Последний и решительный (СИ)
* В реальности перебазирование состоялось из-за угрозы со стороны немцев, но в данной реальности они в Финляндии не высаживались.
Двадцатого марта Щастный стал фактическим главой Балтийского флота.
Пятого апреля он официально назначен начальником Морских сил Балтийского моря.
Флот был переправлен в три этапа и закончилась эта эпопея 20 апреля. За время похода несмотря на сложные условия — постоянные шторма, а также резкое ослабление дисциплины, связанное с революционными событиями, не было потеряно ни одно судно.
Успешное руководство процесса перебазирования флота в Кронштадт подняло авторитет Щастного среди моряков. Десятого мая моряки кораблей Балтийского флота, стоявших на Неве, приняли резолюцию с требованием «всю власть по обороне и управлению Петроградским округом вручить морской диктатуре Балтийского флота».
Далее Щастный разгласил секретную телеграмму Троцкого и Беренса от двадцать первого мая о денежном вознаграждении для лиц, которые будут взрывать и топить корабли в случае необходимости.
Как результат его арестовывают по личному распоряжению самого Троцкого на основании материалов подготовленных Военным контролем: «за преступления по должности и контрреволюционные действия».
Двадцатого июня был судим Революционным трибуналом при ВЦИК, свою вину Щастный не признал и отсутствие Троцкого, что в реальности «утопил» этого моряка, его спасло. У Беренса явно не хватило харизмы Демона революции, чтобы прогнуть под себя членов ВЦИК по максимуму. Жданов, что выступил в качестве адвоката опять же постарался, против смертной казни так же выступили представители левых эсеров, что на тот момент числились в данном органе власти и в итоге Щастный отделался десятью годами заключения. Но скорее всего в дальнейшем его перевели бы в штрафбат, что большевики тоже приняли решение сформировать. Дурной пример заразителен. Вон и немцы всех заключенных в «смертники» перевели.
«Еще один Наполеон?» — подумал Михаил, просматривая пункты обвинений.
Так в приговоре утверждалось, что Щастный сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утверждённых Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вёл контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, об якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утверждённого СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путём снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов; то попустительствовал своему подчинённому Зелёному в неисполнении распоряжений Советской власти, направленных к облегчению положения флота, и замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе, не исполняя своей прямой обязанности отстранения таких подчинённых от должности; то под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений. Принимая во внимание, что вся эта деятельность Щастного проявлялась им в то время, когда он занимал высокий военный пост и располагал широкими правами во флоте Республики.
— Ну а на самом деле?
— Не собирался я ничего такого творить… Это же просто глупо!
— А контрреволюционная пропаганда?
— Естественно, что я был против решения о возможном уничтожении флота и даже кронштадтских крепостей. Это же просто дурость какая-то! О чем и заявил открыто, за что меня и обвинили в контрреволюционной пропаганде.
— Согласен… А остальные пункты? Например…
— Да просто порядок хотел навести! Хоть как-то! — воскликнул капитан первого ранга. — Неужели непонятно⁈ Бардак же кругом! И никак их не привести в чувство, приказы офицеров не выполняются. Даже в чистоте палубу держать не получается. Все заплевано и мусор валяется. Вот и приходилось идти на подобные уловки и создавать напряженную ситуацию, чтобы пробудить у матросов чувство ответственности и сознательности, чтобы образумились наконец.
— Ладно, большинство пунктов по большей части пустышки, что действительно можно подвести под вашу версию… Но вот в материалах следствия указаны изъятые у вас подложные документы, в которых утверждалось, что большевики сговорились с немцами не то для утопления флота, не то вовсе с целью его передачи Германии.
— Подкинули…
Климов на это усмехнулся. Классическая отмазка.
— Да не большевики это сделали, — отреагировал на усмешку Щастный. — Не знаю кто. Просто однажды на мое имя прислали пакет с документами… а уж чья эта работа, так откуда мне знать?
— Понятно, — кивнул полковник.
«В принципе действительно могло быть, — подумал он. — Могли белые липу слепить, чтобы еще больше дезорганизовать флот перед своим вторжением в Питер убирая тем самым компетентного командира, могли антантовцы — провоцируя открытый мятеж, а могли и немцы… В общем мотивы имелись у всех, как и возможности».
— Ладно, я вас не судить пришел…
— А зачем?
— Познакомиться и сделать предложение.
— Какое?
— Вновь возглавить Балтийский флот, но уже как член партии СДПР. А моряков я вам в чувство приведу. В конце концов революция — это не право творить бардак, и забивать болт на приказы вышестоящих командиров, а новый порядок. По-ря-док! Этот нюанс и надо донести до их сознания.
Глава 8
16
Еще с кем персонально решил встретиться Климов это с Бонч-Бруевичем Михаилом Дмитриевичем. Но он интересовал полковника не сам по себе, а в связи с его братом Владимиром, что сейчас при Ленине работает на одной из высших должностях — управляющий делами Совета Народных Комиссаров.
Вообще конечно удивительный случай, один брат — царский генерал, другой — революционер.
— Дичь какая-то…
Михаил и раньше плохо понимал логику поведения Николая Второго, а тут и вовсе выпал в осадок. Как это вообще можно держать на одной из высших должностей в армии, доверить ему Генеральный штаб, того, чей брат твой непримиримый враг⁈ Ну вот как?!! Не знать о том он не мог.
Что до самого Михаила Дмитриевича, то полковник считал его не самым умным человеком, причин тому хватало.
Во-первых, он является поклонником военной тактики Драгомирова, кою если грубо можно охарактеризовать постулатом: «Пуля — дура, штык — молодец», а это уже по факту диагноз. При этом война ничего не поменяла в его сознании, что и показала оборона Петрограда, когда на позиции РОДа накатывали красногвардейцы волна за волной в штыковую на пулемёты.
Климов собирался постепенно избавиться от высшего офицерского корпуса с подобными взглядами на военную тактику, если они не связаны скажем с логистикой, но тех, кто непосредственно планирует боевые операции, пинком под жопу, командовать округами, проверяющими и так далее, но при этом близко не подпускать к преподаванию.
Во-вторых, это каким надо быть умником, чтобы войти в конфликт с правящим домом⁈
Кто ты мать твою такой, чтобы задирать лапу на того, с чьих рук ешь, и кто полностью над тобой властен?!!