Здесь обитают призраки
В прошлом лондонские улицы почти не привлекали моего внимания. Так оно обыкновенно и бывает, если живешь в городе, однако ныне, минуя эти улицы, я потрясенно отмечала, сколь они грязны; туман здесь словно вовеки не рассеивается, но оседает миазмами, и человек понуждаем пробиваться сквозь них с боем; я размышляла, почему столица наша до того испакощена, что с одной уличной панели едва ли разглядишь противоположную. В этом свете Норфолк обладал преимуществом — по меньшей мере, он чист. Воздух его свеж. Я готова была смириться с призраком ради капли свежего воздуха.
Свою поездку я рассчитала так, чтобы прибыть в школу незадолго до обеденного времени, а уличное движение не чинило мне препон; узрев вдали искомое здание, я взглянула на часы и поняла, что лишь спустя десять минут мальчиков отпустят из классных комнат на часовую перемену. Сойдя из омнибуса, я помешкала у ограды. Торопиться некуда, минута неотвратимо настанет.
Созерцая школьный двор, я невольно вспомнила свое первое рабочее утро в Святой Елизавете, это преображение из ученицы в учительницу, страх, объявший меня, едва ко мне явились мои маленькие девочки — одни боязливы, другие вот-вот расплачутся, и все ждут, смотрят, что за наставница досталась им на ближайшие двенадцать месяцев. Естественно, я была самой молодой учительницей в школе, и большинство тех, кто сидел за учительскими столами в соседних классных комнатах, считанные годы назад учили и меня, а потому я прекрасно знала, сколь жестоки порой бывают эти люди. Эти самые дамы, что приветствовали меня поутру, словно закадычную подругу, не раз секли меня, и лицемерие их отнюдь от меня не укрылось; трепеща я пожимала им руки или заходила в учительскую чайную комнату — в ученические годы путь туда мне был заказан, а преступление границ не обещало ничего, кроме ужаса.
В тот день я поклялась себе ни за что не пугать моих маленьких девочек, не угрожать им и не пороть; им необязательно любить меня — воистину, оно и к лучшему, если они не станут питать ко мне любви, — однако мне потребно их уважение, и я изо всех сил постараюсь его заслужить. За три года моей службы в Святой Елизавете я обрела уверенность в себе; я наслаждалась своей работой и полагала, что выполняю ее небесталанно. Убежденная, что будущее не сулит мне замужества и семьи, я воображала, как проведу всю жизнь в четырех стенах классной комнаты; пролетят десятилетия, я буду стареть и седеть под неувядающим портретом королевы и принца Альберта, а маленькие девочки, мои маленькие девочки, пребудут неизменны и ничуть не повзрослеют, а в ежегодном новом наборе замелькают младшие сестры тех, кто уже сидел за этими партами. В глубине души я предвкушала тот первый день учебного года, когда ко мне придет ребенок, чью мать я когда-то учила. Вот тогда я пойму, что на своем месте добилась успеха.
Звонок в недрах школы пробудил меня от грез, и я зашагала к воротам; школьные двери распахнулись, и мальчики рассыпались по двору и расселись под белыми кленами, где открыли жестянки со скудными своими обедами. Кто-то уже за кем-то гонялся, после трех часов прилежания за партами выплескивая природную свою живость. Двое о чем-то заспорили и тут же подрались. Я помедлила, раздумывая, не следует ли мне вмешаться, но, к моему облегчению, из боковой двери выступил учитель, человек крутого нрава, судя по виду, и мальчики в страхе разбежались. Я отвернулась от них, вошла в школу через парадные двери и зашагала случайным коридором, озирая незнакомый интерьер.
Из классных комнат выходили мальчики — вероятно, лодыри и озорники, задержавшиеся после уроков, дабы выслушать внушение за некую провинность, — я заглядывала в открытые двери, убежденная, что с первого взгляда опознаю предмет моих поисков. Наставниками здесь были в основном мужчины, что обычное дело, сообразила я, в школе для мальчиков; отчасти удивительно, что искомую женщину наняли здесь служить, — наверное, это прогрессивное учебное заведение. В Святой Елизавете преподавал лишь один мужчина — единственное исключение сделали для Артура Кавена, — и я сомневалась, что в ближайшее время наймут его преемника. Равновесие пришлось бы кстати, мечтала я. Весьма отрадно, пожалуй, обсуждать классные уроки с приятными молодыми людьми.
