Дом яростных крыльев (ЛП)
Оставшуюся часть ночи я крепко держусь за Ропота, который мчится по головокружительной неровной местности, и восхищаюсь сумеречными пейзажами. Я знаю, что это не обзорная экскурсия, но уже достаточно успокоилась, чтобы восхититься окружающим меня великолепием.
Вдруг я слышу, как у меня над головой ломается ветка и раздаётся хриплое шипение.
Морргот резко опускается.
— Что это было?
Я получаю ответ секунду спустя, когда замечаю два широко посаженных светящихся глаза, которые смотрят на меня с огромной головы, покрытой пёстрой шерстью.
— Это… леопард? — мой шепот звучит так же напряжённо, каким выглядит сейчас тело хищника.
Я замечаю, что леопард почти такого же роста, что и Ропот, и пытаюсь сглотнуть.
Морргот испускает пронзительный крик, который заставляет мою слюну тут же опуститься вниз. Я захожусь кашлем, в то время как леопард расправляет плечи, после чего наклоняется вбок, разворачивается и исчезает в кустах.
— Не знала, что ты способен издавать такие звуки.
В процессе выплёвывания лёгкого, мой голос сделался тише и грубее.
«Мне нравится проникать в мысли других существ».
— Проникать в мысли? Все вороны обладают этой способностью?
«Нет. Только я».
— Каким образом ты можешь проникать в мысли животных и людей без их согласия?
«Это история для другого раза».
— Зачем откладывать? У нас впереди долгий путь, разве не так? Можем продолжить болтать. Так время пройдёт быстрее.
«А ещё все желающие смогут узнать о твоём местонахождении».
Я закрываю рот и осматриваю окрестности и деревья. Только голоса ночных существ нарушают тишину, которой как будто стало больше, как и влажности, потому что мы подходим всё ближе к океану.
Когда адреналин иссякает, каждая болезненная часть моего тела даёт о себе знать. Сильнее всего болит грудь. Я подношу к ней руку, и от одного только вида ладони, лежащей поверх моих заострившихся сосков, я издаю стон.
Морргот резко опускается.
«Что? Что такое?»
— Ты в курсе, что у женщин есть часть тела, которая называется «грудь»?
Золотые кольца вокруг его зрачков становятся не толще обручальных колец, которые носят родители Сибиллы. Он пристально смотрит на моё лицо. Не ниже. Он либо не знаком с женской анатомией, либо у него очень хорошие манеры.
«И что насчет твоих… грудей?»
Он, должно быть, вдохнул насекомое или песчинку, потому что его голос звучит неожиданно хрипло.
Стоп. Он же говорит у меня в голове, точнее проникает в мысли — или как там он называет свою способность? Его слова воспроизводятся не голосовыми связками, ведь так? Может быть, ему просто неловко обсуждать женские части тела?
Я прижимаю грудь рукой, чтобы та не подпрыгивала. Теперь, когда я заметила, как она горит, я не могу сосредоточиться ни на чем другом.
— Те бандиты забрали мою сумку. Корсет был внутри неё.
Я хотела избавиться от него, но теперь, когда это случилось… Я вздыхаю и уже слышу, как суеверная Джиана напоминает мне о том, чтобы я не загадывала желания, если не хочу, чтобы они сбывались.
Неожиданно мне в голову приходит идея. Она не самая лучшая, но она может принести мне облегчение.
Когда я отпускаю поводья и расстегиваю рубашку, Морргот начинает опускаться, словно он забыл, как использовать крылья. Едва не врезавшись в навостренные уши Ропота, он превращается в дым, а потом взмывает вверх. Когда ему больше ничего не угрожает, он снова материализуется.
«Что ты делаешь?» — его голос звучит раздраженно, словно в той ошибке, которую он допустил во время полета, виновата я.
Я приподнимаю помятый подол рубашки и завязываю его узлом.
— Пытаюсь уменьшить трение.
Это решение не идеально, но оно помогает.
— Готово, — бормочу я и снова берусь за поводья.
«И что теперь?»
Синьор Ворчун, похоже, стал ещё более угрюмым. Это была длинная ночь, и она наконец-то заканчивается. И хотя вокруг нас мало что поменялось, всё-таки в джунглях стало тихо, чернота отступает, сереет, воскрешая контрасты, которые сгладила ночь.
— Не думаю, что смогу сойти за парня без корсета.
Взгляд Морргота падает на мой голый живот и останавливается на завязанной в узел рубашке. Он не может морщить нос, и всё-таки его отношение к моему внешнему виду ясно как день.
— Расслабься. Когда мы доедем до города, я развяжу рубашку.
Я срываю лепесток свисающей орхидеи жжено-оранжевого цвета, который напоминает мне о маминых волосах.
— Как думаешь, все уже знают о награде за мою голову?
«Думаю, что раз о ней прослышало горное племя, то да».
— Тогда нам надо поднажать. И сразу отправляться в поместье моей семьи.
«Нет. Не при свете дня, и не раньше, чем ты отдохнёшь».
Я поднимаю на него глаза.
— Если даже не принимать во внимание вознаграждение, ты веришь в то, что твой знакомый сельватинец не возьмёт меня в заложницы и не доставит к королю?
«Да».
— Почему?
«Поэтому что этот человек знает, что моё возвращение принесёт ему больше, чем сто золотых монет».
А. Ну, конечно. Бронвен, должно быть, пообещала ему ведро монет, если тот поможет будущей королеве избавить Люс от его настоящего правителя.
— А этот человек знает, — я указываю в его сторону, — о тебе?
«Знает».
— И многие о тебе знают?
«Обо мне? Да. О моём возвращении — нет. И нам надо, чтобы всё так и оставалось, либо цена за твою голову значительно возрастет».
Он бросает на меня многозначительный взгляд.
Он на полном серьёзе думает, что я собираюсь пройтись по улицам Сельвати и объявить, что планирую пробудить парочку смертоносных воронов из спячки? Когда он вернулся сюда пару десятилетий назад, он начал войну! Даже если люсинцы не любят своего монарха, они без сомнения предпочитают мир кровопролитию.
«Андреа Регио был готов провести с нами переговоры. Мы согласились разделить королевство, но тут вмешался его сын».
Я хмурюсь.
— Тогда почему вороны убили Андреа? Потому что он передумал?
«Мы не убивали сына Косты».
— Тогда кто это сделал?
«Андреа убил человек, который был его плотью и кровью. Его собственный сын».
ГЛАВА 55
Слова Морргота огорошили меня, погрузив в полнейшую тишину.
«Обвинив нас в убийстве своего отца, Марко собрал всех жителей Ракокки в пещере. Он сказал им, что это нужно для защиты от бунтарей из Монтелюса и их птиц с железными когтями, но на самом деле, он собирался выманить меня и моих людей. Он выдвинул нам ультиматум: перемирие, либо он обрушит стены пещеры».
Моему озадаченному мозгу требуется минута, чтобы понять всё, о чём говорит Морргот. Я и раньше не любила нашего монарха, но теперь… всё, что я к нему чувствую, это полнейшее отвращение.
Убив своего собственного отца, Марко также почти принёс в жертву тысячи невинных людей?
— Я так понимаю, что ты выбрал перемирие, поскольку в итоге тебя превратили в металлические статуи.
Его горящие глаза находят мои, скользят по моему лицу, словно пытаются понять, на чьей я стороне, прежде чем раскрыть мне ещё больше деталей о Приманиви.
«Так и есть, но он всё равно приказал своим земляным фейри устроить землетрясение».
Он замолкает и смотрит на горизонт, который быстро заполняется цветом.
«Я приказал своему народу оказать помощь людям, но они не поняли наших намерений и атаковали нас шипами из обсидиана, которыми снабдил их Марко».
Он сглатывает.
«Я недооценил то, как сильно Регио промыли людям мозги во время нашего отсутствия, которое длилось пятьсот лет. Бронвен пыталась меня предупредить».
Наступает ещё одна долгая пауза, а затем всё его тело содрогается, и его чернильно-чёрные перья взъерошиваются.
«В тот день мы сделались предвестниками смерти, а Марко — настоящим спасителем. Он собрал всех моих людей, которые стали заложниками нашего проклятия и двух моих воронов. Одного из них он отдал Юстусу и приказал избавиться от него, а другого собственноручно проткнул. Он предупредил меня, что будет убивать по человеку каждый час до тех пор, пока я не сдам всех своих воронов. Я не думал, что он так поступит, но число погибших начало расти».