Китайцы. Моя страна и мой народ
Именно в эту эпоху стали процветать живопись и каллиграфия. Возродились аристократические семьи, которые из поколения в поколение хранили художественные традиции. Китайская литературная критика впервые ощутила себя в качестве жанра в эпоху Шести династий, и выходец из аристократической семьи Ван Сичжи — первый и величайший каллиграф — жил именно в ту эпоху. Политическая слабость и позор этого периода парадоксальным образом сопровождались утонченностью в литературе и искусстве. Южной частью Китая в эти времена правили монархи, которые умели писать прекрасные стихи, но не могли усидеть на троне. Среди таких императоров-поэтов были лянский У-ди (Сяо Янь), Наньтан Хоу-чжу и чэньский Хоу-чжу. Все они были монархами недолго правивших династий и сочинителями нежной любовной лирики. Хуэй-цзун, император династии Северная Сун, был также известным художником.
Однако именно в это время появляются ростки национального возрождения. Ибо северные завоеватели занимали только чиновничьи посты, а простое население оставалось китайским. Правители династии Северная Вэй были сяньби по крови, однако они не только восприняли китайскую культуру, но и свободно вступали в брак с китайцами. Население государства Цзинь (династия основана в XI в. родственными маньчжурам чжурчжэнями; покорила северную половину Китая. — Примеч. ред.) во времена династии Сун было в основном китайским. Шел процесс образования нации. Даже в области культуры это были периоды иноземного влияния, особенно буддизма и индийской скульптуры в конце первого цикла, а также юаньской (от названия монгольской династии Юань) драмы и музыки — во втором цикле. Ярче всего смешение народов проявилось, пожалуй, в языке и телосложении северян. Произошли изменения в тональной системе языка: глухие согласные стали звонкими, у людей увеличился рост, появился веселый, несколько грубоватый юмор. Именно эта примесь иностранной крови в значительной мере сделала возможным длительное существование ханьцев.
Устойчивость культуры
Однако это еще не объясняет всего. Остается вопрос: как нации удалось пережить эти периодически возникавшие нашествия и не быть поглощенной, как Рим был поглощен лангобардами? Откуда взялась эта национальная выносливость и способность впитывать в себя инородную кровь? Лишь глубокое изучение этих проблем позволит по-настоящему понять нынешнюю ситуацию в Китае.
Присущая нации выносливость, жизнестойкость, которая, несмотря на реакционный характер китайской буржуазии, позволила китайскому народу выжить в ситуациях политических катастроф и возродиться благодаря притоку чужой крови, обусловлена отчасти натурой китайцев, отчасти их культурой. Одним из культурных факторов, укрепляющих национальную устойчивость, прежде всего является китайская семейная система, которая столь четко организована, что не позволяет человеку забывать свою родословную. Такая форма социального бессмертия, которую китайцы ценят превыше всех земных благ, в какой-то мере носит характер религии, что усиливается ритуалом поклонения предкам. Все это глубоко укоренено в китайской душе.
Столь хорошо организованная и обладающая религиозным смыслом семейная система сослужила огромную службу китайскому народу, когда он столкнулся с инородцами с их более размытым пониманием семьи. Варварские племена или дети от смешанных браков всегда стремились войти в рамки семейной системы, чтобы добиться доли семейного бессмертия, теша себя надеждами на то, что после смерти они полностью не умрут — их душа останется жить в великом потоке семейной жизни. Семейная система также создала благоприятные условия для количественного воспроизводства рода. Например, для того чтобы род Линь сохранялся во времени, должно появиться на свет множество младенцев с фамилией Линь.
Возможно, именно благодаря семейной системе китайцы смогли ассимилировать евреев провинции Хэнань, которые ныне полностью китаизировались. От их традиции не есть свинину осталось лишь воспоминание. Национальное самосознание евреев было стерто из родовой памяти лишь при контакте с еще более мощным самосознанием ориентированных на семью китайцев. И это было неординарным явлением в области межнациональных отношений. Ясно, что когда речь идет не о таком народе, как евреи, обладающих явно выраженным национальным самосознанием и национальной гордостью, а, например, о степных северных варварах, то коренные жители Китая по сравнению с иноземцами оказываются в еще более выгодном положении. В этом смысле маньчжуры всегда будут китайцами, несмотря на все японские махинации [19]. Может измениться политический порядок, можно поменять правителей, но китайские семьи останутся китайскими семьями.
Другой культурологический фактор социальной стабильности — это полное отсутствие в Китае четко оформившихся классов и то, что здесь каждый имел возможность с помощью системы государственных экзаменов повысить социальный статус. Если семейная система обязана своим выживанием плодовитости китайцев, то имперская система экзаменов осуществляла качественный отбор и создала условия воспроизводства и приумножения талантов. Эта система возникла в эпоху Тан и построена на изначальной вере в то, что аристократами не рождаются [20]. Ее зачатки имелись уже в эпоху Хань в форме особого порядка выдвижения на гражданские должности. После династий Вэй и Цзинь (III—IV вв.) система назначения на чиновничьи должности претерпела некоторые изменения, выгодные для влиятельных семей до такой степени, что стали говорить: «Нет бедных ученых в высших сословиях и нет сыновей из знатных семей в низших сословиях» [21]. Это способствовало и росту могущества аристократических семей в эпоху Цзинь.
С созданием системы государственных экзаменов при династии Тан (618—907) стал действовать порядок, который (несмотря на все последующие изменения) вплоть до его отмены в 1905 г. оставлял двери открытыми для всех желающих подняться из бедности к власти и славе. Эти экзамены были в известной степени механическим, формальным отбором кандидатов, они были рассчитаны на выявление не подлинных гениев, а просто людей со способностями, поэтому их можно рассматривать как тест на интеллект. Такая система давала возможность талантливым людям из деревни переезжать в города, постепенно восполняя утраченный высшими слоями общества национальный дух и продолжая цикл внутренней регенерации, столь необходимой для здоровья общества. Оглядываясь назад, мы видим, что система государственных экзаменов была весьма эффективна в отборе высококачественных кадров для правящих сословий и тем самым способствовала социальной стабильности в стране.
Более важен тот факт, что правящие сословия не только пополнялись людьми из деревни, но и возвращались обратно в деревню, поскольку сельский образ жизни всегда рассматривался как идеал. Такого рода идеалы в искусстве, философии и жизни пустили глубокие корни в сознании простых китайцев и в значительной степени стали причиной нынешнего здоровья нации. Создатели китайской модели жизни поступили весьма мудро, поддерживая в общественном сознании определенное равновесие между цивилизованным укладом существования и сельской идиллией. Что как не здоровый инстинкт побудило их выбрать земледельческую цивилизацию, презирать технические изобретения, любить простую жизнь на лоне природы, создавать различные удобства жизни, при этом не становясь их рабами, и провозглашать из поколения в поколение в живописи и литературе «возвращение в деревню»?
Быть близким к природе — значит обладать физическим и нравственным здоровьем. Не крестьяне деградируют, а лишь горожане. Ученые и люди из состоятельных семей, живущие в городе, постоянно слышат зов природы. Семейные письма и наставления известных ученых изобилуют такого рода темами и раскрывают важный аспект китайской цивилизации, который очень тонко, но глубоко объясняет ее долговечность. Из ценнейшей семейной переписки Чжэн Баньцяо [22], которую можно рассматривать как одно из величайших произведений в мире, я выбираю наугад его письмо к младшему брату: