Жертвенный агнец

— Я всегда считал, что Томас все-таки хороший парень, — проговорил Штерн, устремив удивленный взгляд на заляпанную гравюру Дюрера, висящую до нелепого низко, — но когда я увидел его ванную…
Явился хозяин:
— Та-а-ак, теперь только бы ничего не расплескать… и у меня много всего, только вот оливки могут закончиться, но если пить просто так, нормально, то тоже супер. Мне приятель один подкидывает, а сам он получает все из Польши через шурина, тот водит грузовик и иногда привозит мне «Ревал» по евро за пачку…
— До того как мы окунемся с головой в нашу следственную работу, — прервал его Лейдиг, явно чем-то озабоченный, — я хочу спросить, на чье имя ты заказывал корт. Ведь мало того, что нам всем запретили появляться в этом спорткомплексе, но ведь могут на нас еще и нажаловаться, особенно тот, которому ты подпалил галстук…
— «Корт»… недоделанный язык этот английский… на имя Шмитта, — засмеялся Хафнер, гордый своей находчивостью и по сему случаю смирившийся с крахом на спортивном поприще. — Я всегда так поступаю, ведь у меня часто возникают проблемы с персоналом.
— Ну, тогда все в порядке. — Штерн потряс головой. — Давайте, шеф, выкладывайте, что там у вас.
Тойер смерил его строгим взглядом:
— Спасибо за позволение.
С чего же, собственно, он начнет?
— В общем… Я ужасно сожалею, что говорил с вами таким тоном. У меня нет слов, как я сожалею. Господин Лейдиг, вы не маменькин сыночек и уже доказали это всем, и не единожды. А вы, господин Штерн… как мог я, дурак старый, сказать такую гадость про вашу семейную жизнь… Ведь это ваша супруга сообщила мне, где вас искать. Если бы не она, я никогда бы вас не нашел. Я уж думал, что потерял вас всех… Она была со мной очень любезна, больше, чем я того заслуживаю… Передайте ей мой искренний привет… — Штерн кивнул. — А ты, Хафнер… — Что ему сказать?
— Я не пьяница, — подсказал необузданный коллега. — Со мной все в порядке. Насрать мне на часы работы, все равно я и впредь буду приходить на службу когда хочу.
— Нет, нет. — Тойер замахал рукой как горе-пчеловод, отгоняющий от себя пчел. Мед, медведи… — Я вообразил, что доплыву с вами до своей пенсии, а для развлечения буду время от времени злить начальство. Ошибался. А ведь пора бы уже соображать, не мальчик. Единственное, что можно смело планировать, так это свои похороны, а потом радоваться тому, что планы осуществились… Просто все дело в том, что сейчас где-то рядом ходит тот, кто сбросил со стены замка девушку. Вероятно, лишь слегка оглушенную. А виноват я, ведь мог же провести по свежим следам нормальное расследование, но не сделал этого, прохлопал — и теперь уже не догонишь. Но все же попытаюсь исправить ситуацию. Если же мне кто-либо и в состоянии помочь, то только вы. Я прошу вас, вы хорошие ребята. Вероятно, в последний раз прошу.
В странной гостиной Томаса Хафнера стало совсем тихо.
Наконец хозяин вскочил и бросился на шею смущенному шефу.
— Я с вами, — сквозь слезы прохрипел молодой комиссар. — Вы мой шеф, навсегда. — Тут он, опустив голову, снова сел на софу из коричневого плюша.
Лейдиг глядел мимо Тойера.
— Она в самом деле обещала повысить меня по службе, и я купился на это. Простите. Мне стыдно, честное слово. У других есть характер, а я, пожалуй, просто образчик симбиоза с медузой. С липкой, сопливой медузой… Когда-то я ездил с матерью на Балтийское побережье…
— Ладно, Симон, все в порядке, — перебил его Штерн. — Все уже позади. В общем, обнимать я вас сейчас не стану, господин Тойер. И извиняться мне перед вами не за что. Повышения по службе мне никто не сулил. Впрочем, хватит, наплевать на все. Понятно, я с вами. А тогда я даже слышать не хотел про это расследование. Точно вам говорю. И дело, по-моему, не в нашей группе, а в… — Штерн вдруг замолк, а его губы безмолвно произнесли слово, которое можно было понять как «Габи».
Тойер ничего этого не видел. Охваченный нахлынувшим на него счастьем, он лишь молча кивнул.
