Деус Вульт!

Солнце садилось. Над Вифинией стоял теплый июньский вечер. Зимой в Италии Рожер изрядно поистратился, и теперь у него оставалась только серебряная цепь, полученная от отца на прощание. Он отломил от цепи звено и купил на него большой глиняный кувшин с вином. При этом сам кувшин заинтересовал Рожера не меньше, чем его содержимое. Он привык к кожаным бурдюкам или деревянным бочонкам. Грешно было бы выбрасывать столь добротно сделанную вещь после того, как она опустеет… Роберт без труда нашел его, они уселись на кучу камней для баллисты, по очереди прикладываясь к кувшину, и болтали до самого ужина.
Когда семейная тема была исчерпана, Рожер приступил к предмету, занимавшему все его мысли.
— Ты был в Константинополе во время принесения клятвы и хорошо знаешь законы. Расскажи, пожалуйста, что ты об этом думаешь.
— Я знаю только те законы, которые касаются людей вроде нас с тобой, — ответил Роберт, готовясь к долгой речи. — Я изучил их, когда участвовал в захвате сицилийских земель. Ваш манор был завоеван еще до твоего рождения, и ты хорошо знаком с правами и обязанностями твоего отца; но эти законы действуют лишь тогда, когда лен выделяется впервые. Во-первых, в договоре участвуют две стороны: ты клянешься сеньору, что станешь «его человеком», то есть вассалом, а он клянется оказывать тебе покровительство — скажем, защищать тебя при необходимости или помогать в завоевании новых земель. Если сеньор не соблюдает договор, вассал имеет полное право взбунтоваться. Чем мы здесь занимаемся? Помогаем императору завоевывать новые земли и защищать те земли, которыми он еще владеет. Что он обязан делать для нас? Ну, через час мы будем ужинать за его счет. Он кормит и защищает нас. С его стороны это очень любезно. Но то же самое делали графы Бургундии и Ломбардии. Разве они не защищали паломников, идущих через их земли? Однако никто из вас не приносил вассальную клятву их императору Генриху! Я думаю, Алексей не выполняет своих обязанностей по защите вассалов. Где его войско? Где он сам? Он должен быть здесь во главе византийской армии, а не сидеть на троне в Константинополе. Мне кажется, граф Тулузский совершенно прав: вполне достаточно клятвы не посягать на трон и земли Алексея. Похоже, ты не до конца понимаешь, что произошло в Константинополе.
— Я думаю, мы попали в довольно щекотливое положение, — осторожно ответил Рожер.
— Ха, довольно щекотливое! Мы попали в настоящую ловушку. Несчастных бедняков Вальтера Голяка погнали прямиком в Азию, но, когда мы подоспели, от них остались рожки да ножки. Император имел дерзость арестовать графа Вермандуа, родного брата французского короля, и объявить его своим заложником. Граф Тарентский не подпустил нас к городу, опасаясь, что мы бросимся штурмовать его стены. Мы разбили лагерь в Русе, где не было ни кораблей, которые могли бы перевезти нас через море, ни греческого войска. Нам было нечем кормить лошадей, пока граф не отправился к императору и не заключил с ним что-то вроде мира. Конечно, нам ничто не угрожало, потому что мы в любое время могли пробиться домой. Но без греческих кораблей мы не могли переправиться в Азию, а возвращаться в Италию с пустыми руками было глупо. Мы ведь пустились в поход, чтобы завоевать Антиохию! Но, увы, графу пришлось дать вассальную клятву за всех своих спутников, включая и меня, а Роберта де Санта-Фоска такое положение дел совершенно не устраивает!
От волнения Роберт все чаще уснащал свою речь итальянскими словечками и совершенно не по-норманнски размахивал руками. Рожер отвечал ему нарочито медленно и тщательно подбирал северофранцузские слова, пытаясь заставить собеседника говорить на понятном ему языке.
— Значит, твой граф дал за тебя вассальную клятву, а мой герцог сделал это за меня, и мы оба крепко связаны ими, пока наши сеньоры не освободят нас от этой зависимости. А мы тем временем будем участвовать в святом деле и выполнять свой обет.
