Иностранка
Оттого спустя некоторое время, Маша начала задумываться, а может и правда угодить Грише и помочь ему избавиться от ненавистного Зубова, который преследовал его? И постепенно эта мысль стала в ее существе окрашиваться в притягательные правильные тона, а ее сердечко трепетно твердило, что ради любви к Грише она должна поступить именно так. По своей наивности девушка думала о том, что после ее поступка и ее помощи в устранении Зубова, Гриша поймет и удостоверится, как сильно она любит его, и тоже сможет полюбить ее гораздо больше, нежели сейчас. Вскоре эти мысли о счастливом скором будущем поселились в головке Маши, и уже к исходу апреля она свыклась с мыслью о том, что она непременно должна помочь Чемесову избавиться от его заклятого врага Зубова. К тому же теперь она носила под сердцем дитя, которого уже обожала и боготворила, как и его отца, и оттого девушка понимала, что отныне ее жизнь неразрывно будет связана с Григорием, а после устранения Зубова, уже никто не сможет помешать их взаимной любви и счастью.
В тот день она встала ранее обычного, около пяти утра. Быстро выбрав простое платье и собрав волосы на затылке в простую прическу, называемую “цветок – корзинка”, она проворно вышла из своей спальни. В ее руках было платье, завернутое в шелковый чехол, и создавалось впечатление, что девушка просто несет некий наряд по приказу государыни, забрав его из дворцовой прачечной. Но внутри широкого подола платья, девушка спрятала ту самую заветную коробку, которую три дня назад передал ей Чемесов. Машенька прекрасно понимала и осознавала, как это опасно и чудовищно, то, что она собиралась сделать. Но в тот миг, когда она проворно приблизилась к комнатам императрицы, в ее сердечке неистово застучала мысль том, что она безумно, до дрожи в коленках любит Гришу, который теперь казался девушке идеалом мужчины и был для нее самым дорогим существом на этом свете. И ради того, чтобы он был доволен ею, она была готова на все.
Едва достигнув первой комнаты императрицы, которая являлась гостиной, Машенька осторожно приоткрыла дверь и пробежалась глазами по сторонам. Комната была пуста. Два камердинера Екатерины Алексеевны сегодня были отпущены в увольнение до вечера, а третий, Михаил Иванович, немного приболел, и должен был появиться только к обеду. Об этом всем знала Маша, именно оттого она выбрала теперешнее утро для осуществления неприятного дела.
Маша быстро прошла в гостиную в золотистых тонах и, подойдя к книжному шкафу, проворно вытащила коробку и спрятала ее на одну из полок за книги. Далее девушка, захватив сверток с платьем, унесла его обратно в свою комнату. По дороге она лишь встретила пару слуг, которые в этот утренний час уже сновали по дворцовым коридорам, не обращая на нее никакого внимания, и лишь молча, кланялись ей.
Уже к восьми девушка вновь вернулась обратно в гостиную государыни. Пройдя далее в кабинет, Машенька присела на бархатный стул, ожидая, когда от императрицы выйдет приближенная фрейлина, которая помогала Екатерине Алексеевне совершать утренний туалет. Через полчаса из будуара императрицы появился Платон Зубов. Как и обычно, надушенный и при параде, в своем камзоле с бриллиантовыми пуговицами, с напудренными темно-русыми волосами, с жеманной развязной улыбкой на устах, он медленно оглядел Машу взором и напыщенно произнес:
– Вы дорогуша, как обычно точны, словно часы.
– Добрые утро, Платон Александрович, – сказала почтительно Маша, чуть наклонив голову.
– Только толку от этого нету. Императрица еще не одета.
– Ничего я подожду, сколько потребуется, – спокойно ответила Маша, поднявшись на ноги и отходя к окну, делая вид, что общество Зубова не занимает ее более.
Платон же скорчил кислую мину и медленно направился к выходу из кабинета. Однако, едва сделав пару шагов, он, не в силах сдержаться, вымолвил:
– Ваша надменность и высокомерие, госпожа Озерова, умаляют все прелестные черты Вашего лица и нрава, и делают Вас вовсе некрасивой.