Я дошла до конца коридора и уже собралась развернуться и зашагать обратно, но тут заметила ее. В классной комнате она была одна — стоя ко мне спиною, тряпкой стирала с доски утренние задания. Я наблюдала за нею, и в душе моей облегчение от того, что я наконец ее отыскала, мешалось с обидой, ибо она живет без стыда и печали, а моя жизнь полна горестей и неотступных опасностей. Я вошла и огляделась; детей в классе не было, что мне и требовалось, и я решительно захлопнула за собою дверь.
Она вздрогнула и обернулась, в страхе прижав ладонь к груди. В лице ее читался ужас — любопытно, всегда ли она была так пуглива. Впрочем, увидев меня и осознав, сколь глупо ее поведение, она усмехнулась.
— Прошу меня извинить, — сказала она. — Я витала мыслями вдали отсюда. Душа в пятки ушла. Нынче меня легко напугать. Я не всегда была такой.
— Я не имела в виду к вам подкрадываться, — отвечала я, хотя, говоря по чести, ровно это я и имела в виду. Я ведь не написала ей письма, не предупредила, что намерена прибыть в Лондон. Я не желала, чтобы она отложила нашу встречу или вовсе отказалась со мною увидеться.
— Совершенно ничего страшного, — сказала она, затем сощурилась на меня. — Мы ведь знакомы, не так ли? Вы же миссис Джейкс? Мать Корнелиуса?
— Нет, — сказала я.
— Прошу меня извинить. Очевидно, я с кем-то вас путаю. Вы пришли ко мне или кого-то ищете?
— Я пришла к вам, — сообщила я. — И буду признательна, если вы уделите мне несколько минут.
— Разумеется, — сказала она, присев за свой стол и жестом пригласив меня сесть напротив. — Извините, — прибавила она. — Я не уловила вашего имени.
Я улыбнулась. Она что, притворяется? Или это всерьез? Она держит меня за скудоумку? (Говоря точнее, неужели она все ещедержит меня за скудоумку?)
— Вы меня не узнаете? — недоверчиво спросила я.
Она вгляделась пристальнее и смущенно поерзала.
— Если вы скажете, чья вы мать…
— Я ничья мать, мисс Беннет, — сухо отвечала я. — Мое лицо вам знакомо, поскольку мы встречались однажды, чуть более месяца назад. Вы промчались мимо меня на перроне норвичского вокзала Торп. Мы обе уронили багаж. Вы взглянули мне в лицо, и я могу поклясться, что вы поняли, кто я такая. Посему меня немало удивляет, что вы делаете вид, будто меня не узнаете.
Кровь отхлынула от ее лица; мисс Беннет сглотнула, взглянула мне в глаза, но не выдержала и отвернулась.
— Ну конечно, — сказала она. — Вы мисс Кейн, да?
— Именно.
— Это… неожиданно, — сказала она.
— Могу себе представить. — Я слышала холодность в своем тоне и сама удивлялась. До сего дня я и не подозревала, сколь рассержена на эту женщину. Теперь же, когда она очутилась на расстоянии вытянутой руки, кровь моя гневно забурлила. Эта женщина повинна в моих страданиях, она в ответе за мои бессонные ночи. Не в силах смотреть мне в глаза, она перевела взгляд на мои руки; ладони мои лежали на столе, и шрамы от ожогов были явственно видны. Мисс Беннет скривила лицо и отвернулась.
— Как видите, Годлин-холл оставил мне шрамы, — сказала я. — Однако у меня есть осложнения и посущественнее изувеченных рук.
— Вам… — с трудом выдавила она, — вам плохо там живется?
Я расхохоталась. Я не верила своим глазам, зря эту напускную наивность.
— Мисс Беннет, — промолвила я. — Отставимте, пожалуй, эти игры. Мне необходимо поговорить с вами о Годлин-холле. Единственно с этой целью я прибыла в Лондон, и времени у меня немного. Мне нужно успеть на дневной поезд, а к вам, без сомнения, после обеденной перемены примчится толпа маленьких мальчиков.
— «Примчится» — это, мне кажется, отчасти преувеличение, — с улыбкой заметила она, и я снова рассмеялась. Реплика ее, во всяком случае, рассеяла неловкость.