Ухожу на задание…
Вот вдали, на фоне серого неба, чуть заметно проектируется цель. Заучит сигнал боевой тревоги. Четкие доклады поступают на мостик:
— Носовое орудие к бою готово!
— Второй автомат к бою готов!
Адмирал усложняет задачу:
— Налет вражеской авиации. Орудиям — бить по кораблю «противника», командирам зенитных автоматов и пулеметов — стрелять самостоятельно, отражая атаки с воздуха!
«Вьюга» мчится стремительно, вздымая бурун, маневрирует, спасаясь от «бомб». Палуба кренится. Гулко ухают орудия главного калибра. Там опытные старшины. Они знают свое дело, им не в новинку такой бой. Вторым залпом вдребезги разнесли щит. Зенитчики тоже сразу схватили цель и бьют без поправок. Несутся ввысь цветные пунктиры. А с мостика раздается новая команда:
— На торпедном аппарате! Начать наводку!
Через несколько секунд торпедисты докладывают:
— Цель поймана!
Раздается резкий хлопок. Сигарообразное тело торпеды плавно уходит в воду. Десятки глаз внимательно следят за пенящейся дорожкой. Не утонет ли торпеда, не свернет ли с курса? У командира побелели суставы пальцев, стиснувших бинокль. Игорь Кириллович ужо видит, что торпеда прошла под целью, все в порядке. Но по спешит объявлять об этом, ждет доклада сигнальщиков…
Адмирал не скупится на распоряжения. Начинается поиск подводной лодки. Потом — постановка трала.
В общем, в этот раз с «Вьюгой» произошло все, что только могло бы произойти в боевых условиях. У нас, у радистов, «вышел из строя» основной передатчик, и мы перешли на запасной. Потом «сбило» антенну, и мы поставили новую. В это время меня «ранило», чем я был скорее обрадован, нежели огорчен. Появилась приятная возможность отдохнуть на диване в кают-компании, временно превращенной в перевязочный пункт. Веселый и румяный фельдшер лейтенант Зизенков не докучал нам, «пострадавшим», излишними процедурами.
Через пару часов, ночью, «раненых» послали помогать аварийной партии. Пришлось лезть за борт, чтобы завести на «пробоину» тяжелый пластырь. Несколько раз меня захлестнула волна. Поднялся на палубу мокрым с ног до головы.
И тут последовал отбой.
Пока «Вьюга» тащилась в базу, матросы успели сделать приборку. Смыли грязь, копоть, надраили палубу, вычистили медяшки. Корабль будто и не был в море.
Личный состав снова выстроился на юте. Адмирал медленно прошел вдоль строя, вглядываясь в усталые, осунувшиеся лица. Сказал коротко: «Молодцы!»
Щупальца Спрута
Теперь расскажу о людях, с которыми я в ту пору еще не был знаком.
…Вторые сутки поисковая группа лейтенанта Крыгина преследовала преступников. Их было трое. Они явно намеревались пересечь границу, но не где придется, а в наиболее безлюдном таежном районе. Они упорно стремились на север, пробиваясь через буреломы и непролазные заросли, обходя болота. Следом за ними, не отставая, двигалась группа следопытов-чекистов.
Люди выбились из сил, шагая почти без отдыха по каменистым тропинкам, по сырым распадкам, переходя вброд ручьи и небольшие речушки. Расслабляла влажная духота. Некогда было обобрать клещей. На открытых местах тучами набрасывались оводы.
Вечером нахлынул туман. Он заполнил все низины, медленно клубился среди деревьев. Лишь вершины сопок, словно черные островки, возвышалось над белесой мглой. На одной ид таких вершин Крыгин приказал группе остановиться.
Сел на поваленный ствол, тяжело дыша. Гимнастерка изодрана колючими ветками, левая нога стерта в кровь. Все тело ноет. Даже ему, закаленному, тренированному, легкому в ходьбе, и то трудно. А каково бойцам?
Он снял фуражку и сразу ощутил, кик распрямились его зачесанные назад волосы. Вот ведь двое суток фуражка на голове, а они не улеглись. Такие пружинистые, непослушные — беда с ними! Но что это он о себе? О деле надо сейчас, только о деле!
Выдохлась группа, что верно, то верно. Однако и преступники не железные, они тоже идут без отдыха. Днем и то, наверно, спотыкаться начали от усталости. А сейчас им и смысла нет лезть напролом через темную туманную тайгу, когда в пяти шагах ничего не видно. Летняя ночь короткая, и преступники наверняка используют ее для того, чтобы восстановить силы, а на рассвете сделать левый бросок. Граница близко, завтра они могут рвануться через нее.
