Время и боги. Дочь короля Эльфландии
И сказала она:
– Никогда, никогда я не покину болот!
Час спустя она с превеликим трудом оделась и спустилась вниз, чтобы во второй раз в жизни сесть за стол. Фермер и его жена были люди добрые и научили ее правильно есть.
– Надо думать, цыгане понятия не имеют о ножах и вилках, – говорили они потом друг другу.
После завтрака фермер пошел повидать настоятеля, жившего неподалеку от собора; вскоре он вернулся и отвел маленькую Дикую Тварь, только что обретшую душу, к настоятелю в дом.
– Вот эта девушка, – молвил фермер. – А это – настоятель Мернит. – И ушел.
– А! – сказал настоятель. – Ты, как я понимаю, заблудилась прошлой ночью в болотах. Ну и ночка же выдалась – в такую ночь не приведи Господь заплутать среди топей!
– Я люблю болота, – отозвалась маленькая Дикая Тварь, только что обретшая душу.
– Вот как! Сколько же тебе лет? – спросил настоятель.
– Не знаю, – отвечала она.
– Ты должна знать свой возраст, – укорил настоятель.
– Мне, верно, около девяноста, – отвечала она, – или чуть больше.
– Девяносто лет! – воскликнул настоятель.
– Нет же, девяносто веков, – поправила она. – Мне столько же, сколько болотам.
И она поведала настоятелю свою историю – как захотелось ей стать человеком, и поклоняться Богу, и обрести душу, и познать красоту мира и как прочие Дикие Твари создали для нее душу из осенней паутины, тумана, и музыки, и причудливых воспоминаний.
– Если это правда, – молвил настоятель Мернит, – ты поступила очень дурно. Вряд ли Господь задумал наделить тебя душой. Как тебя зовут?
– У меня нет имени, – отвечала она.
– Придется подобрать тебе христианское имя и фамилию. Как бы ты хотела зваться?
– Песнь Камышей, – отвечала она.
– Это не подойдет, – сказал настоятель.
– Тогда я бы назвалась Грозный Северный Ветер или Звезда Заводей, – предложила она.
– Нет, нет и нет, – отозвался настоятель Мернит, – это совершенно исключено. Мы бы могли назвать тебя мисс Рогоз, если хочешь. Как тебе понравится – Мэри Рогоз? Нет, пожалуй, лучше дать тебе еще одно имя: скажем, Мэри-Джейн Рогоз?
И вот маленькая Дикая Тварь, наделенная душою, согласилась на предложенные ей имена и стала Мэри-Джейн Рогоз.
– Надо бы подыскать тебе какую-нибудь работу, – сказал настоятель Мернит. – А пока можешь жить здесь.
– Я не хочу никакой работы, – отвечала Мэри-Джейн, – я хочу поклоняться Богу в соборе и жить у края болот.
Тут вошла миссис Мернит, и до ночи Мэри-Джейн оставалась с ней в доме настоятеля.
Так благодаря только что обретенной душе она постигла красоту мира: как выплывал он, сумеречный и равнинный, из туманной дали и ширился, переходя в разнотравные луга и пашни, вплоть до самых окраин старинного города с остроконечными крышами; вдали, среди полей, высилась одинокая старая мельница, ее добротные крылья ручной работы все вращались и вращались, не останавливаясь, под вольными ветрами Восточной Англии. Совсем рядом дома с остроконечными крышами, надежно укрепленные на крепких брусьях, бывших деревьями в незапамятные времена, кренились и нависали над улочками, кичась друг перед другом своей красотой. А еще дальше, ярус за ярусом, поднимаясь и возносясь все выше и выше, вздымая башню за башней, воздвигся собор.
И видела Мэри-Джейн, как по улицам медленно и неторопливо ходят люди, а между ними, невидимые для взоров, перешептываясь, но так, что живые не слышат их, скользят призраки далекого прошлого, занятые лишь давно ушедшим в небытие. А везде, где улицы вели на восток, в промежутках между домами открывались взорам бескрайние топи – словно музыкальный аккорд, причудливый, странный, что настойчиво повторяется в песне снова и снова, – аккорд, который играет на скрипке только один музыкант, не берущий других нот, – смуглолицый, с прямыми волосами и бородатым лицом, с длинными вислыми усами, – и никому неведомо, из какой земли пришел он.
Все это отрадно было видеть только что созданной душе.
И вот солнце опустилось за зеленые поля и пашни, и настал вечер. Один за другим веселые огоньки приветливо освещенных окон засветились в торжественном безмолвии ночи.
Тогда высоко на башне собора заговорили колокола, и перезвон их хлынул на крыши старых домов, и заструился вниз по скатам крыш, затопив улицы, и поплыл над зелеными полями и пашнями, и достиг приземистой мельницы, и, повинуясь зову, мельник поплелся к вечерне; а звук все звенел над далекими топями, уносясь на восток и в сторону моря. Но для призраков прошлого, разгуливавших по улицам, все это было словно вчерашний день.
Тогда жена настоятеля повела Мэри-Джейн к вечерней службе, и та увидела три сотни свечей, наполнявшие светом проход между рядами. Массивные колонны возвышались в неосвещенных приделах, огромные колоннады уводили во мрак, где утром и вечером год за годом исполняли они во тьме свою работу, удерживая высокий свод. И воцарилась тишина – более глубокая, нежели безмолвие болот в час, когда заводи затягивает льдом, а ветер, принесший его на крыльях, стихает.
И вдруг безмолвие потряс рокочущий звук органа, и люди принялись молиться и петь.
Более не могла видеть Мэри-Джейн, как молитвы их тянутся ввысь, словно золотые цепочки, – то была всего лишь эльфийская выдумка; теперь же, наделенная душою, она ясно представила себе, как серафимы шествуют путями Рая и как сменяется ангельская стража, надзирающая ночами за Миром.
Когда настоятель окончил службу, на кафедру поднялся младший священник, мистер Миллингз.
Он стал говорить про Авану и Фарфар, реки Дамасские [1], и порадовалась Мэри-Джейн, что есть на свете реки с такими названиями; затаив дыхание, слушала она об огромном городе Ниневии и о многом другом, новом и незнакомом.
Отблески свечей сияли в золотых кудрях молодого священника, и голос его, звеня, разносился по проходу между рядами, и порадовалась Мэри-Джейн, что этот человек здесь.
Но едва смолк его голос, она вдруг почувствовала одиночество – ничего подобного она не ощущала с тех пор, как созданы были болота, ибо Дикие Твари не знают одиночества и скорби, но танцуют всю ночь на отражениях звезд, а поскольку нет у них душ, иные желания неведомы им.
После того как закончился сбор пожертвований и люди уже готовы были расходиться, Мэри-Джейн прошла между рядами к мистеру Миллингзу.
– Я люблю тебя, – сказала она.
Глава 2Никто не пожалел Мэри-Джейн. «Вот уж не повезло мистеру Миллингзу, – говорили все, – такой многообещающий молодой человек!»
Мэри-Джейн отослали в один из огромных промышленных городов Центральных графств, где для нее нашлось место на ткацкой фабрике. Ничего не было в том городе отрадного для души. Ибо город не знал, что к красоте должно стремиться; потому производил он множество разных вещей при помощи машин, и привык жить в непрестанной спешке, и похвалялся он своим превосходством перед прочими городами, и богател непрерывно, и некому было пожалеть его.