Полуночная тень

Осенью работа в садах и огородах не убывала. Пришло время собрать застрявшие в сетях семена фатили, мерзкой колючки, к которой опасно приближаться. Она росла на вершинах гор Аэфиса и представляла собой куст до двух метров высотой с длинными иголками. Листья и стебли растения выделяли яд, пыльца цветов вызывала галлюцинации, зато парашютики, на которых летали семена были на вес золота. Из них создавались легчайшие ткани, нежнейшие и мягчайшие на ощупь. Лишь маги Воздуха могли собирать пух фатили, они натягивали зачарованные сети в конце лета, а осенью снимали их и отдавали в переработку. Отделять пух от сети и семян нанимали крестьян, а те, желая заработать сколько-нибудь монет, вставали в очередь на работу. Особенно эту работу жаловали старики, которым не хватало сил для сада и огорода и женщины, более усидчивые и внимательные. Сила в работе с фатилью была не важна.
Старикам, ушедшим на заработки, помогали дети, насколько хватало сил, помогая в огороде. Обычно в один дом отправляли почти всех ребят из приюта, особенно мальчиков постарше.
Когда помощь людям не требовалась, детей отправляли обворовывать честных жителей деревни, или склады, или торговцев на базаре. Тех ребят, кто имел несчастье попасться сторожам, наказывали. Сперва наказывали сторожа, так как Марджи, считавшаяся воспитательницей беспризорных детей, отговаривалась от ребёнка и жаловалась, что он сам решил так подло поступить. После чего наказывала она сама за то, что глупый неудачливый воришка попался.
Реми не помнил, что произошло, но по поручению Марджи он пошёл к складу и попался сторожу. Тогда его избили бамбуковыми палками разъярённые деревенские жители, а после целую неделю дородная женщина воспитывала недоделанного воришку.
Всё что имели дети в приюте – крохи, которые давала им Марджи: пищу, кров, общение с другими сиротами. Она не противилась дружбе детей, но старалась не позволять им поднимать голов. Чем хороша была её идея использовать сирот в качестве бесплатной рабочей силы, так это тем, что дети были внушаемы, они слушались и подчинялись. Даже когда она дружили всем скопом, стоило их разок припугнуть, и они боялись взрослых. На этом играла дородная женщина. Она давала им еды, ровно столько чтобы могли ходить, приютила их, чтобы было где спать, и иногда устраивала выходные, чтобы дети и померли, приходили в себя и хоть немного напоминали обычных ребятишек в глазах деревенских жителей. Марджи же знала цену тому, что давала. Она же могла отнять всё это, если требовалось кого-то наказать.
Всю следующую неделю, избитый палками, изолированный от других детей, Реми спал в каморке в полметра по любому направлению. Сразу же после работы, которую он продолжал выполнять, несмотря на наказание, его приводили, швыряли и запирали в тёмной подсобке. Оборотень крутился в ней, но чаще сидел, прижав колени к груди. Сколоченная для хранения неизвестно чего, вся дырявая и продуваемая осенними сквозняками насквозь, каморка не была предназначена для ночлега. Но хуже всего приходилось ребёнку, когда на улице задувал холодный ветер, и начинался осенний промозглый дождь, как назло зачастивший на неделе. С какой стороны мальчик не садился, ему капало за шиворот. Холодная струйка стекала по спине, пробегали мурашки, дрожь сотрясала тело, а на душе становилось особенно печально. С ужасающей периодичностью, словно заведённый механизм часов, падали капли ему на голову, отдаваясь дрожью в мозгу. Это сводило с ума. Как бы Реми не поворачивался в тесной конуре, каплям всё равно удавалось упасть ему на макушку, а затем мерзким холодным ручейком стечь за пазуху. Реми повезло, что в жилах его текла кровь оборотня.
Оборотни не болели простудой, их кровь всегда была горячее, чем у людей. Это спасало расу и от многих других заболеваний, что довольно часто становились фатальными для людей. Обладая усиленной регенерацией, оборотни не боялись и физических повреждений. Кости срастались за несколько часов, раны затягивались ещё быстрее, но не всегда гладко. Если края кожи были рваными – могли остаться шрамы, несмотря на скорое заживление.
Реми не чувствовал сильного холода, скорее озноб от сырости. В первую ночь он грелся от исходящего от синяков и кровоподтёков тепла. Потом он вспоминал горящий дом и тело дяди, объятое пламенем; представлял так живо и реалистично, что тот адский огонь, проникший в самую глубину его души, вырывался и согревал мальчика изнутри. Однако ледяные капли, которые собирались при сильном дожде в тоненькие струйки, накапывающие на волосы, а с волос продолжая путь под одеждой, приносили с собой холод, страшнее зимнего. Реми старался укрыться от них, но не мог, как если бы пытался отмахнуться от всех снежинок в пургу. В итоге ребёнок съёжился, крепко прижав к груди колени, и дрожал в своей тесной каморке, грея сам себя и защищая от сквозняка из щелей и дождя.
Сдавливая живот, мальчик старался не думать о еде, переживая вторую часть наказания – лишение ужина. Как бы ни старался оборотень отвлечься от голодных мыслей, урчание и боль возвращали его в сиюминутную реальность. Из-за голода, сырости и промозглости, а также ленивых, но кошмарных мыслей в голове Реми никак не удавалось поспать. Иногда его одолевала дрёма, длившаяся в лучшем случае пару часов, но забыться сном без сновидений не удавалось. В начинающейся под вечер пучине мыслей, заторможенных усталостью после дневной работы, мальчику снились глупые и непонятные сны, длившиеся несколько минут, но кажущиеся реальнее действительности.
Днём мальчик не испытывал неудобств. Голод, сонливость и усталость словно рукой снимало; или он просто не помнил. Светлое время суток сливалось для оборотня в серую массу, без чувств, ощущений, и каких бы то ни было воспоминаний. Реми не мог припомнить, чтобы днём мучился голодом или бессилием от бессонной ночи, зато вечером наваливалась усталость за весь проведённый в тумане день.
За время наказания, лишённый последних радостей, мальчик исхудал и осунулся. Истощённый от голода, уставший от работы и бессонных ночей, промёрзший под осенними ветрами, всё, о чём он мог думать в первые дни после освобождения – это еда. Вновь получая ужин наравне с остальными детьми, Реми не мог похвастаться тем, что чувство голода оставило его. Его волчий аппетит не утолить пустой картошкой и компотом из ягод. Оборотень мечтал о мясе, с этими мыслями он засыпал и просыпался, голодный как волк, который жил в нём. Его звериной сущности требовалось больше еды для восполнения энергии.
Глядя на Сима, каждый вечер заходящегося в кашле, оборотень поражался, как люди могли переносить наказание в каморке, ведь они сильно уступали другим расам в выносливости. Альбинос рассказывал, как этим летом, до появления Реми в приюте, сторожам попалась вторая новенькая девочка – маленькая Сенди. Её побили в наказание и каждый раз при встрече поучали, как должно поступать. Марджи не стала запирать девочку в каморке, полагая, что та слишком мала и может заболеть, а больных детей женщина ненавидела. Пока ребёнок болел, он не работал, а воспитательница теряла деньги, которые могла бы заработать. Больными детьми занималась Докси, старуха, отпаивая их разными настойками, именно поэтому Сим, с рождения слабый и нездоровый, был обречён на вечную компанию карги.
Альбинос не скрывал удивления и зависти здоровьем нового друга. Реми вернулся худым, истощённым, но даже не простудился, пережив неделю в каморке Ада – как называли эту пристройку дети, – да ещё под осенним дождём. Сим помнил, как Норн, когда первый раз попался, заболел так сильно, что чуть не умер, но его смогла откачать Докси своими настоями и примочками.