Дракон не дремлет
Задвижка верхней двери открылась с еле слышным щелчком; панель повернулась.
Лукиан стоял меньше чем в десяти шагах от них по другую сторону заваленного стола; он смотрел в окно на раскинувшуюся внизу Алезию. Теплый воздух из отдушины в полу колыхал его белое одеяние.
Лысая голова повернулась, острый нос наморщился. Лукиан держал на уровне груди двуствольный пистоль. С поразительной скоростью он прицелился и нажал на крючок. Из дула вырвалось пламя.
Голова Шарля раскололась, словно упавшая на мостовую дыня, забрызгав стену у него за спиной.
Димитрий прыгнул; втот миг, когда его ноги оторвались от пола, он очень явственно видел, как Лукиан вновь прицелился. Второй курок упал с тихим металлическим щелчком. Искры не было. Пистоль не выстрелил.
Дими перескочил через стол, разбрасывая бумаги и чернильницы, и схватил египтянина за грудки. Затылок Лукиана ударился об окно, стекло треснуло; Лукиан застонал в падении и вновь застонал, когда Дими навалился на него сверху. Дими ударил его коленом в пах, потом ругнулся и приставил кинжал кЛукианову горлу.
Лента, державшая очки Лукиана, лопнула, и линзы лежали у него на щеках; карие глаза скосились к носу и моргали.
–Димитрий, ты делаешь мне больно.
Дими чуть не отодвинул нож, но тут же прижал его сильнее, пока под острием не выступила полоска крови.
–Ты… ты убил моего отца?
Лукиан заморгал.
–Истребить род – не такое простое дело,– педантично сообщил он.– После резни остаются выжившие, хуже того, резня порождает слухи о выживших. Изгнание воспитывает узурпаторов. Подкуп действует не всегда – твоего отца было бы не подкупить даже и троном.
–Тогда зачем ты его убил?!– Дими было все равно, сбегутся ли воины на его голос. Ему осталось перерезать лишь одно горло.– Он… он любит твою Империю.
–Он подчинялся Империи, но не любил ее, как не любишь и ты. Однако люди тебя любят. Это общая опасная черта Дук. Потому и был отдан приказ уничтожить род.
–Кто отдал приказ?– Теперь получалось, что Дими должен сбежать, отправиться в далекие края и убить кого-то еще. И он это сделает, даже если потребуется вечность.
–Конкретный эксперимент начался в царствование Иоанна Четвертого Ласкариса.
Это было два века назад.
–Не понимаю! О чем ты? Кто… убил… моего… отца?!
–В некотором смысле, Димитрий, его убил ты.
Дими до боли стиснул зубы.
Лукиан продолжал:
–…или я. Или профессиональный отравитель из Италии. Юлий Цезарь. Солнце Галлии. Слабый кровеносный сосуд. Филипп Дука. Политологи из Александрийского университета, дабы подтвердить теорию группового поведения. Что-либо одно из этого. Все вместе.
Он шумно втянул воздух.
–А меня сгубила неспособность оценить мальчишеское рвение, и тот Дука, про которого я знал, что он самый опасный, потому что самый любимый. И ненадежный пистоль… Димитрий, ты меня когда-нибудь любил хоть немного?
Дими молчал. Теплый воздух поднимался из отдушины гипокауста [20] с тихим звуком, словно от легкого ветерка.
–Я не хочу подвергаться пыткам, Димитрий. Я видел, как это бывает. И тебе лучше тоже этого избежать. Когда покончишь со мной, перережь себе вены на руках. Не поперек, а по длине. В доброй римской традиции.
Димитрий отодвинулся и поставил колено на грудь Лукиана. Тот не делал попыток вырваться. Дими глянул на лезвие кинжала, на острие, на рукоять.
Лукиан произнес спокойно:
–Тебе это удовольствия не доставит. Я слишком быстро теряю сознание.
Дими провел два быстрых косых надреза в сгибе лукиановых локтей. Египтянин кивнул, потом глаза у него закатились, голова повернулась набок. Кровь у него была жидкая, но такая же красная, как у всех.
Дими прошел через комнату туда, где лежал у открытой панели Шарль.
Они были в одинаковой одежде. Оба черноволосые. Лицо Шарля превратилось в кровавое месиво.
Димитрий стянул с пальцев перстни, бросил кинжал. Нащупал холодный и тяжелый медальон с вороном и снял шнурок через голову.
Это будет первое, на что глянет мать, если она еще жива, а если и нет, то медальон узнает Тертуллиан.
«Да, Тертуллиан,– подумал Дими.– Перс узнает ворона. Даже если Тертуллиан считает меня предателем, он не откажет брату в погребении».
Медленно, аккуратно, слушая, не приближаются ли стражи, Дими встал на колени и отдал Шарлю последнее, что у него оставалось – свое место на небесах.
Покончив с этим, он подошел к окну. Внизу мерцали огни Алезии, слияние рек серебрилось под луной. Очевидно, жители города не поднялись с оружием в руках.
«Значит, василиски спят и не увидят уходящего государя»,– подумал он. Распахнул узкое окно, приглушив скрип занавеской, выпрыгнул наружу и затворил раму. Затем двинулся вниз по склону, к городу.
Он знал, где найти лошадь, которой не хватятся до утра. И знал человека вТруа, который нанимает солдат для войны в чужих странах, не задавая лишних вопросов.
Кроме этого он не знал ничего, только, что ему очень холодно.
Глава 3
ФлоренцияЦинтия Риччи была не очень пьяна, но, вероятно, пьянее, чем позволительно врачу в присутствии больного. Особенно если больной – самый могущественный властитель вИталии, а врач и ее отец-врач советуют ему воздерживаться от красного вина.
Впрочем, Лоренцо де Медичи, il Magnifico [21], глава банка Медичи и неофициальный правитель Флорентийской республики, уже вряд ли мог заметить, что кто-нибудь пьян. Как и все остальные на вилле Кареджи. Ибо сегодня был последний день лета; завтра мессер Лоренцо и все спутники на его орбите вернутся во флорентийский дворец Медичи. А там придется чуть-чуть больше заниматься делами между пением, танцами, поэзией, философией и вином. Чуть-чуть.
Пол был вымощен белыми и черными плитами в шахматном порядке – Лоренцо любил шахматы. Стены украшали ребристые полуколонны и фриз с музами и сатирами под сводчатым потолком. Бесчисленные свечи – на столе, в стенных канделябрах, в хрустальных люстрах – превращали полночь в ясный день. Двери были распахнуты в ботанический сад Лоренцо – осенние цветы распускались, летние увядали, их запахи сливались в изумительный аромат.
Ночной воздух был необычно свеж, и гости надели самые теплые парчовые и бархатные одеяния – к молчаливой досаде слуг, которым предстояло заново упаковывать все это к отъезду.