Дворец утопленницы
С тех пор прошло несколько недель, а Джек все не появлялась.
Так и вышло, что Фрэнки совсем одна брела по улицам города, до сих пор почти ей незнакомого, когда почувствовала, как на ее запястье сомкнулись чужие пальцы – до того крепко, что все тело обмякло от страха. Эта безотчетная реакция ее разозлила, ведь прежде за ней не водилось ни нервозности, ни пугливости, ни прочих идиотских качеств, которые поощряли в женщинах с детства известные ей пособия по этикету, – но после всего, что случилось, она невольно вздрагивала от любой неожиданности.
Впрочем, подняв взгляд и увидев, кто стоит перед ней, она едва не рассмеялась. Всего лишь девчонка. Пожалуй, следовало бы назвать ее молодой женщиной, но Фрэнки, с высоты ее сорока двух лет, все, кто был хоть чуточку моложе, казались молокососами.
– Фрэнсис, это вы?
Между ними вдруг закружила оса, польстившись, без сомнения, на сумку с желтыми сливами, купленными на плавучем рынке у Кампо Сан-Барнаба, и Фрэнки отогнала ее взмахом руки, заодно стряхнув с запястья пальцы девушки.
– Я, – ответила она. Прозвучал этот короткий ответ, пожалуй, резче, чем ей хотелось бы.
Она присмотрелась к своей собеседнице, первым делом приметив копну волнистых рыжих волос, которые каскадом стекали по плечам к самой талии. Наряд ее был из тех, что придирчиво подбирают в магазинах Вест-Энда. Горчичного цвета платье-трапеция с отложным воротником едва достигало середины бедра, да и полы надетого поверх свободного свингера заканчивались немногим ниже. Фрэнки вдруг почувствовала себя чопорной старухой – короткие светлые волосы зачесаны назад и намертво заколоты вгрызшимися в кожу невидимками, на лице, кроме небрежно нарисованных стрелок, ни грамма косметики. Одета в непримечательный черный свитер и брюки-дудочки. Она плотнее запахнула пальто.
– Лучше Фрэнки. Фрэнсис меня зовут только пожилые родственники и малознакомые люди.
Сказав так, она нахмурилась, особенно остро ощутила, как невидимки тянут за волосы.
Она была уверена, что с этой девушкой прежде не встречалась. Но все же…
– Так и знала! – воскликнула девушка, прижимая ее к себе неловким движением, которое могло бы сойти за объятие, поддайся тело Фрэнки этому внезапному порыву. – Боже мой, столько лет прошло, но я сразу вас узнала.
– Мы знакомы? – спросила Фрэнки, отступая.
Девушка всплеснула руками и засмеялась:
– Ой, как неловко, вы не помните.
Фрэнки сощурилась. По роду деятельности ей приходилось встречаться с огромным количеством людей, особенно в этом году, после публикации новой книги, пусть и принятой весьма прохладно, но эта девушка явно слишком молода, чтобы вращаться в издательских кругах. Ей и двадцати не дашь – разве что вчера исполнилось. Нет, в издательском мире они познакомиться не могли.
– Вы случайно не дочь Дианы? – спросила она, и в памяти вдруг вспыхнул образ школьницы, которую едва ли не силком тащили с ней поздороваться. Фрэнки никогда особенно не любила Диану – жену одного из редакторов в ее издательстве, теперь и не припомнить которого. Слишком уж это была кипучая, экзальтированная дама.
Девушка просияла.
– Все-таки помните! Ой, как я рада.
– Да, – подтвердила Фрэнки, натянуто улыбнувшись. Та девочка, кажется, была светленькая, или это причуды памяти? Не стоило ей вообще заговаривать про Диану, надо было дождаться, пока сама представится, просто на всякий случай. – Что вы делаете в Венеции? – спросила она, даже не попытавшись смягчить интонацию.
– Прикидываюсь туристкой, – с улыбкой отозвалась девушка. – А вы?
Фрэнки вгляделась в ее лицо, пытаясь поймать ее на лжи – наверняка ведь и сама прекрасно знает, как и почему Фрэнки занесло в этот город. Ни одна газета не упустила возможности написать о происшествии в «Савое». Джек с редактором изо всех сил берегли Фрэнки, но несколько статей все же попались ей на глаза, хлестнули заголовками. ПУБЛИЧНАЯ ИСТЕРИКА ИЗВЕСТНОЙ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ. ДОСОЧИНЯЛАСЬ: РОМАНИСТКА ПОТЕРЯЛА СВЯЗЬ С РЕАЛЬНОСТЬЮ. Остроумием они не отличались. Впрочем, надо думать, журналисты торопились поскорее отправить свои заметки в печать – не каждый день заслуженные писательницы прилюдно слетают с катушек в барах пятизвездочных отелей. Но если девушка, стоявшая перед ней, и слышала об этой истории, если и решила намеренно обойти ее молчанием – из вежливости или по какой другой причине, – то ничем не выдала себя. Фрэнки пожала плечами:
– В общем, примерно то же самое.
