Иностранка

– Вы… гнусный человек, – выплюнул Чемесов и закашлялся, ибо ощутил под ребрами невыносимую боль. Он чуть опустил взор вниз и отметил рану на боку, которая кровью сильно намочила его рубашку. Григорий вмиг вспомнил, как при схватке один из солдат полоснул его острием сабли, еще при потасовке в комендантской.
– Ты, как я погляжу, буйный совсем, оттого теперь будешь на крюке у меня висеть, – прокомментировал Егор Васильевич. – Ишь, что удумал, драться со мной! Да я велю прибить тебя до смерти и все. И вообще говорить с тобой не буду!
– Видимо, Вы со всеми заключенными так и поступаете, – выплюнул Чемесов, пытаясь вытянуть руки с крюка и сплевывая кровь с разбитой губы. Он ощущал, что один глаз его залит кровью, которая стекала из раны на голове, отставленной солдатским прикладом. – Мерзавец, Вы еще тот!
– Заткнись! – вновь прохрипел Глушков и снова со всей силы саданул Чемесова в челюсть. Молодой человек от силы удара вновь на миг потерял сознание и повис на руках.
– А ну, охолоньте его водой, – приказал комендант. Солдат послушно набрал в ведро ледяной воды из деревянной кадки и выплеснул в лицо Григория. Тот тут же пришел в себя и напряг руки, привстав на носках. Подняв голову, Чемесов одним не залитым кровью глазом посмотрел на коменданта и прохрипел:
– А, господин комендант! Я думаю, императрице все же будет интересно узнать, как вы замучили и убили всех Озеровых, несмотря на ее милостивое повеление никого не казнить.
– Ты это что, вздумал угрожать мне, Ваше благородие? – проклокотал комендант. – Так ты буян и сам преступник. Ты хитростью вломился ко мне в крепость и пытался освободить государственных преступников! Тебя самого следует отправить по этапу в Сибирь!
– Когда государыня узнает обо всем, Вы точно вылетите с этого места.
– Испужал! Да во всех моих рапортах все умершие числятся от переохлаждения и болезней! И столько лет все это устраивало императрицу.
– Но, я то знаю, что это не так! И про Озеровых точно доложу, куда следует! – не унимался Чемесов.
– А ну замолчи, мальчишка! Я тебе доложу! Да я тебя сейчас собственными руками придушу, наглец!
Руки Глушкова уже потянулись к молодому человеку. Но в последний момент комендант остановил себя и чуть отошел от Чемесова, отвернувшись от него. Несколько раз, отдышавшись и успокоившись, Егор Васильевич вновь обернулся к молодому человеку и предложил уже более спокойно:
– Слушай, Григорий Петрович, давай по-хорошему. Так и быть, я выпущу тебя. Не нужен ты мне здесь, тем более никто ничего не знает про тебя. Но ты должен молчать обо всем, что произошло этой ночью.
– А если я не буду молчать? – процедил Чемесов.
– Тогда дураком будешь! – взорвался комендант. – Озеровым все равно не помочь уж. Я уже бумаги подписал, что девчонка умерла от горячки в тюрьме, а ее отец и брат помрут по документам через неделю, когда их погонят по этапу в Сибирь. Так что все документы, подтверждающие мою невиновность в их смерти у меня имеются.
– Все у Вас хорошо устроилось, так? – убитым голосом прохрипел Григорий. – Только с того света этим Озеровых не вернуть!
– Вот, именно, не вернуть. А ты-то жив! Чего сам себе яму копаешь? Никак не пойму, – проскрежетал Глушков. – Я ведь на тебя могу бумагу составить, о твоем самоуправстве и что ты хотел Озеровым помочь сбежать и тогда тебя самого уж точно у меня в казематах сгноят. Так что, давай не буянь, а прими как должное все.
Егор Васильевич внимательно посмотрел на молодого человека, который с ненавистью глядел на него горящими карими глазами и лишь сжимал недовольно скулы. Было видно, что внутри Чемесова идет борьба. Через пару минут Глушков приблизил свое лицо к лицу Григория, чуть приподняв на него глаза вверх, ибо молодой человек был выше его, и спросил:
– Ну что, надумал? На свободу пойдешь? Или тотчас рапорт на тебя настрочу, как на соучастника Озеровых.
Сплюнув очередной раз кровь Григорий, чуть прикрыл глаза и яростно сжал челюсти. Да, действительно, комендант был прав и его свобода висела на волоске. Чемесов понял, что если и дальше будет упорствовать в своем недовольстве, то его наверняка упрячут в тюрьму надолго. Так что выход, который теперь предлагал ненавистный толстяк был не так уж и плох.
 
– Я буду молчать, – вымолвил через силу Григорий.
– Вот и молодец, – кивнул Егор Васильевич. – Эй, развяжите его!
