Дом яростных крыльев (ЛП)

Он шире и выше, чем я его себе представляла все эти годы после того, как несколько раз видела его мельком. У него ужасающе строгие черты лица и волосы цвета жжёной апельсиновой корки (темнее, чем у мамы), и в них вплетены серебряные ленты, говорящие о том, что он на целый век старше бабушки. Он носит волосы забранными в строгий хвост и, хотя он сейчас стоит ко мне лицом, я не сомневаюсь в том, что их концы доходят до нижнего края золотой портупеи, на которой держится меч, украшенный драгоценными камнями.
Бабушка далеко не мягкий человек, ни по характеру, ни по поведению, но по сравнению с этим мужчиной, который ещё даже ничего не сказал, она нежный лепесток.
— Добрый день, генерал.
Сильвиус отходит от меня, его белые брюки даже не мнутся, когда он вскакивает на пирс.
Юстус не смотрит на него. Я завладела всем его вниманием, которым с удовольствием бы поделилась.
Два солдата выходят из лодки на площадку, оставив меня одну вместе с фейри-гондольером.
Юстус и Сильвиус смотрят на меня, без слов заставляя подняться, именно поэтому я этого не делаю. Может быть, я и незаконнорожденный ребёнок-полукровка, но я не безвольное существо. Если они хотят, чтобы я встала, они должны попросить. И если я захочу встать, я встану.
Мы глядим друг на друга в течение сорока трёх секунд. Я считаю.
Сильвиус сдаётся первым.
— Синьорина Росси, пожалуйста, проследуйте на пирс.
Я перевожу взгляд со своего деда на капитана, тело которого напряжено, как тетива лука, но при этом его лицо дёргается от волнения. Удивительно, как присутствие начальника может повлиять на самообладание даже самых грубых людей.
— Синьорина Росси, разве мой приказ не дошёл до ваших ушей? — почти рычит Сильвиус.
— Хм-м. Какой именно? Вы отдаёте много приказов.
Несмотря на то, что его ноздри меньше, чем у моего зверя, Сильвиус выпускает из них воздух так же громко, как Минимус.
— В котором я просил вас выйти на берег.
— О. Этот я услышала, но я не уверена в том, что мне можно заходить на Исолакуори.
Зрачки моего деда сужаются до точек, размером не больше золотых и рубиновых гвоздиков, которые украшают раковины его ушей.
— Вы ожидали, что вас будут судить на понтоне?
— Ах, да. Мой суд. Я на мгновение про него позабыла.
Это было приятное мгновение.
Челюсти обоих мужчин напрягаются, а солдаты, окружающие их, переглядываются между собой или смотрят на меня. Стараясь как можно лучше скрыть своё удовлетворение из-за того, что я вызвала такое возбуждение, я наконец-то встаю. Капитан лодки протягивает мне руку, но я её не принимаю, я даже не смотрю на неё. Все остальные вышли из этой лодки без поддержки, и я собираюсь сделать то же самое.
Я приподнимаю юбку, радуясь тому, что несмотря на обстоятельства, я одета во что-то изящное и дорогое, и забираюсь на позолоченный пирс.
— Генерал Росси, я так много о вас наслышана.
Его кадык поднимается и опускается на его длинной шее.
— Я был бы удивлен, если бы это было не так.
Его голос такой… обычный — он не особенно низкий и не слишком пронзительный — поэтому мне не сразу удаётся расслышать его ответ. Но когда это происходит, я не могу понять, что я в нём слышу — тщеславие или юмор? По каналу ходят слухи, что он такой же заносчивый, как и Марко.
Его взгляд опускается на повязку, скрытую под лёгким белым рукавом моего платья, а затем перемещается на Сильвиуса.
— Почему её рука кровоточит?
Он ожидает, что Сильвиус ему ответит, или он считает, что тот меня покалечил? Что бы он сделал с Сильвиусом, если бы тот был виноват? Наказал или наградил бы его? Меня подмывает сказать, что со мной грубо обошлись, чтобы посмотреть, что станет с этим жестоким капитаном, но я не стану рисковать жизнью Минимуса.
— Всему виной моя неуклюжесть, — я пожимаю плечами. — Я ведь жалкий полурослик.
Выражение его лица остается абсолютно каменным.
— Приведи Лазаруса. Я хочу, чтобы её рану вылечили перед аудиенцией с королем.
