Земли Меча и Магии. Корпус Смерти (СИ)

Что же до остальных… они ломаются. Ломаются в обжигающе-холодном пламени кромешного мрака, к которому попросту не были приспособлены. Внутренне умирают, морально и нравственно деградируют, разлагаясь в нечто, чему попросту нет четкой классификации в цивилизованном обществе, или же закаляются, крошатся, раскалываются на горящие куски, рассыпаются пеплом чадящих руин, но лишь затем, чтобы восстать из грязи новым человеком, мутировав в людей с Принципыми. Бесчувственных, холодных, злых, жестоких, безумных, смешных, забытых или еще каких-то — спектр широк и кране разнообразен. Тараканы в голове и внутренние демоны сношаются друг с другом в жесточайшей, извращеннейшей оргии, дабы под конец совершить совместный акт добровольно-принудительного суицида, дав еще нерожденным тварям внутреннего естества обильную пищу и почву для дальнейшего роста. В жизни случается всякое дерьмо, и оно всегда меняет тех, кому не повезло в них вляпаться. Некоторые изменения малозаметны, но они есть. Они всегда есть.
Кто из них мог представить, что в какой-то отрезок жизненного пути будет мечтать о хорошо прожаренном предплечье мелкого, грязного и крайне вонючего зеленокожего ублюдка? Никто, ну кроме полукровки и некроманта.
Первыми не выдержали эльфийки. Сломались почти сразу. И никто, ни одна живая душа не могла обвинить их в слабости, ибо подобное…
Их поймали после налета орков Гнилого Зуба на какое-то эльфийское поселение, пытающихся как-то продраться сквозь буреломы. Нашла разведывательная звезда гоблинов, рыщущих по лесам, в поисках примерно таких же беглецов. Брата этих близняшек подстрелили. Неровный зазубренный наконечник стрелы, грубой, корявой, несуразной, но все равно смертельно опасной, пробил его коленную чашечку, превратив большую часть сустава, мышц и сухожилий в окровавленное месиво. Девушки были повалены на землю под истошные вопли, корчащегося в кровавой грязи их самого близкого родственника.
Парень… вожак пятерки зеленокожих выдрал боеприпас из его ноги, заставив еще сильнее заорать куда-то в небо, безмолвное и равнодушное к копошению ничтожеств, не заслуживающих даже толики внимания. Волки разорвали тело. Он продолжал кричать. Кричал, пока кривые желтоватые клыки отгрызали мышцы, когда кровь брызгала на серые морды, когда крошились кости. Вопли сменились сдавленными хрипами и бульканием, едва мощные челюсти сомкнулись на его шее. Он моргал и беззвучно раскрывал рот. Темные струйки вместе с кровавыми пузырями срывались с губ. Волки разорвали его живот. Лоскуты кожи, обрывки мышечных волокон и мешочки внутренних органов вывались наружу, дабы быть тут же пожранными ненасытными тварями.
И все это время он видел, как гоблины насиловали его сестер. Рабские ошейники, защелкнувшиеся на хрупких девичьих шеях, почти тут же оставив на нежной коже уродливые ссадины, обрубил доступ к зачаткам магии, сделав их полностью беззащитными перед похотью злобно скалящихся зеленокожих. Один, с в клочья разорванным левым ухом, сорвал с Генли платье. Тонкий вскрик. Острые ногти гоблиноида, украшенные ореолами грязи и запекшейся крови, хлыстом проходятся по ее спине, оставляя глубокие борозды, тут же вспухающие темными каплями. Она визжит, но лишь затем, чтобы получить по лицу от второго недомерка, с двумя гноящимися щелками на месте носа. Мутная сукровица перечеркивает его искривленную морду. Щека багровеет, на губах выступает кровь. Металлический привкус.
Гоблин говорит, что-то на своем примитивном дикарском наречии. Что-то непонятное, но явственно угрожающее, снимая набедренную повязку. Уже вставший ч#ен, зеленый, скошенный чуть на бок и с парой волдырей на сочащейся мерзостной желтоватой жидкостью г#ловке.
