Беспощадный дикарь (СИ)

Мэйзи: Я еду к Тее. После этого я сразу же вернусь домой.
Я задерживаю дыхание, когда появляются три точки, надеясь, что она не решит проверить мое местоположение, заглянув в мой телефон. Она не часто так делает, но в последнее время я не давала повода сомневаться, сдерживая свои вольные порывы. Когда это делает папа, он, как обычно, проявляет чрезмерную заботу, но с мамой… Это всегда похоже на ошейник, затянутый на моей шее.
Инстинктивное желание, которое я иногда испытываю, просто уйти, прорывается сквозь меня. Я могу просто сесть в машину и поехать. Дорога сама решит, куда везти, и я буду следовать за ветром, пока мое сердце не освободится от тяжести.
Мама и папа были бы в ярости, но я была бы счастлива.
Мама: Будь дома к ужину.
Воздух с облегчением вырывается из моих легких, и пока я печатаю ответ, мое внимание привлекает тяжелый гул двигателя. Я откладываю телефон, поворачиваюсь, мое сердце падает в желудок, когда я вижу матово-черный Charger, который мчится по улице и с визгом останавливается прямо за Audi. Он останавливается в дюйме от того, чтобы врезаться в задний бампер.
Вот дерьмо.
Это Фокс.
Мне было интересно, где он был. Он не появлялся в школе с тех пор, как испортил машину Сэма. Такие вещи, как его посещаемость и оценки, похоже, не имеют значения, пока он приходит и уходит, когда заблагорассудится.
Фокс выходит из Charger и направляется ко мне со своим красивым лицом, на котором застыл смертельный оскал и волосы на моем теле встают дыбом, когда он быстро преодолевает расстояние длинными, мощными шагами. Прежде чем я успеваю вдохнуть, он оказывается передо мной, прижимая меня спиной к дереву. Кора впивается мне в лопатки.
— Какого хрена, по-твоему, ты здесь делаешь? — рычит он, заставляя мой пульс биться.
Меня окружает запах богатой кожи, земленистого дерева и слабый намек на моторное масло.
Мой взгляд окидывает пустое поле, затем возвращается, чтобы встретиться с его холодным взглядом. Я открываю рот, но задыхаюсь, когда его пальцы смыкаются вокруг моего горла. Дрожь пробегает по моему позвоночнику, а в животе поднимается жар, заставляя меня сжаться и сжать бедра вместе. Он не упускает этого, в его горле раздается грубый звук, когда он прижимается ближе, так что твердые линии его груди соединяются с моей и сопротивляюсь, проверяя пределы его хватки, но он слишком силен, чтобы я могла вырваться.
Именно этого я и должна хотеть — вырваться, но… любопытство удерживает меня на месте. Это первый раз, когда его руки были на мне с той ночи на вечеринке Дженны две недели назад, и мое тело помнит. Ярко.
Следы, которые он оставил на моей коже, поблекли. Мой желудок опускается, когда думаю о том, что он сделает все это снова.
Страх и желание борются за контроль. Это так неправильно, что Фокс может прикасаться ко мне вот так и вызывать возбуждение, но какая-то часть жаждет этого, даже когда он мучает меня.
Здесь нет никого, кто мог бы остановить его, даже если бы и был, не думаю, что это что-то изменило бы. Никто не имеет над ним власти. Если бы он захотел, он мог бы легко задрать мою школьную юбку и делать все, что захочет. Мой клитор не должен пульсировать при этой мысли, но да, боже, пульсирует. Все так запутано.
Он не душит меня, но держит крепко, прижав к дереву на случай, если соберусь бежать.
Я могу бояться того, что он может сделать, но никогда не убегу от него. Этот задумчивый придурок может иметь мой страх, но он не получит мою капитуляцию.
Где-то глубоко внутри есть маленькая часть его личности, которую узнаю, я увидела ее в прошлом году, когда заметила его улыбку на праздничном рынке в городе. Это была та же мальчишеская улыбка, которая очаровывала меня, когда мы были детьми и я цепляюсь за эту надежду всякий раз, когда слышу слухи и шепотки, которые ходят о нем.
— Фокс, что ты пытаешься…
— Почему ты здесь? — яростно кричит он сквозь стиснутые зубы.
Сузив глаза, я отбрасываю страх в сторону. — Теперь мне нельзя существовать? Насколько я знаю, тебе не принадлежит ни улица, ни это поле и я не нарушаю границы. Если я захочу навестить наше дерево? — Я опираюсь на его руку, и мое сердцебиение вздрагивает, когда его хватка сжимается. Он серьезен, но и я тоже.
 
Темно-синий взгляд Фокса вспыхивает от моего неповиновения. Он скользит взглядом по линии моего тела, задерживаясь на его пальцах, обхвативших мое горло и его рот растягивается в ухмылке. — Ты никогда не могла устоять перед неприятностями и всегда любила острые ощущения.
Он проводит большим пальцем по моей точке пульса, давая понять, что может свернуть шею без особых усилий и я с трудом сглатываю, пытаясь сделать полный вдох, пока он контролирует мой воздух. Он, наверное, чувствует мой учащенный пульс. Затем его большой палец ослабевает, чтобы провести по моей челюсти. Этот жест противоречит презрению в его взгляде, но он заставляет мои руки схватиться за его кожаную куртку, вцепившись в податливый материал. На мгновение он словно замирает, как будто ему интересно, что я сделаю.
Фокс наклоняется, пока наши губы почти не соприкасаются, затем выжидает еще один такт, наблюдая за мной через капюшон.
Собирается ли он поцеловать меня на этот раз?
Это самое близкое его приближение ко мне после вечеринки. Просто хочу, чтобы между нами все было правильно. Если он готов переступить через свою обиду, тогда я прощу и забуду его жестокость, и мы сможем вернуться к тому, как все должно быть между нами.
Облизнув губы, я с желанием прижимаюсь к нему.
Он издает хрипловатый, высокомерный звук веселья. — Ты серьезно думаешь, что я собираюсь тебя поцеловать?
Резкий тон заставляет меня вздрогнуть.
— Я…
— Как жалко.
О боже, я идиотка. Тревога возвращается, побеждая туман желания, не могу поверить себе, что сейчас потеряла здравый смысл. Это снова та чертова вечеринка, пьянящая невидимая связь между нами, но все, что она приносит, — это душевная боль. Как я могла забыть?
Фокс насмехается. — Ты сейчас выглядишь такой чертовски отчаянной, маленькая ромашка. Тебе это ужасно идет.
Обида жжет вновь открывшиеся раны, и снова прижимаюсь к дереву. Как я могла подумать, что он готов забыть о том, почему меня ненавидит? Он не сделал этого в ту ночь, когда наконец-то признал меня и я сглатываю горячее смущение и смотрю на него.
— Пошел ты, — бормочу я.
Его ухмылка пугает. — Ты заставляешь меня хотеть покончить с тобой. Прямо здесь, прямо сейчас. Нет смысла танцевать вокруг этого.
Мои глаза расширяются и реальность снова врезается в меня. Фокс может и будет причинять мне боль без раздумий.
— Почему ты так сильно меня ненавидишь? — шепчу я, презирая болезненный огонь в горле. — Почему?
Губы Фокса кривятся, и он приближает свой рот к моей щеке. — Прекрати вести себя так, будто ты не знаешь. Меня от этого тошнит. От всего, что связано с тобой, мне чертовски плохо.
Моя грудь разрывается от хриплого вздоха. Кислотная враждебность в его тоне безошибочна.
Звонит телефон, и он, ругаясь, отрывается от меня. Я прислоняюсь к дереву, не зная, что он сделает, если я сдвинусь с места. Кто бы ни звонил, он сжимает челюсти в кулак и его взгляд снова находит меня.
— Убирайся с глаз моих, пока я не передумал, — приказывает он. — Не позволяй мне снова поймать тебя здесь. Тебе не понравится, что я с тобой сделаю.
Мысль о том, чтобы держаться подальше от дерева, раскаляет мою грудь до бела. Я хочу возразить, вместо того чтобы позволить ему победить, но все еще не могу успокоиться после того, как позволила себе на секунду подумать, что он хочет меня. Боже, он прав. Я в отчаянии, но все, чего я хочу, это чтобы между нами все было хорошо.
Когда я не ответила, он угрожающе шагнул ко мне, его взгляд усилился. — Поняла?
Ненавижу это.
Сердце застряло в горле, но я только кивнула и пошла к машине на дрожащих ногах, я не побегу и отказываюсь позволить ему поверить, что он может контролировать меня вот так, щелкая пальцами и лая командами, чтобы заставить скакать, потому что он так сказал. Я и так имею дело с этим от мамы и папы, но никто не имеет такой власти надо мной.