Темное торжество
– Вы уже отошли от сегодняшней охоты? – спрашивает барон.
Неожиданный вопрос едва не заставляет меня поперхнуться вином.
– Отошла, господин мой? – Мне требуется изрядное усилие воли, чтобы в голосе не прозвенело презрение. – Охота совсем не показалась мне утомительной.
Он пожимает плечами.
– А вот бароны Вьенн и Жюльер просто изнемогли, – говорит он. – Оба извинились, что не смогут прийти к ужину, и сразу легли в постель.
– Видимо, я больше привыкла к тяготам, чем они.
– Я тоже, – кивает он. – У меня только кровь разогрелась!
Совершенно ясно, что он имеет в виду. Что ж, оно и к лучшему: мне не составит труда обвести вокруг пальца этого тупого гусака.
Мое внимание привлекает смех, доносящийся с другой стороны стола. Жаметта виснет на Юлиане, точно блоха на собаке. Чувствуя мой взгляд, Юлиан вскидывает глаза. Он насмешливо улыбается мне и поднимает кубок. Я невольно спрашиваю себя: неужели знает? Знает, какой службы потребовал от меня наш отец? Должно быть, что-то подозревает; ему отлично известно, до какой степени я не люблю напыщенных шутов вроде Матюрена.
Жаметта между тем замечает, что Юлиан перестал уделять ей внимание, и прослеживает за его взглядом. Ее глаза суживаются… а я замечаю, что у нее новая брошь – золотой солнечный диск с лучами и большим рубином посредине. Какую из моих тайн она выведала, чтобы заполучить эту вещицу?
Глава 7
Я все же решила пойти на свидание с Матюреном. И даже сыграть навязанную мне роль – до известного предела. Выведаю все, что возможно, и улизну. А уж если он чересчур расшумится или вздумает принуждать меня к продолжению любовной игры – очень хорошо, ведь тогда я буду защищаться. Я в таком отчаянии, что рада буду пролить чью-нибудь кровь!
У двери покоев, где назначена встреча, я распускаю волосы и стаскиваю пониже корсаж платья. Снедаемый нетерпением, барон Матюрен уже там. Плотское вожделение вызывает у него такое биение пульса, что я едва слышу собственные мысли.
– Тебя кто-нибудь видел? – спрашивает он, когда я проскальзываю внутрь.
– Нет, – заверяю я его.
И подхожу ближе, откидывая распущенные волосы за плечо. Он трогает их, перебирает локоны, пропускает их между пальцами.
– Точно черный шелк, – бормочет восхищенно.
Я ощущаю хмельной аромат его страсти. И очень хорошо знаю, как с ней обращаться. Легонько провожу пальцем по борту его камзола. От этого у Матюрена приоткрывается рот, а дыхание прямо-таки застревает в горле. Я обвиваю его рукой и принимаюсь играть волосами у него на затылке.
– Готова поспорить, ты говоришь это каждой, которую завоевываешь!
Он удивленно моргает. Вряд ли кто-нибудь раньше приписывал ему длинный список побед. Я прижимаюсь к нему и легонько трусь щекой о его многочисленные подбородки.
– Ты, случайно, не знаешь, что нынче вечером так прогневало моего сиятельного отца? – спрашиваю я. – Помнится, после обеда, когда я к нему заходила, он был вполне даже весел.
Мы с бароном здесь совершенно одни, и все равно он быстро оглядывает комнату, прежде чем отвечать. Все же он не такой тупица, каким старается выглядеть.
– Он получил весть, что герцогиня короновалась сегодня в Ренне.
Это отличная новость. Герцогиня, несомненно, упрочила свое положение, но, боюсь, даже корона не убережет ее от властолюбивых поползновений д’Альбрэ. Это может сделать только могущественный супруг с многотысячным верным войском. Интересно, жив ли еще гонец, доставивший сведения о короновании герцогини? Мой государь-отец не склонен щадить тех, кто приносит ему дурные известия.
– И вы доверили бы ему править Бретанью? – Меня передергивает. – Сдается, он более чем достаточно страшен и при своей нынешней власти. А уж если заполучит целое герцогство…
Еще договаривая эти слова, я чувствую, как начинает гаснуть и съеживаться страсть Матюрена, и поспешно меняю тему:
– У нас не так много времени. Фрейлины вот-вот явятся разыскивать меня.