На мгновение мне кажется, что Юстуса может заботить моё самочувствие, раз уж он позвал лекаря, но его следующие слова разбивают вдребезги эту хрупкую теорию.
 
— Нам не надо, чтобы её грязная кровь отравила священные земли Люса.
Твоя правда, бабушка. Твоя правда. Как же я ошибалась, думая, что отец, способный обезобразить уши дочери, сможет полюбить свою внучку.
Генерал расплетает руки у себя за спиной и кладёт одну из них на рукоять меча.
— Ты не похожа на Агриппину.
Это просто наблюдение или его способ указать мне то, что я недостаточно похожа на фейри?
— Наверное, я пошла в отца.
Появляется лекарь. Лёгкий бриз, пахнущий цитрусом, развевает его длинные чёрные одежды. Это тот же самый мужчина, который лечил Данте после его заплыва через канал.
— Вы меня звали, генерал Росси?
Юстус жестом указывает на меня.
— Вылечи руку этой девушки.
Этой… девушки?
Даже Сильвиус, похоже, поражён тем, как назвал меня дед, но его округлившиеся глаза быстро становятся такими же узкими, как и прежде.
Фейри кивает на мою руку.
— Разрешите.
Сосредоточившись на колечках, обрамляющих его уши, чтобы не встречаться с ледяным взглядом Юстуса, я приподнимаю руку и задираю рукав. К счастью, свежая кровь не попала на воздушную ткань.
Разматывая мою повязку, Лазарус хмурит брови, и складки на его лице только углубляются, когда ему открывается моя рана.
— Обо что ты поранилась, дитя моё?
— О рыболовный крючок.
Когда он приподнимает одну из своих седеющих бровей, я добавляю:
— Он был просто огромным.
Передав грязную повязку одному из солдат Сильвиуса, Лазарус приподнимает мою руку и нюхает её, после чего проводит носом по моему запястью, костяшкам пальцев, и замирает на достаточно продолжительное время, что заставляет меня начать волноваться.
Может ли он почувствовать запах ворона на моих пальцах? Фейри обладают более острыми чувствами по сравнению с людьми, но могут ли чистокровные фейри отличить запах перьев мифического существа от запаха перьев какой-нибудь утки?
Мой пульс ускоряется, и вена на моей шее начинает вибрировать. Поскольку у фейри не только заострённые уши, но и острый слух, я решаю скрыть своё волнение с помощью сарказма.
— Скажите, лекарь, я умру?
Когда Лазарус выпрямляется, его янтарные глаза перемещаются на моё лицо.
— Не сегодня, синьорина.
Я не могу понять, это угроза или обычное наблюдение? Я знаю, что не бессмертна — ни одно существо, живущее на Земле, не бессмертно — но удастся ли мне прожить свою жизнь до конца?
Он подносит пальцы к самому верхнему колечку на его правом ухе и начинает тереть прозрачный камень цвета желтой древесной смолы, пока на его пальцах не появляется мазь, которую он затем прижимает к моей ране. Его прикосновение заставляет меня дёрнутся.
Пока он меня лечит, его глаза закрыты, а грудь поднимается от сильных вздохов, напоминающих о волнах, которые пенятся и врезаются в утёсы, окружающие Монтелюсские горы. Я никогда не плавала вокруг нашего континента, но слышала истории от рыбаков, которые стараются держаться поближе к берегам Люса, чтобы не платить дань Глэйсу за передвижение по их более спокойным водам.
Капельки пота выступают над моей верхней губой. Я слизываю их и стараюсь сосредоточиться на чём угодно, кроме сильной боли, пульсирующей в моих венах.
— Почти готово.
Седовласый фейри, видимо, заметил влагу, которая обволокла мою кожу, потому что его тон становится успокаивающим.
Я сглатываю. Его «почти» растягивается на целую минуту. Разве он лечил Данте так же долго? Или моё тело исцеляется медленнее, потому что я только наполовину фейри? Вероятно, последнее.
Когда Лазарус убирает руки с моей руки, моя кожа оказывается безупречно гладкой. На ней осталась лишь засохшая кровь, но он заставляет её исчезнуть, окутав мою руку своим фейским огнём.
Я снова дёргаюсь.
— Неужели было так необходимо поджаривать мою руку?