Ленинские эскизы к портретам друзей и противников

В письме в ЦК РСДРП, написанном около 2 мая 1910 г., Ленин так описывал положение дела: «Только первые два заседания редакции ЦО после пленума давали нам надежду на возможность совместной работы с тт. Мартовым и Даном. Согласие т. Мартова с письмом ЦК о конференции (см. № 11 ЦО. Мартов подписал это письмо) свидетельствовало безусловно о его стремлении лояльно выполнять решения пленума. Другой тон ранее всего был взят т. Даном, который объявил передовицу № 11 ЦО{43} вредною и при нас обвинил Мартова в центральноорганском оппортунизме. Для нас уже из этого стало ясно, что ярые голосовцы считают Мартова „оппортунистом“ в смысле его податливости к решениям партии и что весь вопрос сводится к тому, поддастся ли Мартов их натиску. Статья Мартова „На верном пути“ показала, что да».[19]
Ленин считал, что эти события свидетельствовали «о начале войны». Так оно и оказалось.
До поры до времени эта война велась без особой огласки. Но в сентябре 1910 г. в журнале германской социал-демократии появилась статья Л. Мартова, в которой извращалось содержание внутрипартийной борьбы в период революции 1905―1907 гг. и допускалась клевета на большевиков. Ответом на это явилась статья В. И. Ленина «Исторический смысл внутрипартийной борьбы в России», в которой разоблачалась фальшь указанной статьи. (Ленин хотел опубликовать свою статью в газетах немецких социал-демократов, но его попытка закончилась неудачей, и статья появилась только весной 1911 г. в приложении к Центральному Органу РСДРП — «Дискуссионном листке» № 3.)
Конфликты в редакции «Социал-демократа» продолжались. В ноябре 1910 г. при обсуждении статьи Ленина «О демонстрации по поводу смерти Муромцева» и статьи Д. Благоева, направленной против Троцкого, дело дошло до того, что Ленин вынужден был уйти с заседания, объяснив свой поступок антипартийным и клеветническим поведением Мартова и Дана.[20]
Из данных Биохроники видно, что в ЦПА имеются неопубликованные документы о двух заседаниях редакции «Социал-демократа»: в декабре 1910 и в июне 1911 г. На первом из них Ленину поручалось написать ответ на статью Мартова «Куда пришли»; на втором — по поводу заявления Мартова и Дана об их уходе из редакции. Подробности этих заседаний неизвестны.[21] Можно лишь утверждать, что перед вторым заседанием разрыв с Мартовым был уже предопределен. Это видно из письма Ленина Горькому от 27 мая 1911 г.: «Объединение наше с меньшевиками вроде Мартова абсолютно безнадежно, как я Вам здесь и говорил. Ежели мы станем учинять „съезд“ для столь безнадежного плана, — выйдет один срам (я лично даже на совещание с Мартовым не пойду)».[22]
В ходе все обострявшейся «войны» Мартов и Ленин в пылу спора допускали чрезмерные резкости и обвинения. Мартов, например, опускался до обвинения Ленина в обмане Интернационала и в других смертных грехах. Он издал брошюру «Спасатели или упразднители? (Кто и как разрушал РСДРП)», в которой обливал грязью Ленина и большевиков. Ленин резко осудил Мартова и его брошюру. Она была настолько возмутительна, что даже К. Каутский назвал ее «отвратительной».[23] К числу, однако, слишком уж резких обвинений Ленина против Мартова следует, как нам кажется, отнести такую филиппику из написанной Лениным в июне 1911 г. резолюции II Парижской группы РСДРП о положении дел в партии: «Что касается до таких приемов борьбы заграничных ликвидаторов против РСДРП, как политический шантаж и поставка информации в охранку, — чем занялся г-н Мартов при помощи редакции „Голоса“, — то собрание клеймит презрением подобные произведения, на которые достаточно указать, чтобы вызвать отвращение к ним у всех порядочных людей».[24] Обвинение Мартова в том, что он своими действиями «помогает охранке», Ленин повторил в статье «О новой фракции примиренцев или добродетельных», опубликованной в газете «Социал-демократ», № 24, от 18 (31) октября 1911 г.[25]
