Опекун. Вне закона (СИ)
– Мы опоздаем, нам нельзя задерживаться…
– Я сказал подождать меня в машине! – рявкает на неё так, что я сама вздрагиваю.
Ничего не ответив, лишь обиженно надув и так надувные губы, она отпихивает меня и спешно выходит из квартиры. Не успеваю опомниться, как меня хватают за локоть, больно впившись пальцами, и тянут к дивану.
Позволяю Самойлову отвести меня к дивану, словно капризного ребёнка. Хотя, вряд ли у меня была бы возможность не позволить, сил мне не хватит даже его пальцы от своего запястья отцепить.
– Ты заставляешь меня жалеть, что я тебя сюда привёз, – рычит, подтолкнув меня к дивану и нависая надо мной с грозным лицом.
– Ну так не надо было привозить, – пожимаю плечами и встаю на ноги, не собираясь разговаривать с ним, оставаясь внизу.
– Я сделал это для тебя! – рявкает так, что уши закладывает.
– Не надо на меня орать! – кричу ему в ответ, сжав кулачки от злости. – Я требую объяснений, а не половину вашего состояния!
– Объяснений, значит, – кивает со вздохом и, развернувшись, скрывается за углом коридора, чтобы вернуться через минуту с папкой в руках. – Вот твои объяснения, – бросает её у моих ног, словно кость собаке. – Внимательно прочитай и запомни, что я твой царь и бог. Ты больше шагу не сделаешь без моего ведома, смирись с этим и завязывай выносить мне мозг, пока я не разозлился, – от нервов у него даже лицо изменилось, исказив его красоту.
Полегче, Лина! Какая ещё красота? Стокгольмский синдром развивается?
– А то что? – вздёргиваю подбородок я.
– А то на цепь к батарее посажу, – абсолютно серьёзным тоном отвечает, и у меня даже дыхание перехватывает.
Сказать что-то ещё я не успеваю, Самойлов разворачивается и быстрым шагом выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Долго не раздумывая, я наклоняюсь за папкой, а открыв её, падаю без сил на диван.
Внутри находятся бумаги, подтверждающие его опекунство надо мной, и оформлено оно не вчера, как я думала, а семнадцать лет назад с согласия моей мамы, даже подпись её стоит. Другая бумажка подтверждает, что я невменяема и недееспособна, по этой причине Самойлову пришлось продлить опекунство.
– Бред какой-то, – бурчу себе под нос, смотря во все глаза на эти чёртовы строчки.
Я бы подумала, что эти бумаги для меня, только, фэйк, напечатанный на компьютере, если бы не куча подписей и печатей. Но как такое возможно? Если всё официально, то как я в университет поступила, и, тем более, как невменяемого человека взяли на работу?
Не понимаю, почему семнадцать лет не нужна ему была, а сейчас, когда я взрослая сформировавшаяся личность, он решил, что я нуждаюсь в опеке?
Почему, раз он не просто работодатель мамы, не приходил к нам в гости, не показывался мне на глаза и не проявлял свою чёртову опеку, когда я была ребёнком?
Зачем забирать меня против воли? Запирать в своей квартире и вести себя со мной так, словно я ему что-то должна? Или я как-то перед ним провинилась?
Эта папка только вопросов прибавила, и легче мне не стало. Ясно одно – никто меня домой возвращать не собирается. Теперь мне остаётся выбрать для себя метод проживания с Самойловым: либо я буду выносить ему мозг, как он сам говорит, и требовать, чтобы меня отпустили домой, либо смирюсь, что навряд ли. Я могу только вид сделать, что смирилась, и утихомирить его бдительность.
Да, так и сделаю. Буду максимально его игнорировать, из комнаты своей не выходить, от еды откажусь. Нет, покушать я люблю, лишать себя этого удовольствия не буду.
Как вспомню, что я отдала этому человеку свою девственность на этом самом белом кожаном диване, так волосы на затылке дыбом встают. Даже самой с трудом верится, что мы с ним переспали. Тогда я и думать не могла, что окажусь в этом доме снова, и не просто маму подменить или в качестве гостя, а как пленница.
Кстати об этом, я не слышала, чтобы Самойлов дверь на ключ запер. Возможно, я могу и выйти, домой поехать, запереться там. Что он сделает? Дверь выломает? Не совсем дикарь ведь.
Подхожу к входной двери, хватаюсь за ручку, нажимаю и толкаю. Открывается. Но едва я высовываю голову, как передо мной встаёт охранник под два метра ростом.
– Что-то случилось, Каролина Павловна? – спрашивает лысый мужчина в чёрном костюме и такого же цвета водолазке под пиджаком. Ночью, наверное, только его голову видно.
– Меня держат здесь против воли, – отвечаю, скрестив руки на груди. – Поможете сбежать? – понизив голос, я подаюсь вперёд.
– Лучше вернитесь в квартиру, для вашей же безопасности, – говорит он и сразу поджимает губы.
Кто-то сказал лишнее?
Что с моей безопасностью? Что-то случилось, и я об этом не знаю? Вроде, ничего не происходило, кроме аварии, в результате которой погибла моя бабушка, а мама оказалась в больнице. У меня никаких проблем не было и нет, спокойно работала в гостинице на ресепшене вместе с Юлькой. Иногда в выходные дни гуляли по торговому центру, но в основном я готовилась поступать в магистратуру. Не хочу всю жизнь работать портье в надежде выслужиться до администратора гостиницы. У меня была абсолютно спокойная и мирная жизнь, так что же случилось такого? Что сподвигло Самойлова притащить меня к себе и запереть в четырёх стенах?
Ладно, не четырёх, квартира будет побольше, чем загородный дом. Два этажа, пять спален, почти в каждой своя ванная комната, не считая общей, кабинет Самойлова, размером как две моих комнаты. Гостиная есть и на втором этаже, правда, скромнее, чем на первом, ведь здесь поместились открытая кухня с островком, столовая и зона отдыха с диваном, журнальным столиком и телевизором во всю стену. Я и не знала, что такие существуют. Так что грех называть эти хоромы четырьмя стенами, Лина.
– Мне угрожает опасность? – прищурившись, спрашиваю охранника.
– Да, – отвечает, даже головой не пошевелив, только рот двигается, как у робота. – Вы рискуете быть прикованы цепью к батарее, если слушаться не будете, – ошарашивает меня этими словами.
А ты уже надумала себе бог знает что, Лина.
Не найдя, что ответить, да и смысла вымещать свою злость на подчинённого Самойлова нет, я захлопываю дверь перед носом охранника.
Лина, спокойно, держи себя в руках, ничего не разбивай и не ломай, – мысленно себе говорю, но руки так и чешутся. Нужно чем-то себя занять, например, пошариться в вещах Самойлова, выяснить чем живёт и какие у него грехи, чтобы знать врага в лицо. Жаль, я не знала, что за мной наблюдают со всех уголков дома, и мой обыск не останется незамеченным.
Глава 3
Марат
Сижу в своём кабинете в офисе и вместо того, чтобы заниматься делами, я наблюдаю в монитор, как Каролина устраивает обыск в моей квартире. Несносная девица, которую надо пороть ремнём до красных отметин на круглой заднице. Заднице в кружевном чёрном белье, которая стоит у меня перед глазами со вчерашнего вечера.
Ничего в Каролине примечательного нет, обычная девушка, каких тысячи в этом городе. Грудь примерно второго размера, тонкая талия, которую можно обвить одной рукой и светло-розовые губы, настоящие, а не накаченные всякой дрянью, как, например, у Марины. Так какого хрена член колом стоит с ночи? И не после того, как я увидел её полуголую, а с того момента, когда мне пришлось взять её на руки и бросить на диван.
В тот момент в нос проник запах, напомнивший детство, те времена, когда мы мальчишками бегали по опушке леса. Запах, напомнивший день, когда я собрал в поле каких-то диких синих цветов и отнёс маме, потому что был её день рождения. На другие подарки денег у меня не было, особенно учитывая, что тогда мне только-только исполнилось двенадцать. Запах очень знакомый, и не с тех времён, а словно он совсем свеж в памяти. Помню, что мама обрадовалась моему импровизированному букету и даже рассказала, как эти цветы называются, но хрен я сейчас вспомню.
От брождения по комнатам памяти меня отвлекает стук в дверь, которая сразу же открывается. Не дождавшись разрешения, цокая каблуками и виляя бёдрами, Марина подходит к моему столу, наклоняется так, чтобы мне была видна её грудь в глубоком декольте, и ставит чашку кофе на стол.