Медиум

Мне пришлось начать «тыкать» клиенту, что полностью против моих правил. Но пятьдесят тысяч броудов, это пятьдесят тысяч броудов, можно позволить клиенту некие поблажки.
После долгого чтения документов Вилли задумчиво промолвил:
– Вот умеют же писать эти докторишки! Вроде и слов много, вроде и рассказано подробно, но ничего не понятно!
– Я даже читать не стал, заранее знал, что ничего не пойму. Доплатил эксперту, чтобы он мне изложил всё коротко и понятно. Заодно, тот рассказал, что выяснил следователь.
– Это ты правильно! Давай, докладывай!
– Яд положили в капсулу от витаминов. При растворении в желудке, он попал на слизистую с вами известными последствиями. Полицейские списали смерть на инфаркт, решив, что тебя не жалко, а раскрыть дело практически без шансов. Есть мнение, что отравление подстроили твои сообщники, дабы не было сказано лишнего на суде. Опять же, полиция не хотела поднятия газетной шумихи. По этим причинам расследование прикрыли.
– Я не понял, что там с витаминами?
– Так как официально отравления не было, вопросы задавались осторожно. Однако твоя вдова сообщила, что пилюли лежали во флаконе, а тот хранился в ванной. Ты их пил уже какое-то время, потому осталось всего пять пилюль. На токсикологической экспертизе выяснилось, что во всех найденных облатках яд. Скорее всего, их смогли подменить на вечеринке в день перед судом. В ванную мог зайти любой гость.
Вилли погрустнел и надолго задумался. Потом протянул:
– Дела… – вновь немного помолчал и повторил: – Дела… Знаешь, Джек, что я любил свежевыжатые соки?
– Нет. Откуда?
– Я пил морковный для глаз, апельсиновый из-за витамина «С», яблочный из-за железа… Много для чего пил. Даже этот… противный… капустный. Но понимаешь, Джек, я никогда, ни разу в жизни, не употреблял витаминов из аптеки. Считал их химией.
– Но как же тогда?..
– Вот и я думаю – как же так? В то утро, когда я уже было пошёл к машине, меня остановила Лукреция и заставила выпить успокаивающую пилюлю. Сказала, что там валериана и пустырник.
– Вот это поворот!
– Да уж… Как понимаешь, витамины в ванной не лежали и не могли лежать. Вот сейчас я и думаю – кто дал Лукреции отраву? И кто надоумил сказать полиции про пилюли? Её сестра-крыска или кто-то из моих корешей? Сама бы она точно не додумалась.
– Что-то похожее на твоё отравление недавно показывали в кино.
– Я его смотрел с женою. Если фильм видела и Джульетта, моя свояченица, то она могла бы придумать комбинацию с отравлением.
– Мне кажется, стоит прикинуть, кому из твоих партнёров больше других было выгодно заставить тебя молчать? Кто мог стать организатором отравления?
– Кому из дружков выгодно меня замочить? Всем и никому.
– Как так?
– А вот так! Рассказать я мог про любого, и полиция мне бы поверила. Но доказательств у меня нет. В нашем кругу не принято болтать про свои дела. Понятно, имеются догадки, есть слухи, дошедшие через третьих лиц. Но хвастаться «я вчера там-то замочил такого-то», никто не хвастает. Ну, расскажу я сыскарям пару слухов, ну выложу свои предположения, а дальше-то что? Улик нет. Да, скорее всего, сыскари это уже слышали от своих штатных стукачей. Нет! Наши опасались, но едва ли хотели меня убить. Захотели бы, поступили просто – пара выстрелов из проезжающей машины, и нет больше Ловчилы. Это дёшево, надёжно и практично. Не надо морочиться с ядом. Не надо договариваться с Лукрецией, рискуя, что та кому-нибудь проболтается.
– Тебе лучше знать.
– Лучше? Ты считаешь, мне лучше знать, что моя собственная жена меня отравила?
– Быть может она не знала про содержимое пилюли? Искренне считала…
– Молчи, Джек. Не трави душу. Ничего не знала, но рассказала полиции про мои витамины? Ты сам-то в такое поверишь?
– Но зачем ей это? Какая выгода?
– Всё имущество, по приговору суда, могли конфисковать. Много денег уходило на адвокатов. Она догадывалась, что у меня кое-что припрятано, но сколько и где не ведала. С её мозгами, вполне могла решить, что в данной ситуации мёртвый муж лучше, чем живой.
– Ничего не могу сказать. Ты лучше знал свою супругу.
– Оказалось, не знал. Главное, что Люци ничего рассказывать нельзя – она сразу всё разбалтывает. Если бы не это, то мог бы ей намекнуть на план нашего побега.
– Ты решил бежать?
– Не сидеть же в тюряге! Я купил милый домик в маленьком городке, далеко за границей. Коли дела на процессе стали бы складываться не в мою пользу, мы уехали бы за море и там встретили старость.
– Были шансы, что процесс закончился бы оправданием?
– Конечно! Я уже умер, чего мне обманывать? Меня обвинили в куче преступлений, большую часть которых я не совершал. Главное из них – участие в вооружённом ограблении банка, которое закончилось перестрелкой с многочисленными жертвами! Джек! Где я и где оружие?! Моё дело – афера! Я никогда никого не убивал. Все наши знают про это. Наверняка, знает и полиция. А тут мне предъявляют такое!
– Но зачем это надо?
– Чтобы надёжней посадить. За мои дела положена трёшка, максимум пять лет. А сколько дают грабителям банков?
– Как же тогда тебя смогли обвинить?
– Очень просто! Такие процессы начинаются так – прихватили кого-то на горячем. Тот решает уменьшить срок и начинает стучать. Его слушают, но ничего интересного не узнают. Тогда стукачок начинает вспоминать про старые дела. Следакам интересно, но существенно нового они опять ничего не слышат, на большое снижение срока это не тянет. Вот тут в игру вступают начальники. Они делают предложение кое-что «вспомнить» о конкретном авторитете.
– То есть про тебя?
– Я не первый и не последний, такую схему применяли не раз и не два. Обычно к моменту предложения, стукач так много наболтал, что в обычную тюрьму ему идти никак нельзя – не выживет он там. А тут показывают большой пряник – пожить до суда под чужой фамилией на воле. Как отказаться от такого щедрого подарка?
– А дальше?
– Дальше? На одном свидетеле дела не составишь, тем более репутация у него хуже некуда. Находят ещё нескольких желающих разоблачить и покаяться. Затем долго собирают материалы. Копают и перекапывают. Выясняют круг знакомых, источники поступления денег. Просеивают все связи. А когда решают, что бумаг хватит, чтобы присяжные поверили, начинают процесс. Но я им здорово подгадил.
– Чем?
– Они хотели покончить со мной к выборам, получить голоса избирателей и всё такое, а я на целых два года затянул начало разбирательства.
– Так что твоё дело полностью сфабриковано?