Калистрат. — Он же вчера сбе…