Звезды сделаны из нас

— Видишь возвышение? Это остатки крепостных сооружений семнадцатого века. Памятник федерального значения...
— Как интересно, — чересчур воодушевленно отзывается Артем, но его мимика выражает тоскливое недоумение: «А у вас тут все исторические места похожи на обыкновенную земляную насыпь?..»
Вытряхиваемся из автобуса и идем к площади Ленина — несмотря на будний день, по ней шатаются толпы народу, играет попсовая музыка, в струях фонтанов преломляются яркие радуги.
— А вот здесь, на засечной черте, построенной для обороны от набегов других племен, в семнадцатом веке был основан наш город, — распинаюсь, указывая на памятный камень отцам-основателям, но Артема больше волнует увешанное рекламными баннерами здание ТРЦ.
— Может, съедим чего-нибудь? — Клименко прерывает мой монолог, и я подавляю разочарование: ему откровенно скучно, он разве что не зевает, и больше со мной никуда не пойдет.
Ненавижу питаться вне дома: шум, толкотня и грязные столики с неубранными подносами и россыпями крошек — мой самый страшный кошмар. Я бы хоть сейчас вооружилась тряпкой и моющим средством и все тут убрала, но вовремя отвлекаюсь на Артема и в беседе ни о чем тайком рассматриваю его лицо.
Он так великолепен, что захватывает дух, а мне, кажется, ничего не светит.
— Э-э-э, что будешь? — он мнется перед интерактивным экраном и, выслушав пожелание, заказывает два кофе и вишневый пирожок. Атмосфера праздника из давно забытого, счастливого сна примиряет меня с царящей вокруг антисанитарией.
Забираем заказ, садимся на жесткий диванчик, глупо улыбаемся друг другу и производим на окружающих впечатление пары — по крайней мере, малолетки за соседним столиком решают именно так и оживленно шепчутся.
Не знаю, что со мной, но внимание сопливых восьмиклассниц опьяняет. Как же, должно быть, слетаешь с катушек, когда восхищение, обожание, поклонение обрушиваются со всех сторон?..
Дико хочется есть, но, глядя на аристократические манеры Артема, я стараюсь ему соответствовать: тихонько потягиваю капучино и не накидываюсь на вожделенный пирожок.
Артем рассказывает про свой город — областной центр, где почти так же тухло, и даже улицы похожи, как две капли воды. Оказывается, его мама после развода решила вернуться на малую родину, а сам Артем теперь вынужденно привыкает к переменам, ищет компанию, друзей и занятия по душе.
— Пацаны и девчонки в классе неплохие. Особенно ты, Орлова, Вован, Пашок. Но я пока присматриваюсь, прикидываю, какие подводные... — он отставляет картонный стакан, и его пальцы почти соприкасаются с моими. Улавливаю их тепло и цепенею, а по коже пробегают мурашки — я бы всю жизнь просидела вот так!..
— О, ребята! Привет! — Писклявый, до боли в печенке знакомый голосок раздается из-за спины, и светлый сон превращается в мутный кошмар. Принесла нелегкая... Милана приветливо скалится, изображает приятное удивление, но малиновая губа кривится, а во взгляде читается уязвленность и тщательно скрываемый шок. — Так вы уже здесь? Отлично. Остальные тоже скоро подойдут!
Она ставит поднос на наш столик, перешагивает через кроссовки Артема и, плюхнувшись между нами, делает вид, что натерла ногу и очень страдает.
Чертыхаюсь про себя: они сговорились. Таких совпадений не бывает! Паранойя растет и крепнет, но обескураженный Артем ерзает, озирается и мельком глядит на время — этого поворота он явно не ожидал.
Как черти из табакерки, к фудкорту со всех сторон подтягиваются однокласснички: расфуфыренные Даша и Анечка, запыхавшиеся Паша и Вовочка и целый выводок разношерстных прихвостней рангом пониже: Ларин, Михайлова, Антонова и даже Авдеев со Старцевым.
Они двигают стулья и столики, рассаживаются, и Милана на правах хозяйки положения грациозно оттесняет меня к низенькой деревянной перегородке.
Начинается форменный ад: тупые разговоры и несмешные шутки, вопли и хохот, от которого мгновенно разгорается мигрень. Бобров вот-вот лопнет от самолюбования, Савкин устраивает ему «прожарку», а серая масса хлопает глазами в тщетных попытках понять, когда именно нужно засмеяться.
Артем отстраненно вертит в руках заламинированный листок с меню, но минут через десять сдается и все же включается в общение: то снисходительно, то заинтересованно слушает бредни Миланы и подробно отвечает на назойливые вопросы о себе.
Его тоже накрывает ощущение облома — тягостное, тягучее, холодное — но рассекречиваться нам нельзя.
Запрокидываю голову и в зеркальном потолке далеко-далеко вверху вижу свое отражение: перевернутый двойник со звезды с тоской смотрит вниз — в глубокий колодец моей реальности.
Вгрызаюсь в пирожок и утешаюсь мыслью, что Артем пригласил погулять именно меня, значит, я мелкими шажками иду в верном направлении...
Вволю накрасовавшись, Милана наконец вспоминает о фарфоровой тарелке, наполненной овощами и листьями салата, берет в правую руку вилку, а в левую — нож, и пытается ими орудовать.
Артем озадаченно наблюдает за ее ужимками, и черная бровь ползет вверх: закос Орловой под светскую леди настолько жалок, что во мне просыпается подобие сочувствия. В конце концов, я не понаслышке знаю, что такое прилюдно облажаться, и даже врагу не пожелаю подобного.
Но она пригубляет колу, далеко отставляет мизинец и острым длинным ногтем указывает на меня:
— Только посмотрите, как некоторые лопают пирожки и понятия не имеют о манерах!
Все милосердные порывы смывает волна чистейшей злости, и меня несет.
— Дорогая Милана, — отправляю последний кусочек в рот, отряхиваю ладони и чеканю каждое слово: — Прежде чем говорить о манерах, попробуй-ка для начала взять вилку в левую руку!
Над сдвинутыми столиками повисает гробовая тишина.
Артем не сдерживает улыбку, а звезда класса, осознавшая промах, бледнеет и покрывается бордовыми пятнами. Всерьез опасаюсь, что стала причиной ее инфаркта, и заливаю поднявшуюся со дна души горечь остатками кофе.
— Кто-нибудь уже видел шестую серию второго сезона «Черной королевы»? — восклицает Кислова, самоотверженно спасая свою госпожу от полного провала, и остальные с облегчением выдыхают: начинается обсуждение тупого сериала с кучей нестыковок и оборванных сюжетных ходов.
Мне скучно и впору завыть, но уйти — значит сдать позиции и оставить Артема на растерзание Орловой. Зеваю, постукиваю ногтями по красному обшарпанному пластику, рассматриваю сколы на маникюре, грызу губу.
Достаю телефон и сверяюсь со временем. Я с самого утра не заходила в сеть, и сразу замечаю белый конвертик оповещения — это Глеб, больше некому.
С нетерпением открываю его новое послание и... тут же прикрываю экран ладонью. Отвожу глаза и краснею как рак — становится неловко, жарко, душно.
Я ожидала увидеть все что угодно, но только не то, что увидела.
Стараясь не смотреть на пришедшее фото, быстро пишу: