Репит

— Доктор велел тебе не быть одной, верно? Поэтому Френсис позвала меня сюда, — Эд наклоняется ближе. — Но вместо того, чтобы быть разумной, тебе просто надо быть занозой в заднице.
— Эд, зачем тебе это? Ты не хочешь, чтобы я была в твоей жизни.
— Знаешь, чего я хочу еще меньше? Уговаривать тебя. Словно, согласившись, ты окажешь мне большую услугу, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Это все равно, что царапать едва затянувшуюся рану.
— Ну, это драматично. Вот твой шанс уйти. Воспользуйся им.
— Не в этот раз. Не тогда, когда ты выглядишь, как будто бегала по небоскребу Накатоми и дралась с Гансом.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
Эд моргает.
— Это же был один из твоих любимых фильмов?
— Прости.
— Серьезно? Да уж… — Он наконец-то делает шаг назад. — Ты снова увидишь «Крепкий орешек» в первый раз. Я почти завидую.
На мгновение мы оба замолкаем.
— Итак, Клем, ты хочешь стоять здесь и спорить дальше?
— Нет.
— Отлично. Ты можешь лечь на диван со своим пакетом льда у меня дома. Если захочешь, я поставлю для тебя фильм.
— Разве ты не должен быть на работе?
— Салон закрыт в понедельник. Хватит искать оправдания.
— Ты ведь не отступишь, верно?
— Если бы был другой вариант, мы бы не спорили об этом.
Я вздыхаю, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что лишилась друзей, а Эд был всем, что у меня осталось.
— Отлично. Ты выиграл. И прости.
Мы не разговариваем в машине, и тишина со временем становится приятной и неловкой одновременно. Эд живет в большом старом здании из красного и коричневого кирпича примерно в пяти кварталах от тату-салона. Квартира находится на первом этаже.
— Здесь мы жили? — спрашиваю я, следуя за ним по общему коридору.
— Да.
— Я ценю, что ты это делаешь.
— О, я вижу. Ты просто переполнена благодарностью.
Я это заслужила.
— Не хочу быть в долгу у того, кто меня ненавидит.
— Поэтому ты перестала присылать вопросы?
— Одна из причин.
— Вот как? А что с остальными? — Эд вставляет ключ в замок, и изнутри доносится лай и скрежет ногтей. Что бы ни было по ту сторону двери, оно хочет выйти. — Черт, отойди на секунду.
Ему не нужно повторять дважды.
Эд осторожно открывает дверь — ровно настолько, чтобы просунуть руку и схватить собаку за ошейник. С другой стороны двери собака извивается, борется и пытается освободиться.
— Гордон, да, это Клем. Хватит. Успокойся.
Гордоном оказывается серебристый стаффордширский терьер с бледно-голубыми глазами и белой полосой на груди. Пока Эд отталкивает его от двери, он машет хвостом от безудержной радости.
— Закрой за собой дверь, — инструктирует меня Эд, затем обращается к Гордону: — Сидеть. Я знаю, ты взволнован, но ты должен сесть.
Гордон тихо скулит, не сводя с меня глаз.
— Клем, подойди сюда и дай ему понюхать твою руку.
Я наклоняюсь и осторожно протягиваю ладонь к носу собаки. Гордон вытягивает шею и облизывает ее. Его буквально трясет от счастья, и, клянусь, он улыбается.
— Я отпущу его через минуту, — говорит Эд, похлопывая пса по спине. — Просто хочу убедиться, что он не собьет тебя с ног в приступе радости.
Его голос звучит напряженно, даже горько. Может, он думает, что я не заслуживаю такой радостный прием от Гордон. Вероятно, он прав, но после того, что случилось со мной днем, чистое счастье собаки приветствуется.
Я опускаюсь на одно колено, чтобы почесать Гордона за ушами, но тот решает сделать лучше и переворачивается на спину, попросив вместо этого массаж живота. Никто еще не был так рад меня видеть. Френсис вздохнула с облегчением, когда я очнулась от комы. Однако это нечто совершенно иное.
Стресс дня догоняет меня. Очнуться на кафельном полу кафе в окружении людей, чувствуя боль и страх, не самое приятное ощущение. Я улыбаюсь собаке, но горло сжимается, и по щеке катится слеза.
— Какой ты хороший мальчик, да, и такой красивый.
— Ты здесь меньше минуты, а уже снова с ним нянчишься.
— Я люблю собак, — говорю я с удивлением.
— Других ты не гладила?
Я качаю головой.
— Нет.
Должно быть, это звучит странно, но на мгновение враждебность исчезает, и Эд улыбается. Всего лишь на мгновение. Он тоже очень красивый мальчик. Мой желудок делает что-то странное в ответ на его близость. Может, моя реакция — это просто мышечная память. Что-то нереальное, просто остатки другой жизни. Хотя это не помогает мне или ситуации.
— С тобой все в порядке? — спрашивает Эд.
Тыльной стороной ладони я вытираю предательские слезы и стараюсь полностью игнорировать свою реакцию на него.
— Да. Просто… тяжелый день. Но сейчас уже лучше.
Я встаю. Гордон перекатывается и вскакивает на лапы, довольствуясь тем, что трется о мои ноги и нюхает туфли. Он с такой преданностью смотрит на меня.
Кажется, я влюбилась.
— Тебе надо снять футболку, — говорит Эд.
— Зачем?
— Там кровь от раны на щеке. Ее нужно постирать. Я принесу тебе что-нибудь из своего.
Я снимаю футболку и протягиваю ему.
Эд поджимает губы и отворачивается, забирая у меня футболку.
— Клем, я не это имел в виду…
— Что? Ты сказал снять ее.
— Сделай одолжение — держи одежду на себе, хорошо?
Я хмурюсь и тут же морщусь от боли.
— Ой. Ничего такого, чего бы ты не видел раньше.
— И мне не нужно видеть это снова. Никогда.
Да, уж. Я бросаю на себя быстрый взгляд. Моя грудь, может быть, и небольшая, но в бледно-зеленом кружевном лифчике выглядит очень мило. Живот не плоский, но и не выпирает.
— Черт возьми, прекрати, — рычит Эд. — С твоим телом все в порядке.
— Я так и думала. Так что проблема в тебе, а не во мне.
— Нет, со мной все в порядке. И с тобой. Проблема в нас. — Он пристально смотрит на меня, его глаза темнеют. Они у него очень выразительные. К примеру, сейчас Эд зол. Снова.
Люди вообще меня завораживают, но Эд — это отдельная история. Не знаю, то ли из-за того, что у нас есть история, то ли из-за его сексуальности. Я могла бы наблюдать за ним часами или даже днями.
— Ты всегда был таким угрюмым? — с искренним любопытством спрашиваю я.