– Вы, наверное, совсем недавно приехали? – предположила девушка, и, хотя это было вовсе не так, Фрэнки ответила утвердительно. – Жаль, не выбрались пораньше, – продолжила та, жестом обводя рынок. – Не успели попробовать моэке.
– Моэке?
– Да, венецианцы так называют местный деликатес, прямиком из лагуны.
Фрэнки кивнула, осознавая, что они стоят в самой гуще движущейся толпы, – утром на рынок стекались и местные, и туристы, но перепутать одних с другими было невозможно. Венецианцы, заряженные утренними эспрессо и готовые торговаться до последней лиры, сосредоточенно разглядывали прилавки, туристы же неторопливо бродили туда-сюда со скучающим видом, а взгляды их скользили по крышам зданий, липли к палаткам с сувенирами и открытками.
– Сезон закончился, да? – из вежливости спросила она, прикидывая, сколько еще придется простоять здесь, прежде чем их обеих подхватит и унесет людским потоком. Она терпеть не могла пустопорожней болтовни.
– Да какой там сезон, – рассмеялась девушка. – Сегодня есть, а завтра нет. Моэканте подгадывают момент, когда начинается линька.
– Линька? – Фрэнки снова повернулась к ней, пытаясь понять, какое отношение это слово, наводившее на мысли о шерсти и перьях, может иметь к существам, живущим в каналах.
– Да, понимаете, это такие крабы, когда они сбрасывают панцирь, то на несколько часов остаются беззащитными, и вот тогда их можно есть, – объяснила девушка, все так же улыбаясь, и продолжила с неожиданным азартом: – Только надо успеть их вовремя выловить из воды, иначе панцирь снова отрастет и затвердеет.
Разглядывая свою собеседницу – впервые глядя на нее по-настоящему, – Фрэнки никак не могла решить, забавляет или пугает ее восторг, с которыми та описала эти неслыханные зверства.
– Звучит чудовищно, – отозвалась она, интонацией давая понять, что говорит не вполне серьезно.
– Да, пожалуй, – кивнула девушка, не переставая улыбаться. – А вы тут с кем-то или сами по себе, Фрэнсис?
Вопрос застал Фрэнки врасплох, она сощурилась. Нет, дочка Дианы точно была светленькая.
– А что?
Та лишь дернула плечами:
– Да просто хотела предложить как-нибудь встретиться, кофе выпить. – Не дождавшись от Фрэнки ответа, она добавила: – Я здесь тоже одна.
– Кофе выпить? – повторила Фрэнки.
– Да. Может, завтра? Вы где остановились?
– В палаццо недалеко от Кампо Санта-Мария Формоза. Номер дома не помню, – солгала она. – Но завтра, боюсь, не получится.
Девушка, очевидно, рассчитывала на другой ответ.
– Понятно, – отозвалась она несколько тише и добавила, на этот раз почти робко: – Тогда послезавтра?
– Тоже не выйдет.
Сим Фрэнки намеревалась положить конец разговору – просто уйти, не позволив посторонней девице навязаться на ее голову. Ее не особенно привлекала перспектива встречаться с незнакомыми людьми, вести вымученные беседы, но вид у девушки сделался до того удрученный, что ей тут же захотелось сказать что-нибудь еще, как-то вырваться из этой нелепой ситуации, из этой густеющей толпы, и она поневоле добавила:
– Хотя, пожалуй, я могу подвинуть кое-какие дела.
Лицо девушки снова расцвело.
– Меня, кстати, зовут Гилли, – представилась она, именно так, через «Г», и протянула руку. – Просто напоминаю, вдруг вы забыли.
До этого Фрэнки бывала на континенте лишь однажды – еще совсем девчонкой.
О Франции у нее сохранились редкие, отрывочные воспоминания: слепящий свет, разлитый по булыжным мостовым, запах выпечки по утрам. Ей тогда посчастливилось отправиться в поездку с подругой и ее родителями – маршрут, начинавшийся из столицы, опоясывал страну широким кругом, пролегая через множество городов, городков и деревень. Но свое сердце Фрэнки так и оставила в «городе света». Нет, разумеется, затейливая архитектура Руана, сказочные виды Мон-Сен-Мишель и даже раскаленный песок на пляжах Ниццы приводили ее в восторг, но все же не шли ни в какое сравнение с Парижем, с его ароматами – запахом дрожжей по утрам, крепким духом сыроварен, жарким дыханием метро, которым ее обдавало всякий раз, стоило только сделать пару шагов вниз по лестнице. В Париже перед Фрэнки широкой, незапятнанной лентой простиралось будущее – ее и больше ничье.