Дом яростных крыльев (ЛП)

У меня в ушах начинает звенеть, а в венах появляется покалывание. Я уже видела Лора в своём видении, а затем во сне, но всё же мужчина, который возвышается надо мной и Фибусом, кажется мне абсолютным незнакомцем.
— Лор?
— Álo, Фэллон.
— Чёрт побери, я попал в небесное царство, — голос Фибуса заставляет меня перевести взгляд с человеческого воплощения Короля воронов на раскрывшиеся зелёные глаза фейри.
Я улыбаюсь, и по моим щекам текут слёзы.
— Нет, Фибс. Нет, ты очень даже жив.
— Ты точно в этом уверена, Капелька, потому что…
Он переводит внимание на Лора, который всё еще смотрит на меня, как будто это я только что перевоплотилась.
— Ой. А это ещё за что, Сиб?
— Вот видишь? Ты жив. И прямо сейчас пялишься на одного из монархов Люса, — добавляет она себе под нос.
Фибус моргает, но его шок быстро проходит, и он издает шипение, когда Лазарус начинает лечить его с помощью одного из своих магических кристаллов.
Я не двигаюсь с места, но мои глаза перемещаются с Фибуса обратно на Лора, чьи тёмно-розовые губы произносят незнакомые слова, которые звучат почти как заклинание:
— Tach ahd a’feithahm thu, mo Chréach.
— Что он говорит? — спрашивает меня Сиб.
— Не знаю. Я не говорю на языке воронов.
Он поворачивает лицо к морю и продолжает выкрикивать те же самые слова, снова и снова: «Tock add a faytham thoo, mo kreyock».
Мурашки начинают бежать по моей коже, когда его слова поднимаются воздух, срываются со скалы и распространяются по морю.
Камни у меня под ногами начинают дрожать, море покрывается пеной, а небо гудит.
Лор повторяет своё заклинание низким и густым голосом, его чёрные ресницы опущены. Он как будто молится, а может быть так оно и есть. Он провёл двадцать лет в заточении и муках, вдали от своего народа, в полной беспомощности, а до этого — ещё пять веков. Я не могу даже представить глубину его одиночества, боли, страха и гнева.
На его месте, я бы стёрла с лица земли этот мир вместе со всеми фейри.
Когда он обращает на меня свои глаза, в радужках которых отражается закат, я резко вдыхаю. Его глаза горят, прожигая путь к моим ничего не подозревающим глазам. Скалы неожиданно исчезают, и я снова оказываюсь в той комнате с моим отцом и какой-то женщиной, которую я никогда раньше не видела. Её глаза опущены вниз на слегка округлившийся живот, который она постоянно поглаживает. Как я понимаю, она беременна.
«Тебе надо уходить сегодня же, Зендайя», — чей-то голос вырывается из клубов чёрного дыма, которые расплетаются и принимают форму гигантского ворона.
Несмотря на то, что я не вижу лица, я узнаю Лора, чей голос уже стал мне таким же знакомым, как голос бабушки.
«Теперь, когда Юстус знает, что ты носишь того, кто снимет заклятие, ты будешь в безопасности только в Шаббе».
«Что если… Что если они им удастся укрепить магическую защиту? Что если я не смогу вер…», — её голос срывается, и с полных губ слетают рыдания, которые сотрясают копну её темно-каштановых волос, струящихся по её спине до самой талии.
Мой отец направляется в сторону этой растерянной женщины, и хотя его плечи расправлены, его тёмные глаза выглядят красными по краям, словно он долго моргал, борясь со слезами. Он заключает Зендайю в крепкие объятия и целует её в макушку.
Я смотрю на призрачного Лора. Зачем он показывает мне это видение? Чтобы доказать, что мой отец умеет сострадать?
Когда я поворачиваюсь обратно, я вижу, что глаза женщины смотрят на меня, и моё сердце… моё сердце останавливается, потому что их радужки — ярко розового цвета. Она из Шаббе. Эта женщина, плачущая в объятиях моего отца — из Шаббе.
Кахол приподнимает руку, и костяшками пальцев стирает слезу с блестящих щёк женщины. А затем он обхватывает её лицо руками и прижимается лбом к её лбу. Его губы произносят слова на языке, который я никогда не слышала, но понимаю.
