Лучший из худших

Так что я очень старался не лезть на рожон и давить в себе то и дело вспыхивающий внутренний протест. Пока что у меня хватало здравомыслия и соображалки понять, что ни к чему хорошему борьба за собственные права не приведёт. Это не дом, тут нет отца и матери, здесь армия, а ты в ней всего-навсего винтик. Борьба с такой системой заранее обречена на проигрыш.
Почему всё так хреново-то, а? Начал в новом мире не то чтобы с нуля, а с какой-то отрицательной величины. Бонус в виде аристократического происхождения вообще мимо пролетел. Я теперь больше не дворянин, обычный зэк, который ищет способ как можно быстрее оказаться на свободе, выбрав для этого такой вот экзотический вариант с батальоном смерти.
Толкнул высокую деревянную дверь, выкрашенную в белый цвет, и оказался в большом спортивном зале. Основную часть занимало игровое поле, которое при желании становилось баскетбольным, футбольным или волейбольным. Тут тебе и кольца, и ворота в углу, и пока сложенная сетка. По периметру пущена шведская стенка, стопочкой сложены маты. За полем – боксёрский ринг, с десяток подвешенных к потолку боксёрских груш, три стола для настольного тенниса и качалка, причём довольно неплохо оборудованная. По количеству тренажёров она мало чем уступала спортзалу, куда я ходил в прошлом.
Там меня ждала одинокая фигура Санникова.
– Господин ефрейтор, рекрут Ланской прибыл по вашему приказанию, – доложил я.
– Вольно, рекрут.
Санников переоделся в спортивный костюм с большим имперским гербом на спине. Обут он был в дутые кроссовки.
Я расслабил одну ногу.
– Ты слабак, Ланской, – заговорил ефрейтор. – Висел на турнике, как сосиска, и дёргал ногами. Заруби себе на носу: слабаков в армии не любят, из-за них страдает всё подразделение. Здесь любой зачёт – по слабейшему. Будешь лажать – потянешь взвод вниз. Из-за тебя станут страдать остальные. Догадываешься, как они будут вымещать на тебе свою злость?
– Так точно, догадываюсь.
Тут не надо быть Вангой, чтобы предсказать. Станут всячески терроризировать, избивать и превращать в изгоя-чмошника, которого лишний раз пнуть или напрячь не грех. Таковы законы мужского общества.
– Молодец, что догадываешься. Только этого мало. Мне слабаки не нужны, поэтому каждый день после отбоя будешь приходить сюда в спортзал для дополнительных занятий. Даже если у тебя руки-ноги отваливаются, тащишь сюда свою задницу и делаешь то, что я прикажу. В конце концов, это и в твоих интересах. Усёк, рекрут?
– Так точно.
Я удивился, что сейчас ефрейтор общался со мной совершенно иначе: на вполне нормальном, близком к литературному русском языке, без всяких матов. И бить, похоже, меня не собирались. Санников сейчас больше смахивал на обычного тренера, а не на вурдалака, каким он был ещё час назад.
– Переобувайся, – кивнул он в сторону пары прорезиненных кед, заранее принесённых с собой.
Я скинул шлёпки, натянул на босые ноги кеды.
– Для начала разминка – пять минут бега в среднем темпе. На старт, внимание… Марш!
Я потрусил вдоль спортзала. За день, конечно, умаялся, но кое-какие силы пока остались, так что на бег меня точно хватило. После разминки начались подходы к тренажёрам, стоит отметить, довольно грамотные. В фитнес-центре Санникову как персональному тренеру цены б не было.
Я снова удивился перемене в его поведении: никаких криков, матов, спокойный деловитый тон, сразу настраивающий на нужный лад. Меня даже охватила ностальгия по прошлому.
После тренажёров меня отправили делать кардио, а затем, убедившись, что я выжат как лимон, Санников довольно хмыкнул и отпустил в душевую.
– На сегодня достаточно, рекрут.
– Господин ефрейтор, разрешите спросить?
– Спрашивай.
– Нас много гоняют, мы тратим много сил, но почему нас так плохо кормят?
Ефрейтор усмехнулся.