— С этим я согласен, — чуть успокоившись, ответил Роберт. — Обет нужно исполнять. Это единственное, что сплачивает наше войско. От выполнения обета зависит все наше существование. Но твои разговоры о «святом деле» просто смешны! Ваш герцог прибыл сюда, чтобы завоевать славу, накопить сил, вернуться домой и пойти войной на брата. А вот граф Тарентский собирается до самой смерти оставаться в Византии, воюя с турками. Ты думаешь об освобождении Святой Земли, а я думаю об отражении неверных, где бы они ни были. Этих целей можно добиваться порознь. Граф хочет получить от императора какой-нибудь большой город, желательно Антиохию, и поэтому вынужден поддерживать с ним добрые отношения. Так пусть тем, кому ничего не достанется, позволят освободить Иерусалим, занять пограничные крепости и защищать рубежи Палестины!
— Я бы предпочел сначала освободить Иерусалим, а потом завоевывать себе замок. Только так можно сдержать данную мной клятву паломника, — хмуро заявил Рожер.
— Ну что ж, пусть все остается как есть, а мы будем выполнять свой долг, — весело согласился Роберт. — Увидим, чем кончится дело с осадой. Ждать падения Никеи осталось недолго. Что-то уж очень веселятся ее защитники: не к добру это. Пожалуй, сплетня насчет подкупа коменданта похожа на правду.
Вино кончилось, юноши встали и побрели ужинать. У шатров уже собиралась толпа.
Когда Рожер лег спать, у него шумело в голове от захватывающих рассказов о покорении Сицилии. Он был счастлив, что его кузен и друг служит в самой боеспособной части войска, и надеялся воспользоваться его советами. Решение запутанного вопроса о вассальных обязанностях можно было отложить до взятия Антиохии. Проснулся он поздно и понял, что пропустил мессу — впервые с тех пор, как покинул Италию.
Осада Никеи продолжалась уже две недели, и Рожер постепенно освоил воинские обычаи. Было сухо и тепло, и чем больше он привыкал к местному климату, тем увереннее чувствовал себя в доспехах. Император не скупился на еду и вино, а Годрик построил из дерна прохладную землянку. Но защитники все еще постреливали со стен, а баллисты по-прежнему не приносили башне вреда. Казалось, осада будет продолжаться вечно, и он понял, что война на девять десятых состоит из рутины.
Конец настал неожиданно. Семнадцатого июня на озере появились греческие корабли, доставленные по суше из Никомидийского залива. Такие подвиги были по плечу только грекам. Эти корабли, оснащенные мощными машинами, могли громить стены прямо с озера. Заодно они перерезали подвоз припасов осажденным, которые турки под покровом темноты тайно доставляли на гребных судах. В полдень восемнадцатого июня, когда Рожер находился у себя в землянке и Годрик помогал ему надевать кольчугу, радостный вопль внезапно потряс весь южный лагерь. Рожер выскочил наружу без оберка и шлема, в незашнурованной, развевающейся кольчуге. Башня, столь долго представлявшая собой неуязвимую для баллист мишень, окуталась облаком пыли и рухнула! Пока защитники крепости не опомнились, нужно было немедленно идти на штурм, но эта оказия была упущена: до конца утренней стражи оставалось лишь несколько минут, и многие воины торопились занять лучшие места за обеденным столом, а дневная стража, в которую предстояло заступить Рожеру, еще не успела облачиться в доспехи. Отчаянная попытка нескольких вооруженных рыцарей ворваться в ворота была предотвращена — их отозвали глашатаи герцога, и вскоре брешь прикрыли большие силы противника. Граф Тулузский в тунике и плаще поскакал наперерез устремившейся в атаку толпе и остановил ее. Воины разошлись по своим местам, предоставив дневной страже изумленно пялиться на знакомые до боли двести ярдов земли, устланной густой пылью.
Когда Рожер сменился с дежурства и шел ужинать, то услышал, что генеральный штурм назначен на завтра и начнется он в одиннадцать часов утра (по-здешнему, в пять), когда обороняющиеся утратят утреннюю бдительность, а взошедшее солнце будет светить им прямо в глаза. Это был подходящий предлог для хорошей выпивки, но Рожер, взволнованный предстоящим ему первым боем, не нуждался в дополнительном возбуждении. Вместо этого он пошел в лагерь лотарингцев и исповедался у иноземного пастыря, которого ничуть не смутило, что он отпускает грехи своему соседу по столу.