«Дайа, любовь моя, наша дочь достигнет невероятных высот. Бронвен видела это. Наша маленькая капелька выживет».
Когда их губы встречаются, видение исчезает.
 
А, может быть, я сама заставляю его исчезнуть.
Раз за разом, мою спину обдаёт холодом. Мои зубы стучат. Грудь сотрясается от учащённого пульса. Несмотря на то, что голубой горизонт наполнен шумом и движением, мои мысли не покидает видение Лора. Оно всё проигрывается и проигрывается у меня в голове, и я как будто схожу с ума.
Я высвобождаю руку из руки Сиб и прижимаю пальцы ко лбу.
— Я не понимаю.
Может быть, женщина из Шаббе потеряла своего ребёнка, а затем отец зачал ещё одного вместе с моей матерью, и в итоге тоже назвал его Капелькой? Этот мир окончательно обезумел.
«Тот ребёнок выжил, Фэллон».
Глаза Лора такие же тёмные, как и чёрная подводка вокруг них.
«У меня есть единокровная сестра?»
«Нет».
«То есть…»
Мои брови изгибаются, приподнимаются, снова изгибаются. Неужели Лор хочет сказать… Он хочет…
— Бабушка видела, как я родилась. Она видела меня.
О, Боги. Я отшатываюсь. Я подменыш!
Лор не поправляет меня, а это значит… Я подношу ладонь к своему рту, чтобы подавить крик.
Марко был прав. Моя мать из Шаббе. Из Шаббе!
Мама страдала не потому, что потеряла любовь всей своей жизни или кончики ушей. Она страдала, потому что кто-то украл её ребенка и заменил его на… меня. Гнев наполняет мою грудь, уничтожив остатки возбуждения из-за того, что я сегодня совершила.
Я запускаю руку в волосы и начинаю тянуть за корни.
«Вся моя жизнь была ложью!»
«Не ложью. Секретом».
У меня начинает плыть перед глазами, образ Лора превращается в пятно золотого, чёрного и белого цветов. Как он может оправдывать то, что они сделали? Они поступили жестоко и несправедливо по отношению к стольким людям. Я сжимаю виски ладонями.
Бабушка отказалась от своей привычной жизни и статуса, и всё это зря?
Мама потеряла рассудок.
Бросив гневный взгляд на Лоркана, я иду в сторону Данте, который сидит на коне, на моём коне, и наблюдает за тем, как увеличивается тёмная тень над пенистыми гребнями волн.
— Подвинься, Маэцца.
Его взгляд устремляется на меня, после чего перемещается куда-то над моей головой. Мне не надо оборачиваться, чтобы понять, кто привлёк его внимание. Он долго не отвечает, и я не сомневаюсь в том, что с ним говорит мужчина, который разрушил столько жизней.
— Прости, Фэл, но я не могу забрать тебя с собой.
— Тогда слезай с моего коня, я сама себя отвезу.
Губы Данте сжимаются из-за моей неблаговоспитанности, но у меня нет сил быть благовоспитанной. Он понижает голос:
— Как твой друг, я не могу позволить тебе вернуться. Это ради твоей же безопасности.
— Моей безопасности? Ты, чёрт побери, издеваешься, Данте?
— Ты предала корону.
— Чтобы помочь тебе!
— Фейри посмотрят на это иначе. Они будут видеть в тебе предательницу, из-за которой Марко был убит.
Я выбрасываю руку в воздух.
— Так поправь их! Ради святого Котла, ты же теперь король. Веди себя как король.
Таво резко встаёт между нами на своём коне.
— Следи за языком, Фэллон.
Я показываю ему неприличный жест.
— Неужели Фэллон только что показала кому-то два пальца? — спрашивает Фибус, а Таво подается вперёд на своем коне.
— Это, должно быть, проявляется её воронья сущность, — говорит Сибилла почти с гордостью.
— Ríhbiadh.
Данте поднимает глаза на облако птиц, которое становится всё больше.
— Мы вынуждены вас оставить. Наслаждайтесь воссоединением.
Он пришпоривает Ропота, и мой предатель-конь устремляется вперёд.
— Я приеду с визитом через пару недель.
Чёрные волосы Лора начинают развеваться вокруг его головы, когда его вороны идут на снижение.
— Будем ждать, затаив дыхание, — бормочет Таво, после чего трое мужчин начинают спускаться с горы, а эльф летит за ними.