Эсмеральда
Но девушка не обратила на этот выпад никакого внимания и продолжала танцевать. Со всех сторон ей под ноги посыпался град монет.
– Молодец, Эсмеральда! – кричали зрители. – Ты восхитительно танцуешь!
«Эсмеральда! – восхитился про себя Пьер. – Это имя так же прекрасно и музыкально, как сама девушка. Я никогда такого раньше не слышал… Наверное, цыганское».
Сама Эсмеральда, кажется, была довольна своим успехом.
– Джали, теперь твой черёд! – радостно позвала девушка, и тут же к ней подбежала очаровательная белая козочка с позолоченными рожками. Повинуясь знакам хозяйки, она начала показывать фокусы и кувыркаться.
– Джали, который час? – спросила Эсмеральда.
Козочка ударила семь раз по бубну. В это время часы на башне собора и впрямь пробили семь часов. Зрители громко зааплодировали.
– А месяц какой? – продолжила цыганка.
Джали ударила по бубну один раз. На дворе был январь, и она ответила правильно.
– Богохульство! Кощунство! – снова послышался голос архидьякона. – Не может коза быть такой умной. В неё, верно, вселился дьявол!
Но Эсмеральда и в этот раз не обратила на него внимания.
Гренгуар стоял в стороне и наблюдал за происходящим. За этот удивительный танец, выдернувший его из пучины уныния, он готов был отдать Эсмеральде всё золото мира. Но у него, увы, не было ни гроша, и поэт потупил голову, ещё больше страдая от своей никчёмности.
В это время на площадь въехала процессия шутовского Папы. Квазимодо с высоты своих носилок первым увидел девушку и с радостью понял, что она та самая цыганка, которую он недавно видел на улице. Его страшное лицо расплылось в широкой и искренней улыбке.
Девушка тем временем закончила фокусы с козой и запела песню на диковинном, неизвестном даже образованному Пьеру языке:
Un cofre de gran nquezaHallaron dentro un pilar,Dentro del, nueuus banderas,Con figuras de espantarОна пела и широко улыбалась, а её изумрудные глаза сверкали в темноте, подобно звёздам.
Alarabes de caballoSin poderse menear,Con espadas, у los cuellot,Ballestas de buen echar…Закончив петь, девушка пошла собирать плату. Она подходила к каждому зрителю, протягивала ему свой бубен, и он бросал туда несколько монеток.
Дошла очередь и до Гренгуара, но он не смог ничего заплатить.
– Простите, у меня совсем нет денег, – вздохнул поэт, смущённо отводя взгляд.
К счастью для него, внимание цыганки отвлёк Клод Фролло. Он наконец перестал прожигать плясунью ненавидящим взглядом и сразу же заметил Квазимодо. Лицо священника исказила злобная гримаса, и он поспешил к горбуну.
– Кто тебе разрешил участвовать в этом празднике? – накинулся он на воспитанника. – Ты понимаешь, что натворил? Ты выставил себя посмешищем перед всем городом, и меня, своего покровителя, тоже!
Радость на лице Квазимодо постепенно сменялась виноватым выражением.
– Простите меня, отец! – жалобно прошептал он, и по его щеке скатилась крупная слеза.
Фролло, не тронутый этим раскаянием, быстро сдернул с него тиару и мантию. Затем грубо вырвал из дрожащих рук посох и с силой сломал его об колено.
Горбун упал перед Клодом на колени, цепляясь за сутану и умоляя о прощении. Эта сцена возмутила добрую плясунью.
– Пожалуйста, не обижайте его, – попросила она, подходя поближе к Фролло. – Неужели вы не видите, как ему плохо!
Теперь даже участники процессии решили вступиться за своего развенчанного папу.
– Он же ничего не сделал! – кричали они. – Это всё Жак-чулочник, его и накажите! При чём тут бедный малый?
Но Клод не слушал их. Злобно зыркнув на цыганку, которая попыталась было в знак утешения погладить горбуна по плечу, он крепко взял Квазимодо за руку и повёл в сторону собора. Но, уходя всё дальше и дальше, он то и дело оглядывался на Эсмеральду, застывшую в осуждающей позе.