Бывали случаи, когда резкая критика Мартова и упреки в клевете и недобросовестности позднее не подтверждались. Показательна в этом плане история с провокатором Р. В. Малиновским. Еще в 1906 г. он примкнул к рабочему движению, а с 1907 г. добровольно давал сведения полиции. С 1910 г. Малиновский был зачислен секретным агентом царской охранки. Ничего этого не подозревая, большевики избрали его на Пражской конференции в состав ЦК. Он стал депутатом Государственной думы. Слухи о его провокаторской деятельности начали распространяться еще в 1911 г. В 1914 г. под угрозой разоблачения Малиновский сложил с себя депутатские полномочия и скрылся за границу. Большевики осудили этот его поступок. «Мы дезертира судили, беспощадно осуждаем и осудили его. И точка. Дело кончено»,[26] — писал Ленин в июне 1914 г. Тогда большевики еще не знали о предательстве Малиновского и восприняли намек ликвидаторов во главе с Мартовым на провокаторство Малиновского как стремление бросить тень на большевиков. В связи с этим Ленин писал: «Наш ЦК заявил, что он ручается за Малиновского, расследовал слухи и ручается за бесчестное клеветничество Дана и Мартова».[26]
 
В 1962 г. вышел 32-й том Полного собрания сочинений В. И. Ленина, где впервые опубликованы хранящиеся в ЦПА документы — показания Ленина в связи с деятельностью Чрезвычайной следственной комиссии для расследования преступлений царской власти. 26 мая 1917 г. Ленин, привлеченный в качестве свидетеля по делу Малиновского, писал: «Я слышал, что в Москве в эпоху приблизительно 1911 года возникали подозрения насчет политической честности Малиновского, а нам эти подозрения в особенно определенной форме были сообщены после его внезапного ухода из Государственной думы весной 1914 г. Что касается до московских слухов, они относились ко времени, когда „шпиономания“ доходила до кульминационного пункта, и ни одного факта, хоть сколько-нибудь допускавшего проверку, не сообщалось. После ухода Малиновского мы назначили комиссию для расследования подозрений (Зиновьев, Ганецкий и я). Мы допросили немало свидетелей, устроили очные ставки с Малиновским, исписали не одну сотню страниц протоколами этих показаний (к сожалению, из-за войны многое погибло или застряло в Кракове). Решительно никаких доказательств ни один член комиссии открыть не мог. Малиновский объяснил нам свой уход тем, что не мог дольше скрывать своей личной истории, заставившей его переменить имя, что история эта связана-де была с женской честью, что история имела место задолго до его женитьбы, он назвал нам ряд свидетелей, в Варшаве и в Казани, между прочим, одного, помнится, профессора Казанского университета. История казалась нам правдоподобной, бурный темперамент Малиновского придавал ей обличие вероятности, оглашать такого рода дела мы считали не нашим делом. Свидетелей мы постановили вызвать в Краков или послать к ним агентов комиссии в Россию. Война помешала этому. Но общее убеждение всех трех членов комиссии сводилось к тому, что Малиновский не провокатор, и мы заявили это в печати».{44} [27]
Таким образом, и Ленин и двое других членов комиссии ошиблись: провокаторство Малиновского уже в июне 1917 г. подтвердилось. Обвинение Мартова и др. в клевете оказалось несостоятельным.
Мы сообщаем эти факты, чтобы показать, что ничто человеческое не было чуждо Владимиру Ильичу, в том числе и ошибки. Важно, однако, то, что он имел мужество признавать их и не уклоняться от ответственности.
Мировая война еще больше обострила борьбу между большевиками и меньшевиками. Мартов, правда, не примкнул к социал-шовинистам, которые пошли на измену принципам интернационализма и оказались в лагере буржуазии. Он даже разоблачал царское правительство и российскую буржуазию, критиковал явных социал-шовинистов. Но он не был последователен в своих взглядах и действиях, и потому у В. И. Ленина были все основания писать 17 октября А. Г. Шляпникову: «Мартов всех приличнее в „Голосе“. Но устоит ли Мартов? Не верю».[28] Эти сомнения проглядывают и в других письмах Ленина конца 1914 г.