Пленники ночи

— Я хочу, чтобы Боумонт страдал.
— А-а, ну тогда другое дело.
Исмал протянул Нику пустую чашку и слуга снова ее наполнил.
— Я потратил много месяцев на то, чтобы найти этого человека. Теперь, когда из-за его жадности я получил над ним власть, я хочу немного с ним поиграть.
Все началось в России. Исмал был занят другим расследованием, когда царь доверил ему разобраться с еще более неприятной проблемой. Из-за того, что в руки султана попали какие-то чужие письма, под угрозой оказались русско-турецкке переговоры. Царь хотел знать, почему и каким образом эти письма оказались в Константинополе.
Исмал был прекрасно осведомлен о том, что шпионы Оттоманской империи регулярно перехватывали любую переписку. Однако эти письма находились не во владениях султана, а в Париже, и были надежно заперты в вализе [1] некоего британского дипломата. Однако один из помощников дипломата застрелился до того, как его успели допросить.
В последующие месяцы, путешествуя между Лондоном и Парижем, Исмал услышал еще несколько историй — о похожих кражах, необъяснимых банкротствах и других неожиданных потерях крупных сумм денег. Выяснилось, что эти события были взаимосвязаны. Всех, кто был в них замешан, объединяла общая черта: они в то или иное время были постоянными посетителями одного неприметного дома в тихом районе Парижа.
Этот дом был известен просто под номером — «Двадцать восемь». В нем за определенную плату гости могли предаться любому из человеческих пороков — вплоть до самых изощренных.
Исмал прекрасно понимал, что, с одной стороны, существуют люди, которые за деньги готовы исполнить какую угодно чужую прихоть, а с другой — есть и не мало тех, кто достаточно безрассуден или безнравствен, чтобы за это платить.
А платили они Фрэнсису Боумонту.
Конечно, посетители «Двадцать восемь» об этом не подозревали, да и у Исмала не было неопровержимых тому доказательств. Во всяком случае, ничего такого, с чем можно было бы обратиться в суд — Фрэнсис Боумонт не мог предстать перед присяжными, потому что ни одна из его жертв не могла фигурировать в суде в качестве свидетеля. Каждый из пострадавших, подобно молодому помощнику дипломата, скорее предпочел бы самоубийство, нежели бы решился выставить свои низменные пороки на публичное осуждение.
Поэтому Исмалу было поручено расправиться с Боумонтом, не поднимая излишнего шума, как он уже не раз делал, улаживая щекотливые дела, которые беспокоили короля Георга IV, его министров и союзников.
Размышления Исмала прервал голос Ника:
— Как вы намерены играть на этот раз?
Внимательно изучая содержимое чашечки тончайшего фарфора, Исмал ответил:
— Главным инструментом станет его жена. Правда, она верна Боумонту.
— Вы хотите сказать, она осмотрительна? Если только не сумасшедшая, раз хранит верность этому гнусному развратнику.
— Полагаю, мадам Боумонт все же немного сумасшедшая. Она талантливая художница, а творческие люди не всегда рассудочны. Боумонту повезло, что его супруга так увлечена живописью. Это помогает ей совершенно не замечать толпы поклонников, которые добиваются ее внимания.
— Неужели вы хотите сказать, что она не обратила внимания на вас?
— Пришлось изрядно постараться, — мрачно признался Исмал.
— Черт возьми! Хотел бы я на это посмотреть!
— Я сам был обескуражен. Я чувствовал себя мраморной статуей, выставленной в музее — мадам Боумонт видела лишь форму, линии, цвет. Я во все глаза смотрел на прекрасное лицо этой женщины, но замечал только интерес художника. Словно я обыкновенный натурщик, а это, согласись, невыносимо. Потому я был вынужден повести себя немного… неосмотрительно.
— Такого с вами никогда не бывает, — покачал головой Ник. — Если, конечно, у вас нет на то своих причин. Могу поспорить, что вы не просто хотели, чтобы она обратила на вас внимание.
— Ты забыл, что мадам Боумонт замужем и при нашей встрече присутствовал ее супруг. Как только я немного отклонился от обсуждения вопросов живописи, он моментально отреагировал. Боумонт тщеславен, он явный собственник. Поэтому остался очень недоволен тем, что я флиртовал с его женой.