Квазимодо понуро брёл за своим учителем, не смея его ослушаться. Он слышал, как эта прекрасная, как майское утро, девушка заступалась за него, и в груди щемило от нежности и горячей благодарности – ведь до этого никто, кроме архидьякона, никогда его не защищал! Больше всего на свете ему хотелось обернуться, посмотреть в прекрасные зелёные глаза, сказать, как он ей благодарен… Но как можно заставлять красавицу смотреть на такого урода! О, Матерь Божья, если бы он не был настолько ужасен! Если бы…
Глава 4
Похищение
Когда чёрная фигура архидьякона, тащившего за собой несчастного горбуна, скрылась из виду, у Гренгуара стало легче на душе. При всём его уважении к учителю, присутствие Фролло всё же обычно не способствовало радостному расположению духа, а Пьер за сегодня уже порядком устал грустить. «Ну ничего, несмотря на все неудачи, я всё же в тепле, у костра, – утешил он себя. – К тому же у меня очень приятная компания… хотя бы из вот этой очаровательной плясуньи!»
Эсмеральда сидела чуть поодаль от него, но всё же довольно близко к огню, чтобы было удобно её разглядывать. Хотя было уже очень поздно, музыканты всё не унимались, и девушка даже сидя едва заметно пританцовывала в такт нехитрой мелодии. Монетки в её волосах при каждом движении искрились и поблёскивали в свете костра, придавая облику девушки ещё больше очарования. Поэт не скрываясь любовался ею, и в голове его сами собой рождались совершенно гениальные строки.
Но пустой желудок, как известно, не способствует сочинению од. Тем более что рядом с Пьером сидел мужчина отвратительной наружности – в поношенном костюме, обросший и явно давно не мывшийся – и одну за другой поглощал пресные лепёшки из корзины, которую держал на коленях. Время от времени он прикладывался к стоявшему тут же кувшину, в котором могла быть вода, а возможно, и вино.
Неудивительно, что от такого зрелища у Пьера, с утра не проглотившего ни крошки, разыгрался аппетит. Он хотел попросить еды и для себя, однако, глядя на хмурую физиономию едока, не решался. Но в конце концов, слушая громкое довольное чавканье в унисон с бурлением собственного пустого желудка, он не выдержал:
– Мэтр, вы не могли бы, пожалуйста, дать и мне одну лепёшку? Я с утра не ел и очень голоден…
– Обойдёшься! – хрипло возмутился крестьянин, покрепче прижав к себе корзинку. – Я сам ещё голодный. А лепёшек мало, чтоб ещё и всяких бездельников кормить!
– Да что вы такое говорите! Я поэт, и весьма успешный, только сегодня во Дворце Правосудия мою мистерию играли! – обиделся Гренгуар, и тут его осенило: – А хотите, я вам монолог Юпитера прочту?
Но в ответ все, кроме Эсмеральды, разразились громким хохотом. Гренгуар пытался прочитать первые строчки, но крики заглушили его голос.
– Видели мы твою мистерию, скука смертная! – насмехался кто-то из толпы.
– Какие стихи? Ты с ума сошёл? – поддержал его другой голос. – Мы и так за целый день устали от шума. Да и поздно уже, по домам пора!
Гренгуар, до этого воспрянувший было духом, снова загрустил. Воспользовавшись тем, что его сосед отвлёкся на перебранку, он заглянул в корзину с лепёшками, но она уже была пуста. День кончался совсем плохо…
– На, поешь! – неожиданно предложила Эсмеральда и протянула Пьеру остаток своей лепёшки.
После всего, что случилось, такой поступок очень удивил и даже растрогал поэта. Он, обычно красноречивый, даже не сумел толком поблагодарить девушку:
– Большое спасибо, Эс… Эсмеральда… Ты просто ангел доброты!
– Да будет тебе! – звонко рассмеялась девушка и вернулась на своё место.
Длинный и суматошный день наконец подошёл к концу. Праздник Шутов закончился, музыканты разошлись, костёр погас. Те немногие, кто ещё оставался на площади, тоже засобирались домой. И только Гренгуару идти было некуда. Без огня в своём дырявом камзоле он мигом замёрз, его ужасно клонило в сон. А заснуть на голой холодной земле, подобно нищему, чувство собственного достоинства ему пока не позволяло.