Необычные приключения обычной попаданки (СИ)
Вообще, всех местных жителей отличал очень высокий рост, взрослые были явно выше двух метров, а то и все два с половиной, имели ширококостный скелет и достаточно мощную развитую мускулатуру. Они все были атлетичные и хорошо пропорционально сложенные. Их кожа даже чисто внешне была более плотной и имела бронзовые оттенки: у кого-то ближе к медному, у кого-то — к алюминиевому, с легким блеском проявляющемся в разной степени, словно отполированная. В повозках ехали мужчины и женщины, иногда даже с детьми. Из чего я сделала вывод, что мир, в котором оказалась, не сильно уж отличается от нашего, по крайней мере, здесь царило равноправие. В целом иномиряне имели вполне привлекательную наружность, а вот что мне показалось наиболее чудным так это их удлиненные уши, которые были у всех местных жителей встретившихся нам. Было странно, что мой провожатый сильно отличался от большинства встреченных уроженцев, выглядя на их фоне совершенно несуразным. Я сделала вывод, что это лично его отличительная особенность.
Подошли мы к городу, когда уже начало смеркаться. Конные обозы уже давно въехали и затерялись в городской черте, редкие единичные пешие странники подтягивались к входу, среди последних были и мы. Поселение окружала очень высокая крепостная стена из серого камня — с бойницами и башнями со смотровыми площадками. Во рву плавали весьма устрашающие рептилии, похожие на гигантских морских змей в мелкой чешуе, с плавниками и очень длинными острыми зубами. На наших глазах со стены им в ров скинули тушу и все три твари сцепились в схватке за лучший кусок. Идя по мосту я, цепенея от страха и одновременно с восторгом наблюдала, как извивались в воде их гибкие длинные, не менее семи или даже десяти метров в длину, тела. На мост долетали брызги от ударов их могучих тел об воду. Но чем закончится их схватка, узнать мне не представилось возможным, провожатый дернул меня за руку, уводя от края моста и что-то сказал. «Видимо поторопил» — догадалась я, когда в город зашли последние путники, и ворота с противным скрежетом и лязгом цепных механизмов подняли и их закрыли на массивные засовы.
Вечерний город гудел, словно осенний улей, все расходились по домам. Кто-то при этом забирал с собой яркие вывески магазинов, и глазу представала однотонная угнетающая серость строений. Проходя мимо одного из таких мест, я почувствовала, как из ещё приоткрытой двери потянуло пряным ароматом свежей выпечки. До самого места назначения этот момент стал единственным приятным впечатлением. В остальном в городе было много разбросанного мусора и грязи, особенно скопившегося в закоулках между домов и возле заборов, ограждающих некоторые из строений. От этих куч нечистот сильно воняло тухлятиной и кисляком, периодически в них было заметно шевеление мелкой живности и раздавался писк, похожий на мышиный.
Пришли мы, наконец, на уже закрытый рынок, представляющий собой несколько длинных рядов, образованных из домов-лавок, когда над поселением сгустились сумерки, и город вот-вот должна была окончательно накрыть темнота. Остановились напротив одного из них, вокруг которой суетился хозяин своей торговой точки, активно размахивая руками и что-то разъясняя парню, стоявшему рядом с ним.
— Кхарм, Бертэм, — первым начал разговор охотник.
Мужчина развернулся к нам лицом, цепким беглым оценивающим взглядом оглядел нас, и только после этого хозяин лавки ответил:
— Кхарм, айн нимарн. Хум унайм? — лукаво щуря глаза.
Мужчина, с которым я пришла, легонько подтолкнул меня ближе к этому иномирянину. Тот ожидаемо оказался на несколько голов выше меня ростом, но смотрелся несколько худощавым, относительно других аборигенов, которых успела увидеть в городе и на подступах к нему.
— Сим! Рунгутэ буэнм хаяни.
У владельца лавки оказались тонкие заостренные черты лица, а при виде меня странным блеском засверкали глаза, что предало ему зловещий вид. Меня охватило плохое предчувствие.
— Кхарм, хаяни, — попробовал заговорить со мной новый знакомый.
Решила даже не пытаться отвечать на вопрос, который, по-видимому, задали мне. Во-первых, я не знаю, о чем меня спросили, а он не поймет то, что я попытаюсь ответить. Во-вторых, я сама удивляюсь, как еще стою на ногах, впустую потратить последние крохи сил на то, чтобы открыть рот и попробовать что-то сказать — не хотелось.
— Ун бумбов, — пояснил ему что-то мой провожатый.
— Хум⁈
— Бертэм, айн нимарн, ундэм дайнарн слимвей ярд, — ответил ему мой проводник.
А затем меня передали молодому иномирянину, которого я определила, как помощника. Парень проводил меня в тёмный, но тёплый подвал. Здесь загороженные решеткой из крепких толстых металлических прутьев под замком сидели люди, во всяком случае, сначала они мне ими показались. Я не видела лиц, но по очертаниям фигур и одежды поняла, что это женщины, и хотя их фигуры были крупнее обычных людских, над их головами не было видно выпирающих длинных ушей. Меня втолкнули в клетку к ним. «Что это за место? Местная тюрьма?» — попеременно всплыли вопросы в моей голове.
Когда глаза привыкли к полумраку помещения, я смогла рассмотреть своих соклеточниц. Большинство из них оказались весьма молоды и красивы, насколько я могла судить о местной красоте иномирянок. Меня тревожило, что в глазах большинства, находящихся здесь, читалась обреченность, но на меня все смотрели весьма заинтересовано, что даже не пытались скрыть. Я со всей ясностью осознала, почему оказалась с ними, когда поняла, что у всех были обрезаны удлиненные кончики ушей. От этого наблюдения внутри зародилось неприятное предчувствие, но осознать его причины и проанализировать зарождающуюся в подсознании мысль я не могла, да и сил, чтобы на этом сконцентрироваться не оставалось. Так и не проходившая тошнота усиливалась от неприятного запаха, исходившего от помойного ведра с испражнениями, находившегося в дальнем углу непроветриваемого помещения. Адская головная боль не утихала ни на минуту вот уже несколько суток и начинала сводить с ума.
Через некоторое время многие узницы, осмелев, подходили ко мне вплотную, внимательно и удивлённо рассматривая с ног до головы, а кто-то даже норовил прикоснуться. Такое пристальное внимание было откровенно не приятным мне и раздражало, но понимала и то, что я для них странное создание. Единственное слово, которое так и крутилось вокруг и, как я догадываюсь, местные употребляли именно в отношении меня: — «хаяни». Одна из девушек даже пыталась заговорить со мной, но я показала жестами, что ничего не понимаю.
Видимо, поняв, что общение с окружающими я поддержать не смогу, интерес ко мне наконец-то иссяк, что меня несказанно обрадовало, и, полусидя на полу общей камеры, привалившись спиной к стене, мне удалось ненадолго задремать. Очнулась от того, что к нам в клетку кинули еще одну беснующуюся иномирянку:
— Хатэги! Хатэги! Айн блюмте! Айн блюмте! — женщина отчаянно хваталась за прутья решетки и безрезультатно пыталась сделать с ними хоть что-нибудь.
Похоже, что кончики её ушей отрезали только что, из свежих ран шла кровь, стекая так же тонкими алыми струйками по лицу. Она что-то кричала своим пленителям, но все попытки были безрезультатны. Осознав это, она обессилено опустилась на колени, и всё её тело сотрясалось в рыданиях.
И хотя я ни чего не понимала, но чувствовала, что её беспокоит нечто большее, чем обрезанные уши. Очевидно, что на продолжающую сочиться из них кровь она вовсе не обращает внимания. В глазах большинства отражалось молчаливое сочувствие, но ощущалось и то, что эта ситуация для них привычна. Леденящей волной ужаса меня накрыла догадка, что эти женщины — рабыни. И я среди них.
Оторвав изодранный рукав своей блузки, подошла к девушке и предприняла попытку остановить кровотечение. Затем я вытерла подсохшие красные тонкие дорожки, с её щёк. Женщина подняла на меня глаза полные боли и отчаяния, но еще в них промелькнула благодарность. Уткнувшись в моё плечо, она очень горько рыдала, повторяя одно и то же:
— Айн блюмте! Айн блюмте!