Тут же двое солдат сняли Чемесова с крюка и начали развязывать ему руки. Спустя четверть часа, Григорию выдали его мундир, оружие и шляпу и под конвоем из двух солдат он направился прочь из казематов Петропавловской крепости. Его провели по мосту, который был раскинут через заводь Невы и Григорий с конвоем приблизился к заградительным будкам, где стояли часовые. Солдат открыл перед Чемесовым тяжелую дверь и подтолкнул его к выходу.
– Давай иди, Ваше благородие, – заметил недовольно солдат. – И так ты много шуму наделал здесь. Да лучше не возвращайся.
Григорий медленно тяжело переступил порог оградительной будки и, сделав вперед несколько десятков шагов по инерции, остановился.
Вечерело. Прохладный весенний ветер врезался в лицо молодого человека и Чемесов невидящим взором посмотрел перед собой. Его слух отразил, как дверь за его спиной заскрипела, закрываясь на засов, и его душу охватило ледяное жуткое чувство утраты и тоски. Его раны ныли от пережитых мук, а его сердце разрывалось от безмерной боли. Не в силах устоять на ногах от обуревавших его терзаний и трагических событий, произошедших с ним сегодня Григорий упал на колени в грязь и, сжав свою голову окровавленными руками, отчаянно взвыл, словно раненный зверь. По его лицу покатилась скупая мужская слеза от боли и отчаяния, ибо перед его затуманенным взором вновь предстал образ Машеньки.
Никогда в жизни Григорий не плакал, но теперь, стоя на грязной земле на коленях, и чувствуя к себе омерзение и ярую ненависть, он осознал, что, походя и бездумно, погубил невинных людей, отца и брата Машеньки. И сгубил ее, это нежное юное создание, эту наивную девушку, которая всегда смотрела на него своими синими чистыми глазами полными обожания. И погубил ее в угоду своему тщеславию и эгоизму, в угоду тому, чтобы возвыситься.
Но именно теперь в этот отчаянный миг времени, Григорий понял, что все эти жертвы и смерть Машеньки Озеровой не стоили никакого возвышения и власти, ибо сейчас он осознал, что его душа навек погублена и осквернена безвинной жертвенной смертью любимой девушки и ее родных…
Неподалеку от Петропавловской крепости,
1790 год, Май, 12, вечер
Зловонный трупный запах врезался в ноздри Машеньки и она очнулась. Сумерки окутали округу. Чуть повернув голову, девушка отразила перед собой большое тело мужчины. Его посиневшее лицо было прямо перед ее мутным взором. Он не двигался, и она мгновенно узнала в бледном мужчине брата Сергея, и похолодела. Она хотела вскрикнуть от ужаса, но ее отяжелевшее раненое тело было так измучено, что из ее губ вырвался лишь глухой хрип. Она попыталась привстать, и тут же приподнявшись на руках, она заметила с другой стороны от себя окровавленное тело отца. Кровавая рана пересекала все его лицо, а на месте вытекшего глаза зияла черно-багровая дыра. Жуткое зрелище повергло девушку в невозможный ужас и, она задрожав всем телом, осознала, что и Сергей и отец мертвы, и теперь отчего-то лежат рядом с нею. Ощущая, что лежит на чем-то мягком, Маша опустила вниз слабую руку и нащупала под собой мертвое тело обезображенного мужчины, на котором она лежала. Осознавая, что лежит среди трупов от которых исходил смрадный запах и, видя мертвые и окровавленные лица отца и брата, а также чувствуя нечеловеческую боль в правом бедре и под грудью, Машенька ощутила, как у нее закружилась голова от жуткого омерзения и боли, и она, на подломившихся, дрожащих и ослабевших руках, упала, вновь потеряв сознание.
Солдаты, сопровождавшие повозку с мертвыми, даже не услышали хрипов девушки, и направлялись дальше к назначенному месту. Спустя четверть часа телега с трупами остановилась и солдаты, прежде чем хоронить умерших в общей могиле, в намеченном месте, решили покурить трубки. Они отошли подальше от повозки, немного далее лошадей, ибо некоторые трупы невозможно воняли разложением. В это время к ним приблизилась темноволосая неприятная на вид цыганка, в красном платке и черной накидке, из-под которой виднелась грязная темная юбка. Она сунула серебряную монету солдатам и они позволили ей снять одежду с мертвых. Солдатское жалование было скудным и оттого часто солдаты продавали с мертвых одежду цыганам, которые не брезговали ею. Довольная цыганка, которой на вид было около сорока лет, медленно проследовала нетвердой от выпитого вина походкой и приблизилась к повозке с наваленными на нее трупами. В основном здесь были мужчины, но сбоку, ближе всего к ней, лежало неподвижное тело стройной женщины, в синем дорогом платье. Шанита тут же оценила цепким взором богатый наряд незнакомки и ликующе проворчала, довольная тем, что всего за монету она сможет получить такое шикарное платье для себя или продаст его кому-нибудь из табора. Мертвая женщина была довольно изящной и Шанита, пройдясь по ее телу взглядом, отметила, что ее руки очень тонки и юны.