Эльфийский Камень Сна

Но необъяснимый страх так и не покидал его. Он даже жалел, что Кэвин вообще появился здесь, потому что этот человек напомнил ему о том, кем он когда-то был, и принес с собой непреодолимое зловоние смерти. Более того, он боялся, что приход Кэвина угрожает не только его миру и покою, но и всех остальных, словно опасность нависла над самым сердцем этого места.
В течение последующих нескольких дней Кэвин лежал в доме или отдыхал на крыльце под солнцем и легким дуновением ветра, спал, пил и вкусно ел, и постепенно выражение его лица стало менее изможденным и отчаянным.
В эти первые дни он не расставался со своим мечом и держал его при себе, даже дремля на солнышке. То и дело во сне рука его принималась шарить вокруг и успокаивалась, лишь когда пальцы сжимали ножны или перекрестие — тогда минутное напряжение таяло на его лице, и он снова расслаблялся. Но на третий день он отпустил меч, а на четвертый вышел из дома, оставив у очага колчан и лук. Сначала он посидел со старым Скелли на крыльце, потом пересек двор и наконец вышел на ток.
Там его увидел Нэаль и, утерев со лба пот и пыль, пошел к нему навстречу.
— Эльфреда знает, что ты уже ходишь? — беспечно спросил Нэаль.
— После твоего ухода…
Нэаль нахмурился.
— Нет. Не сейчас. Не здесь.
— Мой господин…
— Говорю тебе — никакого господина. Нет больше господина, Кэвин. — Он слегка похлопал его по плечу. — Пойдем со мной.
Кэвин дошел с ним до амбара и вошел в его тенистое нутро, и там Нэаль остановился.
— Здесь, на хуторе, нет господ, — промолвил Нэаль, — разве что Барк и госпожа его Эльфреда. И по-моему, это справедливо. Забудь мое имя.
— Я отдохнул. Я достаточно поправился, чтобы пуститься в обратный путь — как-нибудь я снова принесу тебе весточку. В холмах наши люди…
— Нет. Нет. Если ты уйдешь отсюда, вряд ли ты сможешь когда-нибудь сюда вернуться.
Весь пыл погас на бледном лице Кэвина. Он окинул Нэаля взглядом с головы до пят, словно не веря собственным глазам, словно видя того впервые.
— Твои руки в мозолях, мой господин, и эти мозоли не от меча. В волосах твоих солома. Ты занимаешься крестьянским трудом.
— Я хорошо справляюсь со своим делом. И оно приносит мне больше радости, чем что-либо иное. И я тебе скажу, в нем больше добра, чем мне когда-либо доводилось делать. Кэвин, Кэвин, ты увидишь. Ты сам поймешь, что это за место.
— Я вижу только одно, что ты поддался его чарам. Король…
— Король, — Нэаль вздрогнул и отвернулся. — Мой король умер; а тот, другой — кто знает? Кто может с уверенностью сказать, что он жив? Я видел мертвым своего короля. Того, другого я никогда не видел. Дитя, тайно увезенное ночью, но чье дитя? Какой-нибудь служанки? Или нищего? Или вообще подкидыш.
— Я видел его!
— Хорошо, ты его видел. Но разве это что-нибудь доказывает? Какое-то дитя.
— Мальчик, белокурый мальчик. Лаоклан, сын Руари, похожий на него самого. Ему сейчас пять. Талли охраняет его — ведь не усомнишься же ты в его слове? — они все время перемещаются в холмах, так что ни один предатель не найдет его, и теперь им нужен ты… Им нужен ты, Нэаль Кервален.
— Мальчик, — Нэаль опустился на ларь и посмотрел на Кэвина, чувствуя горечь во рту. — А кто я такой, Кэвин? Мне было сорок два, когда я начал служить в надежде на возвращение короля, и мои кости болят, Кэвин, после пяти лет сна под деревьями на камнях. И если этот мальчик когда-нибудь вернет себе Дун-на-Хейвин, взгляни на меня. Нужно двадцать лет, чтобы из мальчика сделать мужчину, а сколько еще пройдет, чтобы из этого мужчины получился король? Неужели ты думаешь, я увижу это?
— Что ж, а кто из погибших на поле Эшфорда увидит его королем? Или, может, я увижу? Может я? Не знаю. Но я делаю, что могу, как мы поступали всегда. Где твое сердце, Кервален?
— Разбито. Давным-давно. И больше я не хочу ничего слышать. Довольно. Ты можешь идти, когда сможешь, или оставаться, как хочешь. Побудь еще немного. Отдохни. Но не задерживайся. Посмотри, как здесь течет жизнь. О Кэвин, оставь меня с миром.