Она резко обернула к нему лицо, и вперила в лицо молодого человека внимательный холодноватый взор. В последнее время, Зубов постоянно пытался ее уколоть словами, едва они встречались наедине или на людях. Да это было нечасто, пару раз в неделю, но все же ей казалось, что Платон ищет только повод, чтобы сказать ей нечто нелицеприятное и обидное, понимая, что при его нападении Маша не может ему ответить тем же. И Машенька прекрасно знала, отчего Зубов травил ее. За ее холодность и за то, что она отказала ему во внимании, еще два месяца назад. Но девушка не сожалела об этом, ибо не собиралась ставить на одну чащу весов доверие государыни и интрижку с Зубовым, который был вовсе не в ее вкусе. К тому же самой Екатериной Алексеевной, которая неистово ревновала своего молодого фаворита, Платону было запрещено разговаривать с женщинами, но молодого человека видимо, это несильно заботило, оттого он не упускал случая приударить за очередной девицей.
Чуть приподняв подбородок, и напряженно посмотрев в глаза Платону, Машенька тихо вымолвила:
– Моя красота не должна заботить Вас Платон Александрович, ибо она предназначена для моего будущего мужа.
Поджав губы Зубов, как-то злобно взглянул на нее, и более не вымолвив ни слова, быстро вышел из кабинета в направлении гостиной. После его ухода Маша с облегчением вздохнула и, вновь принялась ждать. Только около десяти от императрицы вышла ее приближенная фрейлина и велела Маше зайти. Девушка, как и обычно, получила наставления и поручения от Екатерины Алексеевны и около одиннадцати она осталась одна в спальне императрицы.
Она слышала, как в соседнем смежном кабинете, государыня давала распоряжения одному из своих секретарей. В это время Маша быстро прибирала постель императрицы и ее туалетный столик. Чуть позже, едва дождавшись того, когда Екатерина Алексеевна покинет свои покои и направится для трапезы в столовую, Маша проворно вышла из спальни государыни и отметила, что в кабинете никого нет. Она бегом промчалась в гостиную и достала из-за книг спрятанную коробку. Вихрем, вернувшись обратно в опочивальню императрицы, девушка проворно отворила потайную дверь и прошла на винтовую лестницу, которая вела вниз к покоям Зубова, находящимся на первом этаже дворца, под комнатами государыни.
Машенька влетела в пустую спальню фаворита и огляделась. Комод стоял сбоку от резного шкафа. Девушка прекрасно знала, что Зубов никому не позволял прибираться в своем белье. И сам раскладывал галстуки, чулки, нижние рубашки, платки и другие вещи по ящикам. По его приказу слуги складывали чистые вещи сверху на специально отведенную тумбу, а грязные подбирали с пола. Никому не позволялось прикасаться не только к комоду Зубова, но и к шкафу и кровати фаворита. Машенька подозревала, что в комоде он хранит какие-то тайные вещи или ценности, и оттого существовал этот запрет. Но ей было это неинтересно. Однако, об этом неприкосновенном комоде, она однажды рассказала Чемесову и, видимо именно оттого Григорий велел ей подложить отравленный платок в это место, чтобы другие люди, кроме Зубова, не могли пострадать от яда.
Подойдя к резному комоду, Маша поставила коробку сверху и, медленно открыв ее ключом, подняла крышку. Лишь на несколько мгновений она замерла, отражая напряженным взором холщевый мешочек внутри. Уже через минуту она дрожащими руками взяла мешочек и, медленно достав оттуда плотные белые перчатки, натянула их на свои тонкие ладони. Перчатки оказались невозможно большими и закрыли ее ручки почти до локтя. Далее девушка, застыв над коробкой, потянула белые ленты, торчащие сбоку, и вытащила дно. В потайном отделении лежал небольшой, кружевной шелковый платок, точно такой же, какие обычно использовал Зубов. Маша знала, что это его платок, ибо неделю назад она так же выкрала из этого комода один из платков и отдала его Грише.
В этот миг послышался шорох и Маша затравленно обернулась на приоткрытую в спальню дверь. Но никого не заметила. Опять стало тихо и девушка напряженно выдохнула, подумав, что ей это только показалось.