Дорогая Эмми Блю
– Что? – Рози удивлённо посмотрела на меня. – Эмми, мне кажется, он опять говорит по-латыни.
Отец Лукаса – тоже архитектор, и я часто думаю, хотел ли он пойти по стопам отца или впитал его любовь к дизайну и структуре с таких ранних лет, что невозможно понять, врождённая это любовь или тщательно культивируемая. Жан решил, что Лукас пойдет в архитектурный, задолго до того, как Лукас определился, точно ли хочет туда поступать. Сказал ему, какие сдавать предметы и на что сделать упор. Жан такой.
История людей – это, как правило, история их успехов. И хотя я часто беспокоилась, что Лукас думает обо мне – рабочий класс, мать-одиночка, возможность позволить себе лишь один год учёбы в колледже и лишь одно яйцо на завтрак – он и его отец, как следует его подгонявший, давали и мне силы двигаться дальше. Да, я не смогла оплатить второй год колледжа, но я нашла в себе силы продолжать учиться, потому что учился Лукас. Я нашла их, несмотря на одиночество, несмотря на Джорджию, несмотря на слухи обо мне и мистере Моргане, потому что Лукас сказал мне, что будущее стоит того, чтобы на него работать. Человек, который мог так ясно видеть свои перспективы, помог мне сквозь туман разглядеть мои.
– Ты где, Эмми Блю? – Лукас смотрит на меня. Мы медленно бредём под солнечным светом. Он часто задаёт этот вопрос, иногда в эсэмэсках, причём пишет мои имя и фамилию с маленькой буквы, ужас! Иногда он хочет знать, где я нахожусь физически, если я, например, не отвечаю на звонок или пару дней не подаю никаких признаков жизни, но чаще – когда я молчу, потому что мои мысли где-то витают, и он хочет спустить меня с небес на землю. – О чём задумалась?
– О еде, – я улыбаюсь. – Я думаю о еде.
– Тогда тебе понравится место, куда мы идём обедать. Они готовят картошку, похожую на ту, что мы жарили у тебя. В твоей столетней фритюрнице. Вот почему мы туда идём.
– Господи, я скучаю по той фритюрнице, – я вздыхаю.
– И я скучаю по твоей фритюрнице. И твоей картошке.
– Почему мы так давно её не жарили?
Лукас пожимает плечами, спрятав руки в карманы.
– Не знаю, Эм, – говорит он. – Наверное, у меня просто ни на что не хватает времени. Жизнь, работа, повышение, вот это вот всё. Иногда довольно хреново быть взрослым, да?
Я смотрю на его светлые волосы, которые в солнечных лучах кажутся белыми, как сахарная вата. Я любила их укладывать, когда мы были моложе. Я сидела на диване, а он – на полу, между моих ног, прислонившись к дивану спиной, и мускулы его широких плеч были видны сквозь футболку, а я заплетала его волосы и брызгала на них водой из пульверизатора. Он смеялся, не отрываясь от телевизора, и говорил: «Сделай меня красавчиком, Эмми Блю, на меньшее я не согласен». Его брат Элиот однажды заявил ему: «Ты похож на нашу старую соседку Летицию», – а Лукас схватил зеркало, посмотрелся и сказал: «Блин, и правда! Ну привет, Летиция, хочешь перепихнуться?» В моих воспоминаниях с ним небо всегда ясное, а солнце – яркое, даже если на самом деле это было не так.
– Картошка из моей фритюрницы восьмидесятых годов – так себе причина, чтобы не взрослеть, Люк.
– Да я знаю, но просто… – он достаёт руку из кармана, проводит ей по волосам. – Порой я скучаю по тем временам. Ведь и ты скучаешь, правда? Мы были такими юными, глупыми, пьяными, и ты будила меня, жарила яичницу, и картошку, и покупала такой толстый белый хлеб в странной не то булочной, не то службе заказа такси.
– У Неда, ага.
– У Неда, – Лукас хохочет. – Старый добрый Нед, неспособный определиться с профессией.
– А помнишь, каким кетчупом мы всё мазали? Дешёвым и радиоактивным!
– Ага. Уксусным. Вот уж дикое дерьмо!
– Мы в гостинице его и используем.
Лукас поворачивается ко мне. Его глаза скрыты за солнцезащитными очками, но я знаю, они округлились от изумления.
– Ты серьёзно? Я думал, это пятизвёздочный отель.
– Четырёх, – говорю я, – но экономим мы на чём можем. С годами этот чёртов кетчуп стал почти неоновым.
Лукас вновь смеётся и обнимает меня за талию. Мимо нас проходит группа подростков, сжимающих в тонких руках доски для серфинга. В такие минуты я понимаю, почему нас часто принимали за пару. Потому что Лукас всегда подыгрывал.
– Вот и два года пролетели. Жуткие? – он убирает руку, ведь подростки уже прошли. – Ты очень устала?
– От работы? Да нет, она хорошая. Правда, я не думала, что проторчу там два года, но люди очень милые. Хотя… в прошлом месяце я подала заявление в отдел кадров.
– Здорово, – говорит Лукас.
– Не то чтобы мне было там так уж плохо. Но ведь это…
– Работа официантки в отеле.
Не знаю почему, но его слова – как удар в грудь. Я съёживаюсь в комок, я понимаю, что мне не место здесь, в этом прекрасном городе, рядом с Лукасом в дизайнерской рубашке, который помолвлен и который несколько недель назад подписал крупнейший проект.
– Я хотела сказать: очень скудный заработок. Мне хотелось бы побольше. Хотелось бы опять позволить себе снимать квартиру.
– Да. Конечно, – он не поднимает глаз. – Ты ещё найдёшь хорошую работу, Эм. У тебя большой опыт – после стольких лет в этой фотостудии! И я всегда могу поговорить с папой.
– О чём?
Лукас пожимает плечами.
– У него в Лондоне полно друзей. Уверен, если я покажу папе твоё резюме, он найдёт кому позвонить.
– Но я не хочу работать в Лондоне, Люк.
Лукас морщится, на лбу появляются три хмурые складки.
– Но почему?
– Боюсь, я не смогу каждый день ездить на работу. Это просто не для меня.
– Хочешь сказать, работа официантки – для тебя, или…
– О Господи, – я замираю у раскрытой двери кафе. – Ты только послушай.
– Что? Что-то не так?
Я поднимаю руку вверх. Летний воздух такой нежный. И эта песня – та самая.
– Кажется, я никогда и нигде больше её не слышала. Разве ты не помнишь?
Я помню. Я точно помню, когда впервые её услышала. Компакт-диск прибыл утром перед моим отъездом в колледж (в обмен на шесть пакетов хрустящих звёздочек, которые я отправила Лукасу за две недели до того). Я слушала его в автобусе, на плеере «Сони Уолкман», и яркое солнце, пробиваясь сквозь мутное окно, грело мою кожу. В тот день у меня было две совместных пары с Джорджией и ее друзьями, девчонкой и двумя мальчишками, которые постоянно ухмылялись, но я слушала эту песню весь день без перерыва. Этот компакт-диск перевернул мою душу. Он обнимал её, как ласковые тёплые руки, напоминая мне, что я не одна в этом мире.
Лукас недоуменно улыбается мне и медленно качает головой.
– Ты меня пугаешь, Эм.
– Ты чего? Ты же записал эту песню на мой CD. «Дорогая Воздушная Девочка»…