Это заставляет его перейти к немедленным действиям. Он расстегивает сперва камзол, потом тонкую льняную рубашку. Я тотчас замечаю темную тень, растекшуюся по его груди, и мое сердце так и взлетает. Он помечен! Это сильно облегчает мне жизнь. Я улыбаюсь, впервые по-настоящему за весь нынешний день, и подхожу к барону вплотную, даже слегка оттесняю его. Так, чтобы после удара он завалился на стену и не обрушился на меня всей своей тяжестью.
Но я едва успеваю дотянуться до спрятанного в рукаве ножа, когда он вдруг ахает, а на лице возникает изумленное, почти обиженное выражение.
– Что? Что случилось? – вполголоса спрашиваю я, не желая утрачивать решимости.
Он молча тянется руками к груди, словно там у него вдруг заболело; на губах показывается кровь. Всеблагой Мортейн! У толстяка что, приступ какой-то?
Матюрен валится на пол, точно висельник, которому перерезали веревку. Он падает прямо на меня, и я едва не опрокидываюсь навзничь. Из его тела вырывается что-то темное, бьющееся, большое…
Вот это самый неприятный момент в том, что касается убиений. Терпеть не могу вынужденного общения с душой, вырванной из плоти. Я не зря вспоминала свой первый поцелуй и связанные с ним чувства: вот и здесь почти то же самое. Делать нечего, я ожесточаю свой дух и вглядываюсь в вереницу проносящихся видений. Вот толстая рука д’Альбрэ обнимает плечи барона, внушая ему ложное ощущение безопасности… Вот самодовольство: это я выбрала его, а не Вьенна или Жюльера. А потом откуда-то из глубины – муки задавленной совести, ведь он предал юную герцогиню. Совесть была вроде бы надежно умаслена уверениями д’Альбрэ насчет того, что лучшего, чем он, мужа не найти, но совсем успокоиться все-таки не могла…
Тут некая сила отпихивает прочь безжизненное тело барона, и я вижу перед собой высокий темный мужской силуэт. В руках у него меч, и с клинка еще капает кровь.
– Юлиан!.. – потрясенно шепчу я.
Он делает шаг вперед, его губы туго сжаты, лицо в глубокой тени.
– Позабыла, сестренка? Ты принадлежишь мне!
От этих слов у меня холодеют самые кости, я обхватываю себя руками, чтобы скрыть, как они дрожат.
– Ты только моя, – тихим голосом продолжает он, словно любовник, нашептывающий нежности. – Ничей слюнявый рот не будет мусолить тебя, ничьи поганые руки не будут лапать. – Он смотрит вниз и толкает мертвеца носком сапога. – Эта малодушная тварь уж точно не посягнет на тебя.
Теперь я понимаю смысл его взгляда за ужином. Это было обещание расправы.
Я самым естественным образом вписываюсь в роль, которую должна сыграть. В алхимии я не слишком преуспела, так и не выучилась обращать свинец в золото, но никто лучше меня не умеет обращать испуг в дерзость, а это, поверьте, гораздо трудней. Я раздраженно улыбаюсь Юлиану и для пущего эффекта встряхиваю волосами:
– Так вот как ты все истолковал, Юлиан? И еще заявляешь, будто видишь меня насквозь?
Его готовая выплеснуться ярость чуть остывает.
– Тогда почему ты здесь?
Да он что, глухой? Я наклоняю голову:
– Наш отец велел пустить в ход мои женские чары и убедиться, не задумал ли Матюрен его французам продать!
Он сжимает зубы; я вижу, как дергается мышца на лице.
– И ты намерена была идти до конца?
Вместо ответа, я показываю ему нож, спрятанный в кулаке.
Он впивается в мои глаза огненным взором, словно пытаясь высветить правду в их глубине:
– Это правда?
Я хохочу. Просто не могу удержаться.
– Ты в самом деле вообразил, будто я по своей воле пришла к этому куску тухлого сала? Юлиан, у тебя совсем никакой веры нет! Мне-то – ладно, но ты уже и моему вкусу доверять перестал?
Он бросает меч на пол, перешагивает через тело и хватает меня за плечи. Мое сердце снова бухает в ребра: он разворачивает меня и прижимает к стене. И приближает губы к моему лицу:
– Поклянешься?
Нельзя допустить, чтобы он почуял мой страх. Я хватаю этот страх и превращаю в топливо для своего гнева. И с силой отталкиваю Юлиана: