Рэвин (ЛП)

Мое зрение затуманивается, все становится темным.
  
Глава 10
 
Решено
 
Мои глаза слишком опухли, чтобы отчетливо видеть. Сколько сейчас времени? Какой сегодня день? Мое сломанное тело лежит на полу, где он меня оставил. Я использую все оставшиеся силы, чтобы подавить слезы.
Медленно поднимаюсь с пола. Кажется, что каждая часть моего тела разбита и в синяках. Не успеваю принять вертикальное положение, когда боль, словно мачете, проталкивающее внутренности, заставляет меня снова упасть на колени. Мое тело оседает, будто пустота, оставленная моим убитым ребенком, заполнилась бетоном — бескомпромиссно.
Я задерживаю дыхание, но чувствую, что тело не принадлежит мне. Будто я пытаюсь контролировать что-то, что мне не подвластно. Ползу по полу к мольберту, пачкая все за собой кровью. Собираю все силы, чтобы подняться на ноги.
Пол и моя одежда покрыты кровью. Кровью моего нерожденного ребенка. Первые слезы пронзают мою ободранную плоть. Эта влага должна жечь, но боль в моем теле настолько сильна, что я этого не чувствую. Только онемение.
Мэтти. Мне нужна Мэтти. Я умоляю свои ноги пронести меня чуть дальше, каждый шаг — это переговоры. Еще два шага. Три. С каждым шагом я приближаюсь к своему мобильному телефону. Каждая частичка меня болит. Каждый незначительный, мать его, кусочек. Мои руки покрыты засохшей кровью, когда я тянусь к сумочке, чтобы достать телефон. Руки так яростно трясутся, что мне приходится крепко сжимать их. Если телефон упадет на пол, и мне придется его доставать, боюсь я никогда больше не смогу подняться.
— Мэтти.
Простое слово выходит прерывистыми слогами.
Мой голос такой слабый, что ей нужно спросить:
— Мэдоу?
— Помоги. Пожалуйста, помоги мне.
— О, мой Бог! Этот ублюдок. Что он с тобой сделал? Не двигайся. Я буду прямо сейчас.
Вызов завершается так же внезапно, как и начинается.
Не двигаться? Не думаю, что это будет проблемой. Я держусь за кухонную стойку, не в силах выпрямить свое сломленное тело. Свежая кровь стекает по моей ноге на пол подо мной.
Почему я позволяю себе быть его жертвой, снова и снова, снова и снова? Я жалкая и слабая, и отсутствие мужества стоило мне высшей цены — цены невинной жизни моего ребенка. Я ненавижу Нэйта. И также сильно ненавижу себя за то, что позволила ему причинить нам боль. Я должна была дать отпор, должна была защитить своего ребенка.
Ярость разрастается в пылающий ад. Что дает ему право? Я больше не буду его грушей для битья. Это безумие должно прекратиться. Не знаю, чем все это закончится, но найду способ уйти от него навсегда… или умру, пытаясь это сделать.
Мои ноги больше не могут меня удерживать. Я валяюсь на полу, как размазня, когда Мэтти вбегает в мою кухню. Когда она переступает мой порог, краска сходит с ее лица.
— О, мой Бог!
Она бросается ко мне, по ее бледным щекам текут слезы. Она возится со своим телефоном.
— Мне нужно вызвать скорую!
— Нет, — рявкаю я. — Я не хочу в больницу.
— Что? Нет! Ты должна поехать, посмотри на всю эту кровь. Вероятно, у тебя внутреннее кровотечение. Перестань защищать этот кусок дерьма! Людям нужно знать, какой он на самом деле монстр.
Я морщусь от боли, но сохраняю спокойствие — не истеричный голос в комнате.
— Мэтти, послушай меня. Пожалуйста. Я не могу поехать в больницу, пока мы не зайдем в полицейский участок. Мне нужна их защита, если Нэйт будет искать меня. Я не хочу, чтобы он знал, что я там. Не хочу, чтобы он знал о ребенке. Он не должен узнать, Мэтти. Все хуже, чем кажется. У меня идет кровь и уверена, это потому, что я потеряла ребенка. Но я буду в порядке.
Слова кажутся полной ложью, когда они срываются с моих губ. Но если я собираюсь уйти от Нэйта, мне нужно ее убедить.
— Черт, ты этого не знаешь наверняка. Ты могла получить серьезные травмы. Больше не могу тебя слушать. Я звоню в службу спасения.
— Мэтти, стой! Послушай меня. Мне нужно, чтобы ты помогла мне убрать и упаковать вещи. Я иду в полицию и убираюсь отсюда к черту, пока он не узнал, что я ушла.
 