Долго молчал Кэвин, глядя на Нэаля с потерянным и отчаянным видом.
— Мир, — повторил Нэаль. — Наша война окончена. Время сбора урожая, наливаются яблоки — впереди долгая зима. И нет никакой нужды в мечах, и ничем мы не сможем помочь. Это — дело молодых. И если суждено прийти королю, он будет их королем, а не нашим. То, что мы начали, закончат другие. Разве не таков порядок вещей?
— Господин, — еле слышно прошептал Кэвин, и вдруг в глазах его вспыхнула тревога — у дверей бесшумно метнулась чья-то тень. Кэвин бросился к двери и повалил соглядатая в пыль.
— За нами шпионят, — вскричал Кэвин и, схватив коричневого человечка за волосы, втащил его в амбар и захлопнул дверь за собой.
— Отпусти его, — поспешил Нэаль, — отпусти.
Кэвин взглянул на свою жертву и с криком отдернул правую руку, потому что тот кусался и царапался, однако левую кисть он так и не разжал.
— Это не человек, это…
— Это — Граги, — сказал Нэаль и разжал руку Кэвина, освобождая человечка. Существо потерлось о руку Нэаля, несколько раз подпрыгнуло у него за спиной и ринулось за стог сена — вся шерстка у него была в пыли и соломе.
— Злобный, злобный, — прошелестело оно голосом, от которого волосы у человека вставали дыбом.
— Он больше никогда не причинит тебе зла, — пообещал Нэаль. — Мне еще никогда не доводилось слышать его голоса, хотя другие и рассказывали, что он умеет говорить. — Открой дверь, Кэвин, открой ее! Пусть идет!
Кэвин осторожно толкнул дверь, и в амбар хлынул свет. Граги шелохнулся и двинулся по направлению к двери — Нэаль никогда не видел его так близко: морщинистое коричневое бородатое личико, а из-под спутанных волос бесцветные и глубокие как вода глаза. Граги взглянул на Нэаля и подпрыгнул на своих толстеньких ножках, словно кланяясь. Еще мгновение — и его не стало.
Повернувшись к Кэвину, Нэаль увидел на его лице испуг.
— В нем нет ничего дурного.
— Ты уверен? — Кэвин прислонился к двери. — Теперь я знаю, куда исчезают лепешки по ночам и что за добрая судьба благоволит к этому месту. Пойдем, Кервален, пойдем отсюда.
— Я никогда не уйду отсюда. Никогда. Ты еще не знаешь, что это за место. Послушайся меня. Ты всегда мне верил. Оставайся. Ты всегда сможешь уйти, но дороги назад ты уже никогда не найдешь. Разве тебя привела сюда не добрая судьба? Скажи мне. Скажи мне, вдыхал бы ты воздух этого утра или получил бы хороший завтрак и жил бы в ожидании обеда, если бы не пришел сюда. Быть живым не есть бесчестье. Эта война перестала быть нашей. Наша судьба привела нас сюда — это уже победа. Я так считаю. Подумай об этом, Кэвин. И оставайся.
Долго думал Кэвин, потом взглянул на землю и наконец на Нэаля.
— Впереди осень, — промолвил Кэвин, уступая.
— И зима. Впереди зима, Кэвин.
— До весны, — сказал Кэвин. — Весной я уйду.
Яблоки были засыпаны в лари, колбасы коптились, старый дуб сбросил свою листву, и пошел снег. Граги сидел на крыше у трубы и оставлял следы там, где исчезали лепешки и подогретый эль, а по ночам он коротал время в компании волов и пони.
— Расскажи нам сказку, — попросил юный Скага Кэвина, когда все домочадцы собрались у огня. Поразительно, но Скага сам без посторонних просьб заготовил отрубей для скота на зиму, и с лета ни у кого ничего не пропадало. Скага стал задумчивым и рассудительным парнем, сильно привязавшись к Нэалю, а заодно и к Кэвину.
И вот Кэвин принялся рассказывать о зиме в Дауре и о том, как ураган ломал старые деревья; а Скелли припомнил, как однажды заблудился в таком буране. А потом, когда весь дом улегся — каждый в своем укромном уголке, а Барк с Эльфредой на своей огромной кровати на втором этаже, Кэвин сказал Нэалю, соломенный тюфяк которого лежал рядом с ним: — Это зима молодых.
— Это война молодых, — ответил Нэаль.
— Они отняли твои и мои земли, — сказал Кэвин. Нэаль долго молчал.