— Ну и нахал! Насколько мне известно, он сам уложил в постель по крайней мере половину замужних женщин Парижа.
— Меня интересовало другое. Боумонт удивился даже тому незначительному успеху, который я имел у мадам. Такое впечатление, что он не привык беспокоиться о ее поведении. Но семя сомнения брошено и я намерен приложить силы к тому, чтобы оно проросло. Боумонт уже не будет таким спокойным ни днем, ни ночью. Уж я об этом позабочусь, можешь не сомневаться!
— Не вижу ничего плохого в том, чтобы совмещать полезное с приятным, — ухмыльнулся Ник.
Исмал допил кофе, поставил на столик чашку и, закрыв глаза, откинулся на мягкие подушки.
— Думаю, что большую часть работы я поручу тебе. В Париже в высших кругах власти есть люди, которым Боумонт платит. Ты организуешь несколько несчастных случаев, и ему придется платить больше, чтобы обеспечить этим людям безопасность. К тому же неприятные инциденты отпугнут некоторых из более уязвимых клиентов. Они ведь отдают огромные деньги за то, чтобы их секреты не были раскрыты. Когда эти люди почувствуют себя в безопасности, они перестанут патронировать «Двадцать восемь». У меня есть еще парочка идей, но их мы обсудим завтра.
— Понятно. Мне предстоит выполнить всю грязную работу, пока вы будете развлекаться с мадам художницей.
— Разумеется. Не могу же я оставить ее на тебя. Ты только наполовину англичанин. Ты не имеешь представления о том, что такое женщины с необузданным нравом, и не сможешь оценить ее по достоинству. Ты не будешь знать, что с ней делать. А если бы и знал, ты не обладаешь необходимым терпением. Я же, как тебе известно, самый терпеливый человек на свете. — Исмал открыл один глаз. — Я тебе рассказывал, как Боумонт чуть не выронил из рук графин, когда я упомянул о царе Николае? Именно в этот момент я понял, что Боумонт именно тот, кого я так долго искал.
— Нет, вы мне об этом не рассказывали. Впрочем, я нисколько не удивлен. Если бы я вас не знал так, как знаю, я бы решил, что ваш интерес вызвала только его жена.
— Надеюсь, что именно так подумал и месье Боумонт, — пробормотал Исмал и опять закрыл глаза.
Фиона, виконтесса Кэррол, была заинтригована.
— Эсмонд оказывает дурное влияние? Ты не шутишь, Лейла? — Темноволосая вдова посмотрела в сторону графа, стоявшего в группе гостей перед недавно законченным портретом мадам Врэсс. — В это невозможно поверить.
— Я уверена, что Люцифер и его слуги все были красивы. Вспомни, ведь они когда-то были ангелами.
— Я всегда представляла себе Люцифера жгучим брюнетом, более похожим на Фрэнсиса. — Зеленые глаза Фионы заблестели. — По-моему, сегодня волосы твоего мужа выглядят особенно черными. Мне кажется, он постарел на десять лет с того времени, как я в последний раз приезжала в Париж.
— Он состарился на десять лет за три недели. Я не думала, что это возможно, но с тех пор как граф Эсмонд стал его закадычным другом, Фрэнсис явно стал выглядеть гораздо хуже. Муж уже целую неделю не ночевал дома. Он пришел — вернее, его принесли — сегодня в четыре часа утра. Фрэнсис проспал до семи вечера. У него был такой вид, что я почти решила ехать в гости одна.
— Так почему же ты этого не сделала?
Потому что она не посмела.
Но в этом Лейла никогда бы не призналась даже своей единственной подруге. Сделав вид, что не расслышала вопроса, Лейла сказала:
— Я никак не могла его разбудить, а потом кое-как заставила принять ванну. Не понимаю, как его шлюхи это терпят. От него так разило опиумом, алкоголем и духами, что я чуть не задохнулась. А он, конечно, ничего не замечает.
— Почему ты его не прогонишь? Ты же от него не зависишь. Давно живешь на свои деньги. У вас нет детей, которых бы он грозился у тебя отнять. А для того чтобы применить насилие, Фрэнсис слишком ленив.