Табу. Разбитые судьбы (СИ)

— Жихарева! Милочка моя! Спать ты дома будешь! Какой вопрос я задал? — Василий Степанович, куратор нашей группы интернов в одной из лучших больниц столицы, был мягко сказать сложным человеком. Несмотря на то, что он был студенческим другом моего отца, он не выделял меня среди других. За что я была благодарна.
Среднего телосложения с всегда недовольным выражением лица, мужчина выливал на нас молодых будущих врачей поток грязи. Меня же это абсолютно не волновало. Я с детства привыкла к обидным словам и злым взглядам. Так что спокойно выдерживала его нападки. Может быть, таким способом он пытался закалить нас для будущего. Работа врачом — тот ещё стресс.
Пользуясь своим служебным положением, я всегда носила медицинскую маску, которая почти полностью скрывала мой шрам. Не скажу, что люди меня пугались, но пристальное внимание и сочувствующие взгляды всегда на меня действовали отталкивающе. Сочувствие хуже злорадства. Когда тебя жалеют, начинаешь осознавать свою ущербность.
Вот и сейчас на ехидство своего горе-наставника я лишь смерила его холодным взглядом.
— Вы спросили, Василий Степанович, что необходимо в первую очередь провести больному с напряженным пневмотораксом?
— И? Думаете у вас будет время на раздумья, когда больной будет подыхать у вас на глазах? Вы кучка тупых детишек, которые не готовы нести ответственность за жизни других! Да вам только лягушек препарировать можно доверить, да вы…
— Я могу ответить на вопрос или вы не закончили? — от гневной тирады у Степановича глаза покраснели и сбилось дыхание. Ещё немного и помощь бы понадобилась ему. Хотя такое представление мы видели каждый день.
Рядом стоящий однокурсник Пашка ухмыльнулся в кулак, чтобы куратор не увидел и не разразился новыми гневными словами, которые никак не повлияли на общее настроение.
— Говори… — тон Василия Степановича мигом изменился. Спустив пар, он стал обычным спокойным седовласым мужчиной с «опушкой» на макушке.
— Больному с напряженным пневмотораксом в первую очередь необходимо провести плевральную пункцию, Василий Степанович.
— Молодец, Жихарева… Чего встали? Задания на сегодня я вам раздал. Живо работать!
Я любила больницу. Было здесь что-то особенное. За дверями палат кто-то сражался за свою жизнь. Чьи-то родственники со слезами на глазах прощались с теми, кто проиграл этот бой. Но в самом конце этой борьбы все пациенты оказываются на минус первом этаже в холодном морге. Кто-то раньше, кто-то позже, выкроив себе годы.
Было время ещё тогда, лет десять назад, когда я тоже мечтала там оказаться. Но я была слишком слаба, чтобы сделать это осознанно с собой. Или же наоборот. Была сильной и смогла справиться со всем.
Когда-то читала, что, спрыгнув с моста, ты понимаешь, что все проблемы можно решить. Кроме одной. Ты уже летишь с моста.
Вот и я боролась до последнего. Я смогла найти ту нить, что связывала меня с этим миром. Мои родные. Единственные, кто будут рыдать над моей могилой. Нет ничего хуже, чем хоронить своего ребёнка. После этого они бы последовали за мной.
Поэтому я собрала волю в кулак, закрыла свою израненную душу на замОк и сделала шаг в новую жизнь.
В палате Анны Максимовны светило осеннее солнце. Ветки голых деревьев торчали в окне, навевая тоску. Её соседка, пухлая женщина с переломом шейки бедра, спокойно похрапывала.
— Деточка, когда ты меня выпишешь? — её старческий голос умиротворял.
Я вспоминала бабулю, которая быстро «сгорела» тогда, когда я пребывала в спасительном коконе пустоты. Даже хоронили без меня. Я ничего не замечала вокруг и, глядя на эту сморщенную старушку, вспоминала её.
— Рано, Анна Максимовна. Полежите отдохните. Я вот вам фруктиков принесла, — я положила на маленький столик пакет с яблоками и мягкими грушами.
— Ты опять за своё? Сама бы кушала или детишкам своим отнесла, — она укоризненно покачала головой. — А у тебя есть детишки, Машенька?
— Нет, — я даже и не думала об этом.
Не скажу, что я сознательно отгораживалась от отношений, но какой парень в здравом уме посмотрел бы на меня? Трахать девицу с мешком на голове? Стесняться познакомить её с друзьями и родителями? Выходить гулять где-нибудь, где не горят фонари? Нет, увольте. Так мне и сказал однажды года два назад однокурсник. Я его не винила.
 
Видимо прав тогда был Дима. Никто меня не полюбит. Я отгоняла эти мысли, но иногда они возвращались болезненным уколом в сердце. Спустя годы я помнила каждое слово, брошенное им. Они, словно пиявки присосались к моей коже и не желали отпускать.
Я вышла из палаты старушки и наткнулась на Павла.
— Машка, а я тебя искал.
— Я не буду за тебя ставить клизму тому противному старикашке, — я внимательно посмотрела на него, чуть прищурив глаза.
Пашка рассмеялся. Смех у него был очень даже приятный моему слуху. Впрочем, он и сам симпатичный. На протяжении всего обучения, я не зацикливала своё внимание на парнях. Для меня учеба была превыше всего. Нет, я не сноб. Просто реально оценивала мир.
Пашка был выше меня, со светло-русыми волосами и голубыми глазами. Этакий эталон женских фантазий. Это меня и отталкивало. Типичный бабник.
— Машка, пойдём после смены в кино.
— Туда, где потемнее и тебе будет не стыдно в моем обществе?
— Дура ты, Жихарева. Встречаемся у выхода, — парень подмигнул с довольной улыбкой, не дожидаясь моего ответа, скрылся за углом.
Ну что ж. Всяко лучше, чем грустить одной в четырёх стенах. Лишь бы не вышло боком…
  
Глава 14. Маша
 
В тёмном зале столичного кинотеатра я сидела бок о бок с Пашкой, пытаясь сделать вид, что происходящее на экране меня интересует. Я любила ходить в кино. Всегда одна, что не считала постыдным.
Для такого интроверта как я, единение с собой было, как само собой полагающееся. Я часто уходила в свой уютный мирок, там сама же с собой вела диалог, иногда улыбалась мыслям. Там было спокойно. Я представляла, как лежала на цветочной поляне, раскинув руки, и смотрела в голубое небо с убегающими вдаль облаками. Где-то справа пели птицы, перекрикивая друг друга. С другой стороны бежал ручей. Это был мой идеальный мир.
И сейчас я бы была там мысленно, но попой на продавленном диване в своей съемной коробке в одной из пятиэтажек в спальном районе. Я бы смотрела пустыми глазами в стену с мелкими цветами, представляя их запах, блаженно жмурясь. Кто-то мог сказать, что я свихнулась. Но лишь этот внутренний мир спасал от всех жизненных невзгод. Там было хорошо. А мнение остальных мне было не интересно.
Я тряхнула головой, возвращаясь в реальность. На огромном экране мужчина со слезами на глазах, признавался девушке в своей любви до гроба. Я честно пыталась не расхохотаться над ужасной игрой актеров. Всё-таки мелодрамы не мой любимый жанр.
Кто вообще выдумал эти стереотипы? Кто придумал, что девушки любят ванильную ваниль и плачут по любому поводу? В нашем двадцать первом веке женщины давно отвоевали своё право называться «сильным полом». Только она с температурой под сорок после рабочего дня может приготовить ужин из трёх блюд, провести генеральную уборку и сделать с ребёнком домашнее задание. В то время, как мужчина, придя с той же работы, завалится на диван, почесывая яички одной рукой, держа в другой руке пульт от телевизора, будет тяжело вздыхать, причитая как он устал.
Я не любила мелодрамы. Только ужасы. Только хардкор. При просмотре таких фильмов чувствовала, как адреналин разгонял кровь. Сердце бешено отбивало ритм. Значит ещё жива.
— Эй! Почему ты смеёшься? — Пашка попытался накрыть своей рукой мою ладонь, но я аккуратно высвободилась.
— Паш, не хочу тебя обидеть, но фильм ужасный. Ну разве так бывает в жизни? Этот Брендон развёлся с богатой женой, преодолел моря и океаны, чтобы быть с девчонкой из семьи пекарей. Ну бред же.
— Ты не веришь в чистую любовь? — он театрально ужаснулся и приложил ладонь к груди.
— Я верю в рациональные и обдуманные поступки. Ну смотри. Он остался с фигой в кармане. Весь его бизнес остался у жены. Что он может предложить девушке? Чистую любовь? Да он сам её начнёт проклинать, когда придётся ездить на рассвете в общественном транспорте на работу, на которой будет получать гроши. А через год, может три, он посмотрит на свою любимую в старом застиранном халате и будет вспоминать о той женщине с красивым маникюром, от которой пахнет Шанель, а не детской отрыжкой. Вот тогда он поймёт, что любовь приходит и так же внезапно уходит. И ему повезёт, если не начнёт пить от безысходности. Потому что ему будет нечем кормить трёх спиногрызов.