Лучший из худших
Классическая «двойка» становится заключительным аккордом нашего поединка. На сей раз она проведена безупречно, по всем правилам боксёрской науки. Маг окончательно теряет связь с реальностью и валится как подкошенный.
Я оборачиваюсь. Вокруг меня хватает обозлённых незнакомых лиц. В лучшем случае мы обезвредили половину юнкеров, так что желающих поквитаться ещё предостаточно. Вдобавок они вновь усилили команду ведущим игроком: могучий блондин очухался и теперь, подобно быку, пускает пар из ноздрей и топает ногами.
Всё, сука. Меня на большее не хватит. Да и Санникову тоже не до меня: он в жёстком клинче с плотным пареньком. Коса нашла на камень, а два равных противника нашли друг друга.
В бестолковке гудит тревожный колокол, в ушах лопаются воздушные пузыри, во рту солоноватый привкус крови. Кажется, шатается зуб, возможно, не один. Правый глаз заплыл и видит как в тумане. Должно быть, из меня сейчас тот ещё Аника-воин.
Сходил в увал, называется.
Но мне не горько от этого факта. Я полон решимости держаться, как тот гордый «Варяг», и не желаю пощады. Это сродни отчаянию, когда понимаешь, что побеждён, но хочешь уйти на дно достойно. В общем, врагу не сдаётся и всё такое…
Спасение приходит откуда не ждали.
– Легавые! – отчаянно кричит кто-то из юнкеров.
Визжат тормоза. Рядом останавливается выкрашенный в жёлтый цвет «ментовоз», то бишь полицейский автомобиль. Из него вываливаются крепкие ребятки в касках, броне и почему-то с автоматами. Хотя, как мне кажется, после устроенной нами трёпки вполне хватило бы и резиновых «демократизаторов».
Куча-мала начинает стремительно рассасываться сама по себе. Почему-то бежать от полицейских не считается зазорным, скорее наоборот – достойное приключение.
Отрываю Санникова от вцепившегося клещом соперника. Ефрейтор хоть и стоит на ногах, но явно ни хрена не соображает, его глаза подозрительно закатились… Походу, оба были в отключке, не упали только потому, что держали друг дружку.
– Бежим!
Мой возглас до него не доходит, разум ефрейтора витает где-то там, над облаками.
Хрен его знает, какие могут быть последствия, если нас сцапают городовые. По идее, должны передать в руки военной полиции. Но интуиция подсказывает, что легко не отделаемся. В этой жизни вообще мало что не вылезает нам боком – если не сейчас, так потом.
Пара юнкеров не успевает смыться, и их уже тащат к машине. Нет, не хочу снова оказаться за решёткой, даже если это просто полицейский автомобиль. С некоторых пор у меня лютая идиосинкразия на такие вещи. И бросать непосредственного командира на «поле боя» тоже нельзя, пусть он и порядком не в себе. Сам погибай, как водится…
Бежать за мной Санников категорически отказывается, он вообще в данную секунду больше напоминает пресловутый баобаб, чем нормального человека. И что прикажете делать? Откуда-то приходит второе дыхание, я взваливаю тушу ефрейтора себе на спину и во весь дух бегу прочь, не разбирая места: я ведь абсолютно не ориентируюсь в этих краях, сейчас уткнусь в какой-нибудь тупик – и амба.
Позади топает дюжий городовой, приказывая остановиться. На моё счастье огонь из автомата не открывает: не принято, видать, вот так с ходу пулять по солдатикам, даже нарушающим закон. Под тяжестью тела Санникова меня пригибает к земле, ноги наливаются свинцом и деревенеют. Но я крепко сжимаю зубы и бегу, даже не надеясь ни на что.
Спасение приходит в виде автобуса, который собирается отъезжать от остановки. Заставляю себя набрать темп и успеваю заскочить в него прямо перед тем, как дверцы захлопываются и «бусик» отъезжает.
Причём, судя по тому, что транспорт лишь набирает ход, водителю доставляет удовольствие позлить бегущего следом городового. Я даже представляю, как тот матерится и ругается на ходу. Злорадно усмехаюсь собственным мыслям, а на следующей остановке почти вываливаюсь вместе с Санниковым на тротуар. Пусть здешние менты гоняются за автобусом, если им это так нужно.
Наверняка ведь они запомнили номер, сообщили по рации кому нужно. Значит, нам не сюда дорога.
Вижу подъезд многоквартирного дома, двери как раз любезно открылись, выпуская из него мамочку с коляской.
Улыбаюсь женщине:
– Товарищу внезапно стало худо. Он здесь живёт. – И затаскиваю ефрейтора внутрь.
Дом высоченный, почти небоскрёб, вряд ли тут знают даже соседей по лестничной площадке, так что поднимать панику гражданочка не будет. Усаживаю Санникова под лестничной площадкой, сам опускаюсь на корточки рядом и еле перевожу дух.
Ефрейтор с трудом разлипает глаза.
– Ланской?
– Я, господин ефрейтор.
– Ты, сука, знаешь, что сделал? – Слово «сука» не звучит в его устах обидным, оно используется, чтобы передать обуревающие чувства.
– Не могу знать.
– Ты, сука, нас из большой задницы только что вытащил. Я, мля когда понял, что ты меня на хребте тащишь, чуть не охренел. Я тебе такого, сука, век не забуду! У меня, мля просто нет слов!
– Ну и хорошо, господин ефрейтор, – улыбаюсь я. – Вам бы лучше помолчать.
Санников кивает. На его разбитых губах появляется улыбка. Она такая заразительная, что пусть мне больно, но и я улыбаюсь в ответ.
– А хороший увал получился! – мечтательно произносит он.
– Просто зашибись, – соглашаюсь я.
– Ты видел, как тебя официантка в «Камуфляже» глазками ела?
– Ага.
– Думаю, раз в бордель не попали, тебе стоит сегодня заглянуть к ней.
– А как же вы, господин ефрейтор?
– У меня тут один приятель живёт. К нему поеду. И тебе его адресок дам. Если с той бабой из «Камуфляжа» обломится, туда приезжай.
– А если не обломится? – интересуюсь я.
– Если не обломится, то чтобы завтра с утра был на автовокзале. Наш автобус в семь пятнадцать отходит. Как раз успеем.
Глава 15
– Фёдор Иванович, это вас. – Голос служанки оторвал полковника Булатова, командира батальона особого назначения, от партии в преферанс. – Подойдите, пожалуйста, к телефону. Что-то срочное, насчёт службы.
Булатов с тоской бросил взгляд на стол и зажатые в руке карты. Намечалась интересная комбинация, можно было наконец-то щёлкнуть по носу старого армейского друга, досрочно вышедшего в отставку по ранению. Каждое воскресенье тот приходил к полковнику в гости слегка «вмазаться» (к неодобрению супруг обоих военных) и раскинуть картишки. Редкая партия заканчивалась его проигрышем: армейский приятель дулся в карты не хуже шулера.
На этой неделе жены – тоже, кстати, большие подруги – уехали на курорт поправлять здоровье, так что мужчины могли себе позволить слегка пошалить. Разумеется, в рамках приличий. И только-только полковнику стало везти, как вдруг зазвонил телефон. А звонок со службы, тем более воскресным вечером, не предвещал ничего хорошего.
– Прости, Николя, кажется, на сегодня я пас, – с тоской произнёс Булатов.
– Понимаю, Федя. И даже где-то сочувствую, – кивнул гость.
Когда-то он тоже носил погоны полковника, лишь тяжёлое ранение заставило покинуть службу, правда, с разрешением надевать по особым случаям мундир со всеми орденами и регалиями.
Связисты предлагали Булатову установить телефоны в каждой комнате его особняка, однако полковник слыл техническим ретроградом и велел ограничиться только его кабинетом.
– Полковник Булатов у аппарата. С кем имею честь? – произнёс он в трубку.
– Здравия желаю, господин полковник. Ротмистр Никольский. Приношу извинения, что потревожил вас в столь поздний час.
Услышав голос жандарма, полковник поморщился. Подобно многим военным, он откровенно недолюбливал голубые мундиры. Но реноме требовалось поддерживать.
– Ничего страшного, ротмистр. Догадываюсь, что вы звоните не просто так, а по службе.
– Так точно, господин полковник. Если бы не насущные дела, я бы ни в коем разе не стал беспокоить вас.
– Ближе к делу, – нетерпеливо проговорил Булатов.
– Боюсь, это не телефонный разговор.