Звезды сделаны из нас

Весь день все только и обсуждают случившееся с Макаровым. Так что к концу занятий от этой темы меня уже порядком тошнит, но это всё же лучше, чем если бы они прикалывались по поводу моего выхода на линейке.
На первом этаже в школе поставили два портрета в траурной рамке. Саши Макарова и Алисы Стрельниковой. И все цветы, которые учащиеся принесли на первое сентября, перекочевали на стол, где были выставлены эти фотографии.
Перед тем, как уйти из школы, я задерживаюсь возле них.
«Пути господни неисповедимы», — сказала бы мама. А я считаю, что Макаров просто дебил и сам во всем виноват, также, как и Мишка, только брат, если бы захотел, мог бы ещё спастись, а Макаров уже не спасётся.
    
Глава 2. Нелли
Яркое, почти летнее солнце заглядывает в окно, скользит по зеркалу и настойчиво светит в глаза, вызывая слезы и желание чихнуть. В воздухе витают ароматы духов и ванильной выпечки, за стенкой в сто двадцать пятый раз звучит тупая песенка из старого мультфильма и раздаются вопли мелкого племянника.
Мама фальшиво подпевает навязчивой мелодии, размахивает расческой, как микрофоном, забавно пританцовывает и громко хохочет, изображая веселье, и я предпочитаю на нее не смотреть. Начало учебного года. Так себе праздник.
Волнение дрожью проходится по телу, клубком сворачивается где-то в районе желудка и давит. Мне не хочется в школу, но от нее не спастись, даже если вцепиться в полу маминого халата и умолять.
— Вот так. А теперь финальный штрих! — В отражении возникает пышный капроновый бант, усеянный стразами. Обреченно наблюдаю, как мамины пальцы, украшенные кричащим маникюром и дешевыми кольцами, проворно вплетают его в тонкую светлую косичку. — Готово. Полюбуйся, какая красивая, правильная девочка!..
Хоть я и решила последовать ее совету и измениться, но энтузиазма все равно разделить не могу: блузка, форменная юбка, минимум косметики любого вгонят в депрессию. Скучная среднестатистическая серость в полный рост. Сущность, которую в обычных обстоятельствах я тщательно скрываю и оберегаю.
Мама ловит мой скептический взгляд и, мечтательно закатив глаза, опережает любые возражения:
— Не волнуйся! Вот увидишь: ребята тоже стали другими. В вашем возрасте время течет по-иному! За лето появились новые интересы, да и ты начинаешь учебный год с чистого листа. Старые обиды покажутся вам сущей глупостью, о них никто и вспоминать не захочет...
— Ну, допустим... — бурчу под нос, сдирая с ногтя черный лак. Вдруг она права, кто знает? И нежный блонд, отсутствие макияжа и доброжелательная улыбка чудесным образом превратят меня в красу и гордость школы, избавив одноклассников от желания бросаться бумажками и всячески доставать. В конце концов, удалась же такая метаморфоза Людочке Орловой, в пятом классе внезапно превратившейся из тихой простушки в самую красивую девчонку в параллели.
Дверь бесцеремонно распахивается, в проеме показывается взлохмаченная голова старшей сестрицы, ее идеальные нарисованные брови ползут вверх:
— Мам, ты просто волшебница. Нелька, отлично выглядишь! Похожа на человека.
— Спасибо, Алиночка! — сияет мама, собирая в футляр расчески, ножницы и средства для укладки.
— Всего лишь похожа?.. — не успеваю как следует обстебать сомнительный комплимент: с жалобным стуком на пол летят коллекционные Барби, восстановленные мною с иезуитским мастерством и готовые к отправке покупателям. Вездесущий племянник Борис — порождение хаоса десяти месяцев от роду — давно облюбовал мои стеллажи в качестве объекта вандализма и при любой возможности со скоростью молнии прорывается к ним.
Мама и Алина виновато переглядываются и бросаются устранять беспорядок — отбирают у орущего Бореньки растерзанную куклу Киру, кое-как усаживают ее обратно на полку и пытаются привести в божеский вид.
— Выйдите. Все! — прошу как можно мягче, но получается все равно грозно. Я содержу свой восьмиметровый мирок в идеальном порядке и вторжений в него не переношу.
Убеждена: все наши беды от бардака. Стоит хоть раз пропустить уборку, и он полезет из всех углов и щелей, накроет с головой и окончательно поглотит, лишив способности ясно мыслить.
Изо дня в день методично сметаю несуществующую пыль, полирую поверхности, протираю зеркало. Только этот ритуал помогает выжить в тесной квартире, заполненной разноцветными шмотками, китайскими сувенирами, бижутерией, детскими игрушками, запахами сладкого фруктового парфюма, подгоревшего молока, выкуренных тайком сигарет, воплями Бореньки и нескончаемой болтовней моих дражайших родственниц.
Мама и Алина похожи как две капли воды, наступают на одни и те же грабли и понимают друг друга без слов: в девятнадцать мама родила Алину, в том же возрасте у Алины появился Борис, обе принципиально не привязывали к себе отцов своих детей и, в отличие от меня, нисколько не переживают из-за слухов, курсирующих по городу.
А вот я была бы совсем не против знакомства с папашей: есть подозрение, что инопланетная странная внешность и тараканы, населяющие мою голову, достались по наследству именно от него.
Чертыхаясь, оцениваю повреждения Киры — платье придется шить заново. Займусь этим сразу после школы. Если останусь жива.
Глубоко вдыхаю и не могу надышаться, смотрю на часы и свое подозрительно бледное отражение в зеркале, вешаю на плечо рюкзак и, плотно прикрыв дверь — границу зоны комфорта — ковыляю в прихожую.
В успех маминой затеи верится слабо: я с пятого класса слыву отбитым фриком и за одиннадцать лет так и не стала в школе мало-мальски уважаемой личностью. С легкой руки Орловой моя жизнь превратилась в ад, а я — в его исчадие. Она постоянно вопила, что я уродина, приклеивала мне на спину прокладки, обзывалась и подставляла подножки, а я подбрасывала в ее сумку дохлых пауков, демонстративно поправляла неправильные ответы, давала сдачи в драках.
Но на ее стороне был численный перевес: никто из тупого стада, именуемого классом, не пожелал перейти на мою сторону.
И вряд ли одноклассники, завидев меня в бантиках и оборочках, отринут подозрения, раскроют радушные объятия и примут как свою.
Плевать: маскарад затеян не для них. И даже не для успокоения мамы, неоднократно посещавшей директора по причине моего внешнего вида и стычек с некоторыми в конец оборзевшими личностями.
Да, счастливой школьную пору не назовешь. Радует только, что наступил последний год моего одиночества и бессильной злобы.
 
* * *
Грохот развеселой музыки разносится над близлежащими дворами — торжественная линейка вот-вот начнется. С трудом переставляю ноги в тяжеленных ботинках: будь мамина воля, она навязала бы мне туфли на изящном каблучке, но, к счастью, в нашем сумасшедшем доме не нашлось пары подходящего размера.
Сворачиваю за угол, встаю у погнутого, наспех выкрашенного школьного забора и бесстрастно наблюдаю за великовозрастными детишками — они сбиваются в стаи согласно буквам, начерченным мелом на асфальте, по чьей-то странной прихоти разделяются на своих и чужих и даже не задумываются, что можно поступить иначе.