Цветы и тени (СИ)

Столы были расставлены вдоль длинной стены напротив окна, так что весь зал был свободен. Кое-где стояли группками кресла. Все это выглядело довольно странно. Я не очень понимал, чем здесь можно заниматься, кроме как говорить с другими гостями. И, главное, о чем. Гости разговаривали полушепотом и как будто чего-то ждали. Мне это удивляло еще и потому, что обычно гости ждали меня. Но не сейчас.
И вот наконец пробежал шорох, слуги внесли свечи в стеклянных плошках-подсвечниках и расставили их, казалось, в полном беспорядке — на подоконниках, на столах с едой, на подлокотниках кресел, в резных розетках, обрамлявших двери. И что показалось мне вовсе неуместным — на полу.
Слуги вышли, свечи мерцали сотней огоньков. Что-то вот-вот должно было произойти. Я смотрел на лица окружающих, они не выражали беспокойства и замешательства, скорее, наоборот, почти детское любопытство и нетерпение. Такие моменты у меня всегда вызывали тревогу.
Но дверь открылась — и вошла женщина, довольно высокая. Следом за ней еще две девушки. Они прошли к окну и остановились там. Одеты они были почти одинаково — в длинных голубых платьях, закрытых до шеи, но в то же время они не наводили мысли о строгости. У женщины, что вошла первой, были длинные тяжелые волосы цвета меди, которые опускались до середины бедер. Они не были уложены в прическу, а просто спадали вниз. Не знаю, нравилось ли мне это. Скорее, наоборот. У девушек были обычные прически, как и положено девушкам хорошего происхождения. Двери снова открылись и вошли двое мужчин с лютнями — один совсем мальчик, второй совсем старик.
Я еле сдержал вздох. Лютню я не слышал уже пару лет. И не могу сказать, что сожалею об этом. Музыка, поэзия, тонкое пение струн — все это было не для меня. Сколько прилично выдержать прежде, чем уйти? Полчаса? Наверное, маловато. Но терпеть целый час лютневой музыки я точно не смогу! Ладно, пусть будет сорок пять минут. Сошлюсь на усталость с дороги и от новых впечатлений. Скажу что-нибудь про то, что чаша моей души наполнилась прекрасным до краев, и если продолжать, боюсь, что она не выдержит и лопнет. Или еще что-нибудь в этом роде.
Женщина подняла руку, будто хотела что-то бросить в нас, стоящих вокруг нее, и вдруг заговорила. Первые слова она произнесла в тишине, а потом зазвучала лютня.
Я смотрел на огни, на окно, рассматривал других гостей, и вдруг понял, что мне ужасно неуютно. Тогда я перевел взгляд на медноволосую — и увидел, что она смотрит на меня. В упор. И говорит что-то такое… со словом «принц». Я стоял слишком далеко, чтобы расслышать, говорила она тихо, ритмично. Но хотя бы не пела, и на том спасибо. Я осторожно сделал несколько шагов вперед и попытался расслышать ее слова. Взглядом встречаться я с ней не собирался. Никому не собираюсь давать обещания. Незачем.
Она говорила что-то совсем простое: мол, принц, вы меня не запомнили, вы даже не знаете, кто я такая, а я утром и вечером думаю о вас. Солнце садится, солнце восходит — я думаю о вас. Снег идет, лед замерзает на озере — я думаю о вас. Это были не очень хорошие стихи. Мне даже было неловко, когда я их слышал. Но когда я услышал про снег и озеро, по спине пробежала волна дрожи.
Я вдруг ясно увидел перед собой картину — заснеженное поле, окраина леса, чернеют стволы деревьев, сизые лохмотья мха на ветках, как бороды. И где-то на краю, между лесом и полем — черное зеркало озера. Оно такое прозрачное, что кажется водой. Но это лед. Потому что на его поверхности стоит женщина, закутавшаяся в черную шубу незнакомого мне блестящего меха. Идет редкий снег, одинокие сухие ломкие снежинки. Голова у женщины непокрыта, и снегом припорошены ее волосы цвета пепла. Она стоит и смотрит на меня. У нее потрескавшиеся губы и большие глаза. Она больше не похожа на придворную даму. Но она — та, что спасла мне жизнь. Я вздрагиваю и открываю глаза. Лютни молчат. Молчит и женщина. Слуги убирают свечи, заменяя их приличествующими случаю канделябрами. Все оживленно болтают. Женщина, которая читала стихи, пробирается ко мне. А подойдя, останавливается, улыбается, протягивает руку и говорит:
 
— Я Мириам, ваша светлость, — ее голос звучит так, будто я должен о ней знать, но я не знаю.
— Это ваши стихи, Мириам? — спросил я, чтобы не молчать, и тут же пожалел. Самый неудачный вопрос из всех, что могли прийти на ум. Если она скажет, что ее, придется хвалить.
— Мои, — сказала она. — Я всегда читаю только свои стихи. Я была придворным поэтом принца Эриха, вы могли бы знать.
— Если вы были придворным поэтом принца Эриха, вы могли бы знать, что я никогда не бывал при дворе принца Эриха, — весело ответил я. Я понял, что мне не нравится Мириам, и мне стало легче. — Я прибыл в замок спустя несколько дней после его похорон. В то время, вероятно, вы уже покинули Эстерельм?
— Я покинула Эстерельм раньше, еще до смерти принца Эриха.
Я понимал, что должен что-то сказать, но не знал, что именно. Она попала в опалу? Или это было ее собственное решение?
Но Мириам по-своему истолковала мое молчание.
— Когда я читаю стихи, у слушателей бывают видения. Не отказывайтесь, я заметила, что мой дар так же подействовал и на вас, ваша светлость.
— И как ваш дар… связан с вашим отъездом?
— Принц Эрих увидел свою гибель. Я говорила ему, что видения — это не правда. Это одна из возможностей. Предупреждение, но не закон. Но он меня не желал слышать. И я уехала. Не могла смотреть, как он идет навстречу своей гибели.
— И что же, — осторожно спросил я, — принц Эрих погиб так, как говорило видение?
Мириам кивнула.
— Именно так. Глупая смерть. Ее можно было избежать.
Я пожал плечами. Чего она ждала от меня? Что я позову ее занять пустующую должность? Да я даже понятия не имел, что у принца есть придворный поэт или стихочтец, как она там правильно называется, пока она не сказала.
— А что увидели вы, мой принц?
Я покачал головой.
— Зимний лес и замерзшее озеро. Все, о чем было в ваших стихах.
Мириам выглядела разочарованной.
— И все?
Я кивнул.
— Обычно в видениях есть люди.
— Боюсь, я слишком грубый человек для таких тонких материй. Удивительно уже то, что я увидел хотя бы что-то.
Она вскинула голову.
— А вы раньше бывали в том месте, ваша светлость?
Я покачал головой.
— Нет, никогда.
— Значит, вы скоро попадете туда, — сказала она и ушла прочь.
Я посмотрел ей вслед. Странная женщина. Зачем она водит с собой девушек? Зачем эти свечи? Что она делает здесь, в небольшом городке, пусть и в доме примара?
Я больше не думал о Мириам. Да и о видении, если честно, забыл. Мало ли что за свечи окуривали зал. Накануне отъезда из Сириу, когда все официальные жалобы были разобраны, все, кто хотел засвидетельствовать мне свое почтение, сделали это как минимум один раз, когда мои спутники под благовидными предлогами отправились в город, я решил, что тоже имею право побыть простым человеком и решил погулять по парку, соседствующему с моей резиденцией. Не то, чтобы я любил гулять по паркам. Скорее, наоборот. Я предпочитаю верховые прогулки пешим. Но когда хочется побыть одному, подальше от любых глаз, можно обойтись и без лошади.
Однако насладиться одиночеством не получилось — стоило мне свернуть на крохотную боковую аллею, как я увидел, что навстречу идет Мириам.
Про себя я выругался. Меньше всего мне хотелось сейчас видеть Мириам. Вслух же я ничего не сказал, только улыбнулся и дождался, пока она подойдет достаточно близко, чтобы поздороваться. Мне не полагалось здороваться первым, и чем-чем, а этой своей привилегией я пользовался вовсю.
— Какой прекрасный вечер, ваша светлость, так отрадно видеть, что и вы разделяете вместе с нами этот тихий час перед наступлением ночи, — с улыбкой произнесла Мириам.
Я коротко кивнул и холодно улыбнулся.
— Позвольте составить вам компанию, ваша светлость, — улыбнулась Мириам.
— Это честь для меня, — ответил я самым невыразительным из своих голосов, — провести в вашей компании даже несколько минут, которые, я уверен, покажутся мне одним мгновеньем. Но мне показалось, что вы направлялись совсем в другую сторону. — Я кивком указал себе за спину.