Голову эльфийки грубо хватают за уши, измазывая светлые волосы копотью пожарищ и заживо сожженных хоббитов, притягивая лицо ближе к ЭТОМУ. Тот, что зашел сзади плюет в ладонь, размазывая вязкую слюну с вкраплением сырого человеческого мяса, застрявшего в зубах, по всей длине ствола. Ч#ен еще длиннее и омерзительнее, словно кто-то пилил его ржавым лобзиком его вдоль, дошел до сморщенных волосатых я#ц, после чего неровно срастил получившееся половинки в единое целое. Это нечто без прелюдий входит в Генли. Вскрик, неверящий, непонимающий, болезненный. Этим моментально воспользовался безносый, проталкиваясь в открывшийся рот. Сдавленное мычание. Непроизвольно выступившие слезы. Рвотные позывы.
 
Ч#ен проталкивается глубже. Мозолистые лапы схватили девушку за голову, буквально натягивая на пульсирующий в такт частому сердцебиению гоблиноида ствол. Генли выворачивает наизнанку. Слюна, кровь и блевота мешаются в ее рту, стекая по губам на землю. Язык тщетно пытается вытолкнуть инородный объект из своих владений. Она тянется руками к насильнику.
Ей больно.
Ей страшно.
Пальцы бессильно соскальзывают по грубой шкуре.
Одноухий неостановочно долбит ее сзади, практически сдирая края ч#ена в слишком узком и неподготовленном проходе. Каждый толчок — вспышка боли, простреливающей насквозь весь позвоночник.
Она не хочет быть здесь.
Она попросту не верит, что это все происходит именно с ней.
Напряжение мышц челюсти. Захлебывающийся в панике мозг принимает единственное решение, на которое только смог выделить оставшиеся резервы.
Гоблины чрезвычайно быстро подходят к кульминации. Кон#ают практически одновременно. Рот Генли заполняет с#ерма, такая же отвратительная, смрадная и омерзительная, как и то откуда она вышла. С хлюпающим звуком она забрызгивает ее ротовую полость, стекая вниз по пищеводу волной ядовитого напалма. Эльфийка снова блюет, одновременно с чем стискивает зубы. Так резко и крепко, как только может. Неостанавливающийся поток с#ермы мешается с горькой кровью. Безносый дико орет, схватившись за конвульсивно подрагивающий обрубок.
Смех одноухого.
Лицо эльфийки забрызгано темной кровью. Почти ничего не видно. Она склеивает ресницы, жжет глаза, забивает ноздри, не позволяя нормально дышать. Сквозь мутную пелену она видит свою сестру… почти в таком же положении, разве что потерявшей сознание. Три гоблина, по одному на каждое рабочее отверстие, криво скалятся.
Потерявший ч#ен, выхватывает зазубренный нож, тронутый ржавчиной.
Одноухий рычит.
Что-то непонятное в ответ.
Клинок змеей летит к черепу эльфийки.
Конец… она уже мечтает об этом.
Гоблин заваливается на спину с коротким топориком, застрявшим точно между глаз. Струйки крови мешаются с гноем.
Генли проваливается во мрак, покуда насильник заходит на второй круг.
Очнулась она вместе с сестрой уже в пещере, прикованная к полу. Безвольная с#кс-игрушка для толпы орков, демонов и людей, которым попросту нечего делать, кроме, как жрать, пить, сношаться и спать. Это было… никому, даже самому заклятому врагу нельзя пожелать всего этого дерьма. Эйли молчит. Ни одного слова за все время пребывания в затхлом подземелье. Она не издает никаких звуков, когда ее кормят, бьют или пускают по кругу. Пустота в глазах. От той, прежней веселой и задорной эльфийки, не осталось и следа. Бездушная болванка, жалкие очертания, выжженные изнутри.
В какой-то момент Генли ловит себя на мысли, что к обжигающей сердечную мышцу ненависти и страху за сестру мешается зависть. Зависть перед беспамятством. Эйли уже не понимает где находится и что происходит, потерявшись где-то в недрах своего разума. Она не хочет оттуда выходить наружу, в мир полный грязи и жестокости. Наверное, она хочет умереть.
Генли завидовала и сопереживала. Выворачивающий наизнанку тандем чувств. Слишком опасный для психики, особенно в подобных экстремальных условиях. Она начинала терять себя. Забывать кто и что она такая. Спасительное забытье уже начинало окутывать ее разум, но… она жаждала мести.
Следующим был Хардин. Начинающий седеть гном, кузнец-самоучка и неудачливый контрабандист. Гном, умеющий хоть немного нормально делать только одну вещь — рисковать своей жизнью. Он не стал великим кузнецом, имя которого с предыханием произносят даже боги, как мечтал в далеком безбородом детстве. Всего лишь одним из многих, чья жизнь стоит примерно столько же, как и стрела, которой суждено застрять в его черепе.