— Как? Сегодня? У меня еще не готова квартира. Я собиралась разобраться с этим завтра.
— Все нормально. Разберемся позже. Сейчас я должна идти. Не могу оставаться с ним ни минутой больше.
Выражение ее лица меняется.
— Ты серьезно? Боже мой, наконец-то это происходит. Ты не представляешь, сколько раз я молилась об этом дне. Я имею в виду, конечно, не то состояние, в котором ты сейчас находишься, а то, что ты от него оторвешься.
Слезы все еще текут по ее лицу, но они идут откуда-то из другого места ее эмоционального срыва.
— Не играй со мной, Мэдоу. Если ты действительно уезжаешь, я сделаю все, что ты хочешь, при одном условии.
— Каком?
Она вытирает влагу с лица тыльной стороной ладони.
— Ты должна пообещать мне, что обратишься к врачу, как только будешь в безопасности.
Говорю в ответ то, что и должна сказать.
— Конечно, так и сделаю.
Мэтти поддерживает меня, когда мы волочимся в ванную, и запускает теплый душ. Ее глаза расширяются от ужаса, когда она сдирает с моего тела окровавленную одежду.
— О Боже, — плачет она. — Посмотри на себя. Этот ходячий член должен умереть за то, что сделал с тобой.
Мое призрачное отражение в стеклянной двери душа смотрит на меня. Она права, могла бы выглядеть лучше. Я едва узнаваема собственными глазами. Я не такая. Это не та жизнь, которую я себе представляла.
Нэйт становится небрежным. Чудовище пожирает то, что осталось от его рассудка. Раньше он внимательно относился к следам, которые оставлял видимыми для посторонних глаз. Теперь он похож на наркомана, который дошел до точки невозврата и сидит на углу улицы, попрошайничая, чтобы заплатить за свою следующую дозу. Он так далеко зашел, что ему все равно, кто узнает об этом.
«Глупости-приглупости, Нэйт. На этот раз ты заплатишь».
Пока я вытиралась, Мэтти уже собрала мою сумку. Она рассеянно бросает личные вещи в мой багаж, пока я натягиваю свободную одежду.
— Эй, твой мобильный телефон звонил, пока ты была в душе. На определителе было написано имя — мистер Кершоу. Разве это не адвокат твоей мамы? Ты говорила с ним о счете для твоей живописи или о ребенке?
— Нет.
Я смотрю на нее в замешательстве.
— То есть да, мистер Кершоу был маминым адвокатом. Интересно, что ему нужно?
— Не знаю, я не ответила на звонок.
Она бросает мне в сумку еще несколько вещей.
— Готово. Давай убираться отсюда к черту, прежде чем Сатана вернется домой.
Она взваливает мою сумку на плечо и помогает мне спуститься по лестнице. Я скрежещу зубами от боли, когда сажусь на пассажирское сиденье. Ноги Мэтти двигаются быстрее, чем ее мысли, когда она мчится к водительскому месту. Она бросает мою сумку на заднее сиденье, прежде чем пересесть на водительское место.
— Хочешь, отвезу тебя на склад? Я могу позвонить тому парню, чтобы он нас впустил. Как только ты устроишься, то хочешь, чтобы я прислала полицейского для оформления твоего охранного ордера?
Я начинаю рыдать. Впервые после приезда Мэтти.
— Я не знаю. Честное слово, не знаю. Не хочу, чтобы он нашел меня, Мэтти. Если он найдет меня, то убьет. Кому я могу доверять, честно говоря? Мне придется идти в суд. Ему плевать на бумажку.
Когда мой дом исчезает из виду, что-то внутри меня открывается, и четыре года подавляемого гнева и обиды выплескиваются наружу.
Мэтти оставляет меня в тишине с моими слезами и безмолвной яростью. Она боится за меня. Ее тело плотно и жестко сидит на водительском сиденье. Мэтти хочет, чтобы я почувствовала себя лучше, но она не знает, что сказать… что сделать. Ее слова будто создают эффект осязания, но их не слышно, только видно по ее испуганному выражению лица. Она смотрит на меня с натянутой улыбкой на губах. Ее молчание не остается незамеченным. Мэтти не сможет замолчать, если ее мозг не будет полностью перегружен. Она слишком быстро водит машину и слишком много раз смотрит в зеркало заднего вида, чтобы излучать хоть какое-то чувство спокойствия.