– Была в античности такая палка для рабов, называлась стимулом. Если кто-то плохо работал или ленился, получал стимулом по хребту. Так вот, для вас, рекрутов, хорошая жратва, которую получают нормальные солдаты, и есть тот самый стимул, ради которого вы скоро из кожи лезть будете. Что касается самой пищи, поверь: в ней выданы все нужные вам калории. Просто вы ещё не поняли: на выходах порой приходится жрать любую дрянь, что шевелится, и воротите свой нос. Я доступно объяснил, Ланской?
 
– Так точно.
– Всё, иди мойся. Подъём в шесть утра. Увижу, что клюёшь носом во время занятий, дам по морде.
В душевой – о счастье! – текла не только холодная, но и тёплая вода. Стоять под её струйками было настоящим блаженством.
Хорошенько намывшись и обтеревшись полотенцем досуха, я вернулся на койку и сразу захрапел.
– Рота, подъём! – Крик дневального был способен мёртвого поднять из могилы.
Я подскочил. Казалось, на теле не осталось ни одного живого места, болела каждая мышца, любое движение доставляло муку. Но приходилось перебарывать себя и спешить. На взлётке уже стоял, поглядывая на циферблат часов, Санников.
Нам же предстояло одеться и построиться за объявленный накануне норматив в сорок секунд. Люди вокруг мельтешили перед глазами, толкались и мешали друг другу. Самый первый оказался на взлётке минуты через полторы.
Когда отделение построилось, Санников покачал головой.
– Да вы охренели, рекруты! Я ждал целых три минуты. Три, … вашу мать, минуты! Долбаные улитки и то быстрее вас. Отбой! Время пошло!
Теперь предстояло «отбиться» за то же время. И снова пошла всё та же далеко не весёлая кутерьма.
– Охренеть! – только и сказал ефрейтор. – Вы, мля издеваетесь, что ли?! А ну подъём, раззвездяи!
Таким макаром нас гоняли раз двадцать, пока результат не показался Санникову более-менее удовлетворительным.
– Ладно, раздолбаи, придётся вас перед отбоем дрючить и дрючить!
Началась утренняя зарядка. Голые по пояс мы намотали несколько кругов по военному городку. Вчера я не успел ничего толком рассмотреть, всё сливалось в одно серое и унылое зрелище. Сегодня же на бегу я то и дело бросал взгляды по сторонам, пытаясь понять, куда же меня занесло.
Все здания были выстроены в классическом стиле и украшены колоннами, портиками, балконами и даже лепниной. От них веяло строгой архитектурной красотой, передававшей возвышенный имперский дух. Даже казармы казались произведением искусства, а штаб вообще походил на Эрмитаж. Только вместо гранитных плит вокруг него лежало асфальтовое покрытие. А вот беговые дорожки были посыпаны красной гранитной крошкой, совсем как в питерских парках.
Кстати, о парках, но на сей раз технических: путь лежал вдоль одного из них. Краем глаза я увидел три бронемашины, выкрашенные в защитный цвет, контурами напоминающие БМП из моего мира. Возле них уже возились люди. Какие-то склады, за колючей проволокой ходит часовой, причём всё по-серьёзному: каска и броник налицо, за спиной автомат неизвестной конструкции (ничего общего с «калашом») с примкнутым штык-ножом.
Солнце ещё только взошло, на улице было прохладно, но наши полуголые тела быстро покрывались потом и начинали блестеть в лучах рассвета. Часть давно уже проснулась. На пути нам то и дело встречались солдаты: кто-то подобно нам совершал пробежку, кто-то вертелся на турниках и крутил «солнышко», человек десять выполняли приёмы рукопашного боя – что-то вроде боевого самбо. То и дело попадались офицеры, спешившие на службу. Каждый раз, завидев такого, мы переходили на строевой шаг.
После бега нас выстроили на плацу, где под командованием Санникова мы стали выполнять комплекс упражнений утренней зарядки. Ничего необычного, вполне стандартные махи руками и ногами, приседания и прочее в том же духе. Я с удивлением ощутил, как проходят боль и усталость после вчерашнего, как тело наполняется энергией. Туман, стоявший в голове сразу после подъёма, прояснился.
После физзарядки и умывания нас повели на завтрак. Не знаю, то ли я оказался таким голодным, то ли еду на сей раз приготовили нормально, однако гречневую кашу с тушёнкой, два куска хлеба с кругляшами сливочного масла и стакан кофе, разбавленного молоком, я проглотил в один присест. И пусть не до конца наелся, всё равно тут же почувствовал себя человеком.