— Я не верил в вас, — пробурчал Хафнер. — Потому что моим версиям тоже никто не верит. Но я был не прав и понял это только что, во время конфликта в спорткомплексе. Все-таки мне с вами не тягаться, ранг не тот, это точно. Какие-то вещи замечаешь лишь в бою.
 
— Иногда, Томас, — проговорил Лейдиг тоном, близким к мечтательному, — иногда ты бываешь просто… потрясающим…
— Гулять так гулять! — радостно воскликнул осчастливленный коллега и тут же стремглав рванул в строну кухни. Он появился снова в считанные доли секунды, хотя это физически невозможно и не поддается никакому научному объяснению, держа в руках запотевшие бутылки с помпезными этикетками — крымское шампанское — и четыре мутноватых бокала.
— Только вчера купил этот нектар русских шлюх! — ликовал он. — Для особых поводов — а разве сейчас не особый повод? Ведь мы опять даем прикурить благородным дамам и господам! Я повторяю…
— Ох, Хафнер, скажешь тоже! — простонал Штерн. — Ладно уж, валяй, откупоривай свои огнетушители.
Из невидимой глазу стереоустановки гремели жесткие ритмы «Блэк Саббат», лились реки спиртного. Тойер, перекрывая своим ревом музыку, вываливал, как из рога изобилия, пеструю сыщицкую информацию: про Фабри, Дана, наконец, про два последних дня — они ушли у него на сбор всех разрешений. Завтра утром, в среду, он сможет посетить поджигателя Адмира в тюрьме. Поедет для этого в Герцогенрид.
— Нечего сказать, славно вы «отдохнули»! Как же вам удалось провернуть столько дел за такое короткое время? — Лейдиг покачал головой и пролил шампанское на окаменевший от грязи ковер.
— Когда тебе под шестьдесят, ты знаешь многих людей, которые были когда-то гейдельбержцами, — вздохнул Тойер. (Слава богу, музыка замолкла.) — Признаться, Ильдирим тоже немного помогла мне. Нынешний директор заведения когда-то был ее преподавателем… — Хафнер сделал недвусмысленный жест, который все игнорировали. — К тому же это ведь не допрос, а посещение… Во всяком случае, во время этих хлопот я и услышал про Петера Плаца.
— Пидера Баца, — важно кивнул Хафнер и опрокинул в глотку последнюю порцию шнапса — от нее только что в ужасе отказался Лейдиг.
— Абсолютно точно… Еще тот гад. Вы все были эмбрионами, а он считался тут перспективным сотрудником. Давным-давно. Мы с Фабри были хорошими полицейскими. Ну, в первую очередь Фабри, конечно, а Плац был плохим, но перспективным. Получалось это приблизительно так. В конце семидесятых в Нойенгейме орудовал маньяк…
— Я тоже его помню, — пьяно пробормотал Штерн, — я боялся его. После наступления темноты меня никуда не выпускали из дома…
— А меня всегда выпускали на улицу. Вот впускать часто не хотели, — уныло пробурчал Хафнер.
Тойер прял дальше свою нить.
— Так вот… мерзавец чудовищный. Нападал на кого попало — и на мальчишек, и на девчонок. Сначала просто хватал и отпускал, потом стал срывать одежду, хватать за гениталии. Причем всегда набрасывался со спины, сзади. Мы с Фабри поняли, что вскоре дело дойдет и до насилия — ждать недолго. А потом и до убийств, такие типы на полпути не останавливаются. Мы обозначили на карте города все места нападений, чтобы выявить радиус действия… Тут Плац арестовал какого-то городского бродягу, уже отсидевшего срок за изнасилование несовершеннолетней. И тот признался во всем. У Плаца был напарник, тоже мутный такой, так вот позже тот подтвердил, что Плац в ходе допросов сам подсказывал ответы. Да, рукоприкладствовал. Еще он славился невероятной выносливостью. Когда допрос уже из-за своей продолжительности становился пыткой… Его это не колыхало… Тогда у полиции было много прав… Так вот, в конце концов меня осенило, что преступник всегда отправлялся из одной и той же точки — с трамвайной остановки на Мёнххофплац. А бродягу, которого уже признали преступником, там никогда и не видели, не говоря уж о том, что он вообще не ездил на трамвае. Фабри предположил, что человек, всегда нападающий сзади…
— Пидер поганый, — гаркнул Хафнер. Казалось, он решил испробовать это слово во всевозможных вариантах. И запил бокалом шампанского.