Поглядывая то на карту, то но темные острова, плывшие над белым туманом, Михаил Крыгин пытался представить себе дальнейший маршрут преступников. Через крутую сопку они не полезут, не будут терять время и силы. Через широкую реку переправляться не станут. Значит, у них три пути. Один — назад. Но они знают, что за ними следуют чекисты, назад они не повернут. Проселочная дорога среди сопок тоже не для них. Они не дураки, соображают, что дорогу пограничники перекроют в первую очередь. Остается только старая, давно заброшенная тропа, по которой когда-то ходили хунхузы и контрабандисты. Местами она еще заметна, а кое-где совсем заросла, затерялась в чащобе. Но, судя по всему, забытая тропа известна преступникам, они воспользовались ею, обходя днем болото.
Михаил, накрывшись плащ-палаткой, осветил карту карманным фонариком. Вот здесь, километрах в шести от группы, тропа проходит по склону сопки. Слева — тонкий распадок. Справа — отвесные скалы. Если бы устроить в этом мосте засаду! Замаскироваться на тропе, ошеломить врага громкой командой. А двух-трех человек оставить на хвосте у бандитов, чтобы те не повернули назад! Все это хорошо. Но шесть километров по ночной тайге, по буреломам. Люди на пределе… К тому же шесть километров — это по прямой. А ведь надо сделать крюк, обогнуть распадок, в котором укрылись где-то бандиты. Получится не шесть, а все десять. И до рассвета только три часа.
Несколько секунд он боролся с собой. Вздрагивали тонкие чуткие ноздри, болезненно кривились полные губы. Наконец он вскочил, посмотрел на недвижно лежавших бойцов и, скрывая сочувствие, скомандовал строго:
— Подъем! Быстрей, товарищи, быстрой!
Почти на ощупь шагали люди вслед за своим командиром. Натыкались на пни, на деревья. Ползли среди бурелома. Колючие ветки и кровь раздирали кожу. Одежда превратилась в клочья. А они все шли и шли молча, стараясь, чтобы не звякнуло оружие. Даже падали на вытянутые руки, чтобы поменьше производить шума.
Рассвет застал их па тропе. Поголубело небо, где-то за сопками уже взошло солнце, а в лесу было еще сумрачно и сыро. Высоко под головой сплетались, образуя сплошной полог, не пропускавший света, густые кроны могучих ильмов, кленов и тополей. Крупными каплями росы осел ночной туман. Усталые люди начали подрагивать от сырого холода.
Преступники появились неожиданно. Они шли по тропе быстро и беззвучно, как ходят опытные таежники, готовые в любую минуту встретиться с опасным зверем, вскинуть оружие.
В утренней тишине резко и громко прозвучал голос Крыгина:
— Стой! Руки вверх!
Первый бандит мотнулся за дерево. Но короткая автоматная очередь, хлестнувшая по ногам, свалила его. Двое других не двигались.
Их быстро обыскали, связали за спиной руки. Один из преступников был человеком пожилым, не моложе пятидесяти. Высокий, худой, одежда на нем болталась, словно на вешалке. Лицо смуглое, морщинистое, глаза немного раскосые. У него в подкладке нашли пакет, который лейтенант Крыгин сразу же распечатал. Там оказался план города с военными объектами, с местами расположения зенитных батарей. Перечислялись названия железнодорожных станций, на которых в последнее время выгружались советские воинские части, прибывавшие с запада после разгрома Германии.
— Кому адресовав пакет? — спросил Крыгин.
Задержанные молчали. Лейтенант повторил вопрос, глядя в лицо высокого пожилого преступника.
— Спруту, — неохотно ответил тот.
— Куда?
— В Сейсин.
— Точнее.
Высокий преступник, понизив голос, назвал адрес сейсинской военно-морской миссии.
Бывалый вояка
Подводная лодка, вернувшись из дальнего похода, подремывала у причала, словно большой усталый кит. Рулевой сигнальщик Костя Плоткин стоял на узкой палубе и с наслаждением вдыхал чистый прохладный воздух. Пожалуй, только подводники, по нескольку суток остававшиеся в душных отсеках, способны оценить всю прелесть того, что люди обычно не замечают, воспринимают как нечто само собой разумеющееся — хороший глоток воздуха, настоянного на аромате трав и деревьев или впитавшего в себя горьковатый йодистый запах моря. И Костя за минувший год научился ценить это.