От глупости и смерти

–А вы…?
–Марки,– сказал он и добавил после паузы:–Марки Страссер.
Продолжая улыбаться, я спросил:
–Вы пишете под этим именем?
Он мотнул головой.
–Я уже не пишу. Давно не пишу.
–Марки,– сказал я, вслушиваясь в это слово.– Марки Страссер. Не думаю, что я читал ваши книги. Детективы?
–В основном. Триллеры. Несколько современных романов, ничего выдающегося. Но расскажите о себе.
Я поерзал на диване.
–У меня такое чувство, сэр, что вы надо мной подшучиваете.
Его мягкие голубые глаза смотрели на меня без тени лукавства. Улыбки на его лице не было. Он был усталым. Старым и ужасно усталым.
–Мы все так или иначе забавляемся, Уильям. Но не тогда, когда стареем настолько, что уже не в силах шутить. Тогда мы перестаем забавляться. Так вы не хотите рассказать о себе?
Я развел руками в знак капитуляции. Что ж, расскажу о себе.
Возможно, он и считал себя слишком старым, чтобы забавляться, но тем не менее был очаровательным стариком. И хорошим слушателем. Остальная часть квартиры словно растворилась в тумане,и мы беседовали. Я рассказывал о себе, о жизни в Калифорнии, о сюжетах моих книг, о том, что нужно для адаптации романов-триллеров для экрана.
Язык тела –интересная штука. На самом примитивном уровне даже те, кто не знаком с бессознательными сигналами, посылаемыми положением рук, ног и торса, все же в состоянии почувствовать, что происходит. Когда беседуют два человека, и один хочет довести до собеседника важную мысль, он делает это, немного нагнувшись вперед. Отвергая такую мысль, он, наоборот, откидывается назад. Я вдруг заметил, что сильно наклоняюсь вперед. Я практически лег грудью на подлокотник дивана. Он же откинулся на подушки кресла, но слушал меня очень внимательно, словно впитывая все, что я говорил. Но создавалось впечатление, что он знает: все это в прошлом, все это мертвая информация, и он просто выжидает, чтобы рассказать мне о каких-то важных для меня вещах.
Наконец, он сказал:
–Вы заметили, что многие ваши сюжеты касаются отношений отцов и детей?
Это я заметил давно.
–Когда умер мой отец, я был еще мальчишкой,– сказал я, и, как всегда, почувствовал стеснение в груди.– Когда-то, не могу точно вспомнить когда, я наткнулся на фразу Фолкнера. Он высказался примерно в таком роде: «Что бы ни писал автор, если он мужчина, он всегда пишет о поисках отца». Эти слова поразили меня с особенной силой. Я никогда не понимал, насколько мне его не хватает, до одного вечера на групповой психотерапии. Руководитель группы попросил нас выбрать человека на роль того, с кем мы всегда хотели поговорить по душам, но так и не смогли это сделать. Выбрать и сказать этому человеку все, что вы всегда хотели сказать. Я выбрал человека с усами и говорил с ним так, как не способен был беседовать с отцом, потому что был слишком мал для этого. И очень скоро я заплакал…
Я сделал паузу и добавил очень тихо:
–Я ведь не плакал даже на его похоронах. Это был очень странный, очень тревожный для меня вечер.
Я снова умолк, собираясь с мыслями. Весь наш разговор становился гораздо более тяжелым, более личным, чем я предполагал.
–А потом, года два назад, я наткнулся на эту мысль Фолкнера, и тогда все вдруг встало на свои места.
Старик не отрываясь смотрел на меня.
–И что же вы ему сказали?
–Кому? А, мужчине с усами? Хм… Ничего выдающегося. Я сказал ему, что мне удалось выбиться в люди, что преуспел, что он гордился бы мной… Да вот и все, пожалуй.
–А что вы ему не сказали?
Я почувствовал, как вздрогнул от этого замечания. И похолодел. Он бросил это так небрежно, так походя, и все же значимость этого вопроса вонзила холодное лезвие стамески в дверь моей памяти, надавила и щелкнула замком. Дверь распахнулась, и чувство вины хлынуло наружу. Откуда Марки мог все это знать?
–Ничего. Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду,– я не узнавал звук собственного голоса.
–Но ведь что-то должно было быть. Вы обозлены, Уильям. Вы злитесь на своего отца, может быть, потому, что он умер и оставил вас в одиночестве. Но вы не сказали того, что вам необходимо было сказать. Вам и сейчас нужно это произнести. Что это было?
Я не хотел отвечать ему. Но старик просто ждал. В конце концов, я пробормотал:
–Он так и не попрощался со мной. Он умер, но так и не попрощался.
Я затрясся всем телом. Я снова, после всех этих лет, стал ребенком, пытался стряхнуть с себя этот морок, отмахнуться от него. И очень тихо я произнес:
–Это было неважно.
–Для него не было важно сказать вам «прощай». Но для вас важно было услышать эти слова.
Я не мог поднять на него взгляд. Потом Марки сказал:
–В объективе времени каждый из нас видится исчезающей пылинкой. Извините за то, что расстроил вас.
–Вы меня не расстроили.
–Нет. Расстроил. Позвольте мне попытаться загладить свою вину. Если у вас есть время, позвольте рассказать вам о нескольких книгах, которые я написал. Вам может понравиться.
Я откинулся на спинку дивана, и он пересказал мне несколько сюжетов.
Он говорил без колебаний, плавно и ровно. И его сюжеты были чертовски хороши.
Да что там, они были просто великолепны. Истории в ключе саспенса, что-то вроде Джеймса М. Кейна или Джима Томпсона. Истории об обычных людях. Не сыщиках, не иностранных шпионах. Просто люди в ситуации стресса, где насилие и интриги логически вытекали из обстоятельств, в которые они попали. Я зачарованно слушал его. И какой же у него был талант по части названий! СРОК ИСТЕКАЕТ НА РАССВЕТЕ, ОТМЕНИТЕ БРОНИРОВАНИЕ, ЧЕЛОВЕК В ПОИСКАХ РАДОСТИ, ДИАГНОЗ ДОКТОРА АРХАНГЕЛА, БЛУДНЫЙ ОТЕЦ –и еще один, который поразил меня настолько, что я сделал пометку в уме, чтобы не забыть и связаться с Андреасом Брауном из книжного магазина «Готам», и попросить у него раздобыть у букинистов для меня экземпляр книги, которую я просто обязан был прочитать. Книга называлась «ЛЮБИМЫЙ УБИЙЦА».
Он умолк и стал казаться еще более измученным, чем прежде, когда пригласил меня присесть с ним. Кожа старика была бледно-пепельной, а мягкие голубые глаза время от времени закрывались.
–Может быть, вам принести воды? Или что-нибудь перекусить?
Он внимательно посмотрел на меня и произнес:
–Да, стакан воды, если вам не трудно.
Я встал, чтобы добраться до кухни.
Он пожал мою ладонь своей сухой ладошкой. Я посмотрел на него.
–Кем вам все-таки хотелось бы стать, Уильям?
Я мог бы отделаться какой-нибудь банальностью. Но не стал этого делать.
–Тем, кто помнит,– сказал я. Он улыбнулся и убрал руку.