Водители фрегатов

28 мая 1786 года увидели горы Гавайского архипелага. Неведомое море между островом Пасхи и Гаваями было пройдено. Лаперуз приказал снять корзину с мачты. Ему не повезло. Среди этого огромного водного пространства, куда никогда до него не заглядывали мореплаватели, он не нашел ни одного острова.
Лаперуз у Гавайских островов
Гавайские острова, как большие зеленые клумбы, возвышались над синей гладью океана. Нежные очертания кудрявых гор дрожали в прозрачном воздухе.
Фрегаты вошли в пролив между двумя островами. Справа был остров Мауи, на котором Кук был убит, слева – остров, который Кук видел издали. Лаперуз повернул налево.
Остров был цветущим садом. Даже гул прибоя не мог заглушить пронзительного щебета птиц. Высокие пальмы кивали кораблям кудрявыми головами. С гор текли ручьи и, пробежав сквозь многолюдные деревни, впадали в море. Вокруг деревень росли бананы, посаженные прямыми рядами. Ветер доносил с берега сладкий запах цветов.
Но подойти к этому острову оказалось нелегким делом. Лаперуз нигде не мог найти бухту. А остановиться прямо посреди пролива между двумя островами было слишком опасно – порывистый сквозной ветер сорвал бы фрегаты с якорей. Даже в шлюпках нельзя было высадиться, потому что у берега бушевал прибой, с которым не справится ни одна шлюпка. Команда сжимала кулаки от досады. Особенно ручьи соблазняли моряков. Вода, взятая в Консепсионе, начала портиться, и пить ее было неприятно.
Лаперуз повел фрегат вокруг острова. Он надеялся найти бухту с другой стороны. А между тем с берега сорвалась целая флотилия быстрых лодок, нагруженных всякой всячиной: живыми свиньями, рыбой, бананами, кокосами и какими-то красными тканями. Лодки пытались пристать к кораблям. Однако, едва они подходили к «Компасу» или «Астролябии», как волны, поднятые кораблем, переворачивали их кверху днищем. Но гавайцы, как и все полинезийцы, удивительные пловцы. Они снова переворачивали свои лодки, спасали тонущих свиней, вылавливали кокосы и опять неслись за фрегатами.
Фрегаты обогнули остров. Едва они обошли мыс, вид острова совершенно изменился. Тут не было ни лесов, ни ручьев. Куда ни кинешь взор – всюду одни голые бурые камни. Только у редких крохотных деревушек торчали тощие стволы пальм да зеленела хилая травка. На этом острове все потоки текли с гор в одну сторону, оставляя другую безводной. За какой-нибудь час наши путешественники из пышного, благоухающего, напоенного жизнью сада попали в иссушенную солнцем пустыню.
Но зато здесь Лаперузу без труда удалось найти удобную гавань. Уже стемнело, когда «Компас» и «Астролябия», войдя в нее, бросили якоря.
Тотчас же фрегаты были окружены лодками. Особенно много собралось их возле «Компаса». Гавайцы целыми толпами лезли на палубу, таща с собой свои товары.
Лаперузу не хотелось пускать на корабль гавайцев, убивших капитана Кука. Он боялся их. Наступала ночь – уследить за ними в темноте будет очень трудно. Торговлю можно начать и завтра.
Выйдя на палубу, Лаперуз оглушительно закричал в рупор:
– Табу! Табу!
Это слово Лаперуз прочитал в дневнике Кука. Кук говорит, что все полинезийцы боятся слова «табу» больше всего на свете. Все страшное и священное, все, к чему нельзя прикасаться, они называют «табу».
– Табу! Табу! – кричал Лаперуз.
И гавайцы попрыгали с палубы в свои лодки. Через десять минут в бухте наступила полная тишина.
Наутро они явились снова. Лодки едва держались на воде – столько в них было товаров. Разговаривать на фрегатах стало невозможно: визг свиней заглушал все слова.
Лодки прибывали с самых отдаленных частей острова и даже, быть может, с других островов. Лаперуз по-прежнему не пускал гавайцев на палубу. Они сидели в лодках и, как на базаре, громко выкрикивали свои товары. Французы, конечно, не упустили такого удобного случая запастись свежими съестными припасами.
Гавайцы пренебрежительно относились к стеклянным бусам и пестрым тряпочкам. Такой хлам они соглашались брать только в подарок, но не в уплату за товар. Им подавай железо – ножи, топоры, обручи от бочек. За железо они согласны были отдать все, что угодно. Также очень ценили они маленькие зеркальца. Этих зеркалец – величиной чуть побольше пятака – Лаперуз за два часа продал несколько тысяч.
В полдень Лаперуз приказал прекратить торговлю. Было закуплено уже более трехсот живых свиней, для которых пришлось устраивать на кораблях особые свинарни. Кладовые ломились от кокосов и бананов.
Лаперуз не собирался долго оставаться на Гавайских островах. Он спешил в Северную Америку. Но, прежде чем покинуть бухту, он решил узнать, нельзя ли здесь поблизости запастись пресной водой. Нужно было совершить экскурсию на берег.
Помня трагическую гибель капитана Кука, Лаперуз, несмотря на миролюбивый вид туземцев, старался быть как можно осторожнее. На берег отправились четыре шлюпки. В двух шлюпках, шедших впереди, сидели солдаты морской пехоты с ружьями наготове. Они должны были оборонять две другие шлюпки, в которых ехали оба капитана, ученые и офицеры.
Высадившись на берег, солдаты построились полукругом, чтобы защищать шлюпки от нападения с любой стороны. Но гавайцы, во множестве столпившиеся на берегу, оказали французам самый дружеский прием. Один из них, высокий красавец, одетый в красную мантию, держа в руке деревянное копье, выступил вперед. Подойдя к Лаперузу, он воткнул копье каменным наконечником в землю и произнес речь. Пока он говорил, никто из гавайцев не раскрывал рта, не двигался с места. А говорил он не меньше получаса. Лаперуз из его речи, конечно, ничего не понял.
Кончив говорить, гаваец снял с себя мантию и, поклонившись, передал ее Лаперузу.
Толпа восторженно закричала.
Лаперуз догадался, что ему оказана высокая честь. Он не хотел быть неблагодарным. Сняв свою шпагу, он прицепил ее к поясу гавайца.
Воду Лаперуз пошел отыскивать сам, взяв с собой шестерых солдат. Капитан де Лангль и другие офицеры остались возле шлюпок. Местность вокруг бухты безлесная, открытая, и если с Лаперузом что-нибудь случится, ему всегда можно будет помочь.
Но с Лаперузом ничего не случилось. Пройдя мимо деревушки, возле которой бегали дети и хрюкали свиньи, он нашел глубокий колодец, на дне которого было немного вонючей солоноватой воды. Этой грязной мутью пользовалось все население бухты. Брать такую воду на корабль не стоило, потому что она была нисколько не лучше той, которая еще хранилась в трюме.
Невдалеке от колодца начинался склон высокой горы. За этой горой находится цветущая страна, где шумят потоки. Но переход через эту крутую каменистую гору займет пять или шесть часов. А воды с того берега без лошадей не дотащишь никак.
– Нам здесь делать больше нечего, – сказал Лаперуз. – Мы сегодня же уедем отсюда. До Америки нам придется пить несвежую воду.
Погуляв по берегу часа два, Лаперуз вернулся на корабль.
Вечером фрегаты вышли в море.
Мельник
Экспедиция была обеспечена провизией чуть ли не на целый год. Трюмы загромождали мешки с чилийской пшеницей, а за перегородками на палубах визжали гавайские свиньи. Но экипаж страдал от недостатка воды. Несколько сот свиней выпивали столько воды, что бочки с пресной водой стали быстро пустеть. Людям воду выдавали по порциям. И вода эта пахла болотом.
С хлебом дело обстояло еще хуже. Обходя мыс Горн, Лаперуз заметил, что в холодном климате мука очень быстро покрывается плесенью. Поэтому в Чили он вместо муки купил несколько тонн пшеничного зерна, которое портится гораздо медленнее. Он полагал, что очень нетрудно будет толочь это зерно в ступке. Но оказалось, что для того, чтобы натолочь муки на всю команду, нужно громыхать ступкой с утра до вечера, и мука получалась скверная. Хлеб выходил липкий, тяжелый, плохо пропеченный. Недоеденный хлеб приходилось отдавать тем же свиньям, и матросы начали роптать.
– Свиней поят и кормят, а человек сиди голодный и не смей попросить вторую кружку воды!