Браки совершаются на небесах
— Привет! — свою забывчивость Марк компенсировал широкой улыбкой. — Как дела, как учеба?
— Все хорошо! — бойко отозвалась девушка. Она явно собиралась остановиться и поболтать, но наткнулась на мрачный взгляд Илоны — и заторопилась к двери подъезда. — Я побегу, дела. Пока-пока.
— Бабы по-прежнему по тебе сохнут, Леви, — Илона вытряхнула из сумочки пачку, а из нее — сигарету. Прикурила, щурясь на дым. — Даже, кажется, сильнее. Только теперь ты умеешь их отшивать.
— Ты приехала ради этих сомнительных комплиментов?
Илона промолчала.
— Как Вероника?
— Ты могла бы поехать со мной и сама ее увидеть.
Илона вздрогнула, поёжилась.
— Я не могу. Ты же знаешь, я не могу.
— Ничего я не знаю, — жестко ответил Марк. Два дня подряд визитов Илоны — это перебор. И быть корректным, вежливым, входить в чужое положение и щадить чьи-то чувства — это сегодня не про Марка. — Вероника не только моя дочь, но и твоя. А я вынужден ей врать, отвечая на вопросы про маму.
— Перестань. Пожалуйста, я прошу тебя, перестань.
— Ты первая начала этот разговор.
Илона помолчала. Марк думал о том, как бы вежливее избавиться от Илоны. Ничего лучше «Езжай-ка ты к себе домой, дорогая» на ум не приходило.
— А помнишь, какой ты был в двадцать, Марк? Смазливый, как черт. Ходячее искушение и похоть, тестостерон, плечи, пресс кубиками. Все бабы в радиусе поражения слюнями захлебывалась.
— Так!
— И почему все так кончилось, Марк?!
Илона зарыдала. Выругавшись сквозь зубы, Марк забрал у Илоны сигарету, выбросил в урну и рывком поднял бывшую жену за локоть со скамейки.
— Пошли. Перед соседями меня не позорь.
— Перед этой девкой, которая мечтает перед тобой трусики снять?
— Молчи. Я тебя умоляю, помолчи хотя бы до квартиры.
— Ты поцелуешь меня, Марк?
— Нет. Но вино еще осталось. Хочешь нажраться в моем обществе — так и быть.
— Куда делся тот красивый как бог улыбчивый парень?
— Сдох.
* * *
Илона была старше его на шестнадцать лет. Когда они познакомились, ему было двадцать, ей — тридцать шесть. Она тогда заведовала медико-санитарной частью лётного училища. Именно там, в медсанчасти, на кушетке, у них все и случилось. Марка потом однокурсники подкалывали по поводу увлечения мильфами. Да не было никакого увлечения. Просто с этой учебой и полу-казарменным режимом в общежитии возможностей встречаться с девчонками было не так, чтобы много. А тут — всегда под боком, и фигура нормальная, и делает такие штуки, на которые сверстниц еще и не уломаешь. Так почему бы не удовлетворять молодой здоровый сексуальный аппетит? Да еще по первому требованию? Всяко лучше, чем сопеть и елозить рукой под одеялом.
Марк никогда не спрашивал у Илоны, как так получилось, что она забеременела, несмотря на то, что они всегда пользовались презервативами. Но так случилось — когда Марк учился на последнем курсе. Теперь, с высоты своих тридцати с гаком лет Марк вполне допускал, что беременность эта не была случайностью или следствием производственного брака силиконовых изделий. Больше похоже на то, что для Илоны это стало запланированным событием. Презерватив проткнуть — много ума и времени не надо.
Конечно, Марка известие о беременности Илоны ни хрена не обрадовало. Кто хочет становиться отцом в двадцать с небольшим? Илона сразу сказала, что ни о каком аборте речи быть не может. И пока Марк раздумывал о своей горькой судьбинушке и о том, что ему дальше со всем этим компотом делать, Илона позвонила его родителям.
В заведение, где делают людей счастливыми, Марка отец приволок чуть ли не за шиворот. Все произошедшее не слишком хорошо укладывалось в стройную систему ценностей и четкую картину жизни полковника авиации, летчика-испытателя Арно Леви. Но действовал он решительно — впрочем, как и всегда. Спорить с отцом у Марка привычки не было. Таким вот незамысловатым образом он и Илона поженились. Впрочем, результатов своего деяния Арно Леви не увидел — он скоропостижно скончался спустя два месяца после того, как Марк с Илоной расписались. Марк не раз потом думал, что, может, как бы цинично это ни звучало, подобное развитие событий было и к лучшему. Ну, если не к лучшему, то… В общем, вряд ли отец, учитывая его характер и мировоззрение, смог бы принять случившееся… адекватно.
Тот год выдался у Марка крайне насыщенным на события. Такую плотность событий вообще, наверное, вывести можно только в молодости.
Вынужденный брак. Смерть отца. Следом — выпускные экзамены. А потом — рождение Вероники.
Сейчас Марку было стыдно за свое поведение в то время. Но тогда… тогда он не мог иначе. На самом деле не мог. Не вывозил. И вообще, дети — это забота женщин. Так он тогда искренне считал. Даже такие. Тем более — такие.
И что он, в конце концов, мог сделать?!
Он мог только работать. Много. На износ. Так, будто ничего, кроме работы, в его жизни нет. Исправно платил Илоне алименты — они развелись через полгода после рождения Вероники. Всеми силами избегал встреч с дочерью. В конце концов, ей это незачем, она все равно ничего не понимает. А ему… а ему от этих встреч становилось очень хреново. Потому что в такие моменты его внешне глянцевая жизнь пилота пассажирского авиалайнера, первоклассного специалиста, любимого женщинами и ценимого руководством авиакомпании — давала трещину. И в нее проглядывало вот это. Неприглядное.
Зачем это ему?
А Илона играла в мать Терезу. Марк потом прочитал в Интернете альтернативную версию истории жизни Агнес Бояджиу, больше известной, как мать Тереза, и это аналогия казалась ему теперь еще более уместной. Хватило Илону на пять лет. Точнее, на четыре с половиной. И в один «прекрасный» день она появилась на пороге его квартиры — нет, не этой, другой, предыдущей, поскромнее, вместе с Вероникой. И истерикой.
Марк помнил этот день очень отчетливо. Он помнил ужас, который его тогда охватил. Он слишком долго и довольно успешно скрывался от этих проблем. И теперь они настигли его. Илона — в истерике, совершенно невменяемая, обвиняющая его во всех смертных грехах. Ревущая вслед за матерью Вероника. И ему самому не дают сказать ни слова.
А потом… потом произошло нечто по-настоящему страшное. Илона просто ушла, громко хлопнув дверью. И оставив Веронику.
Марк несколько секунд в панике недвижно стоял и смотрел на всхлипывающую дочь — с красным опухшим лицом, глазами-щёлками и приоткрытым широким ртом — и ринулся к входной двери вслед за Илоной. Она не могла так поступить. Она не могла оставить ему Веронику! Что она вообще… С ума сошла, что ли?!
Но Илоны уже и след простыл. Он орал ей в лестничный пролет — безрезультатно. Он звонил ей на мобильный — с тем же нулевым успехом. Во время очередной попытки дозвониться Марк вдруг почувствовал, как его ноги что-то коснулось. Он опустил взгляд. Вероника вышла из открытой двери квартиры и сейчас обнимала его за ногу.