Свадебный водоворот

Ослепительно белая рубашка облегала его широкие плечи. На нем не было шейного платка, и сильная смуглая шея выступала из открытого ворота его тонкой батистовой рубашки. У Элизабет екнуло сердце, когда она заметила темные волосы, не скрытые рубашкой и выглядывавшие из расстегнутого ворота. Широкая грудь контрастировала с узкими бедрами. Кожаные бриджи, обтягивающие мускулистые ноги, скрывались в блестящих черных сапогах. Элизабет представила себе штабеля особ женского пола с разбитыми сердцами, лежащие на улицах Лондона. Без сомнения, он послужил бы прекрасной моделью для ее рисунка.
— Я подвергаюсь осмотру?
— Осмотру?
— Да. — Чуть заметная улыбка тронула его губы. — Это английское слово, означающее «тщательное исследование».
Хотя было очевидно, что он ее поддразнивает, Элизабет охватило чувство досады. Господи, она и в самом деле смотрела на него, как голодный смотрит на накрытый стол. Но по крайней мере он больше на нее не сердился.
— Простите меня, ваша светлость. Я просто очень удивилась, увидев вас здесь. — Она посмотрела на его щеку. — Вы поранились?
Он осторожно дотронулся до щеки.
— Я задел ветку. Это всего лишь царапина.
Тихое ржание привлекло внимание Элизабет, и она увидела великолепного черного коня, который пил из озера.
— Вы хорошо прогулялись?
— Очень. — Он огляделся. — А где же ваша лошадь?
— Я шла пешком. Такое прекрасное ут…
В ее голове промелькнуло видение, и она умолкла. Лошадь, вставшая на дыбы. Черная лошадь, очень похожая на ту, что сейчас пила из озера.
— С вами все в порядке, мисс Мэтьюз?
Видение исчезло, и она отогнала мысль о нем.
— Да, я прекрасно себя чувствую. Ведь я…
— Очень крепкая.
Она улыбнулась:
— Да, но я хотела сказать, что я голодна. Не желаете ли составить мне компанию и съесть что-нибудь? Я захватила с собой более чем достаточно. — Элизабет опустилась на колени и начала разгружать свою сумку.
— Вы взяли с собой завтрак?
— Ну, не совсем завтрак: несколько морковок, яблоки и хлеб с сыром.
Остин с интересом наблюдал за ней. Никогда еще его не приглашали на столь непритязательный пикник. Ему предоставлялся весьма удобный случай побыть с ней какое-то время. Разве это не лучший способ выведать ее секреты и точно установить, что именно ей известно об Уильяме и письме шантажиста? Усевшись на землю рядом с Элизабет, он взял ломоть хлеба и кусок сыра.
— Кто приготовил вам еду для пикника?
— Я сама. Вчера утром перед отъездом из Лондона я помогала кухарке тети Джоанны с одним делом. В знак благодарности кухарка угостила меня. — Она взяла яблоко и вытерла его о юбку.
Остин стал есть сыр, удивляясь, что столь простая еда может быть такой вкусной. Никаких тонких соусов, никакого позвякивания серебра, никаких слуг, суетящихся вокруг.
— А чем вы помогли кухарке?
— Она так порезала палец, что рану требовалось зашить. Когда это случилось, я была на кухне, искала сидр. Естественно, я вызвалась помочь ей.
— Послали за доктором?
Элизабет удивленно подняла брови, скрывая насмешку, промелькнувшую было в ее глазах.
— Я обработала рану и затем зашила ее.
Остин чуть не подавился.
— Вы зашили рану?
— Да. Не было необходимости беспокоить доктора, раз я вполне могла справиться сама. Кажется, вчера вечером я упомянула, что мой отец был врачом. Я ему часто помогала.
— У вас были определенные обязанности?
— О да. Папа был очень хорошим учителем. Уверяю вас, кухарка получила необходимую помощь. — Она улыбнулась ему, принимаясь за яблоко.
Остин не мог отвести глаз от ее пухлых губ, блестевших от яблочного сока. Ее рот казался влажным и сладким. И невероятно соблазнительным. Не то чтобы он верил в ее способность читать его мысли, но, вспомнив ее странную проницательность, он поспешил отвести взгляд.
— Такое чудесное утро, — заметила она. — Я бы хотела уловить краски солнечного восхода, но у меня нет способностей к акварели. Только уголь, а угольные карандаши, к сожалению, бывают лишь одного цвета.
Остин кивнул в сторону папки, лежащей рядом с ней:
— Разрешите?
Она протянула ему папку:
— Конечно.
Он внимательно рассмотрел каждый рисунок и понял, что она талантлива. Четкие линии делали изображения такими живыми, такими впечатляющими, что, казалось, они вот-вот сойдут с листа.
— Вы узнали Чертвозьми? — спросила она, глядя через его плечо.
Нежный аромат сирени окружил его.
— Да. Удивительное сходство. — Отведя глаза от эскиза, Остин заинтересовался золотистыми искорками в ее глазах. Огромные золотисто-карие глаза цвета выдержанного бренди. Она пристально посмотрела на него, и он заставил себя выдержать ее взгляд. Дрожь пробежала по его телу, и сердце забилось сильнее. Несмотря на то что он сидел на земле, он неожиданно почувствовал себя так, словно только что пробежал целую милю. Эта женщина оказывала странное влияние на его чувства.
И на его дыхание. Он прокашлялся.
— Вы познакомились с семьей Чертвозьми?
— Только с его мамой Джорджем, вчера вечером.
— Тогда вы должны еще раз побывать на конюшне и познакомиться с Будьтынеладен, Прахпобери, Разразигром и остальными.
Она расхохоталась:
— Вы выдумываете эти имена, ваша светлость?
— Не я. Мортлин давал им эти имена, когда они рождались… и рождались… и рождались. Всего их было десять в последнем помете, и имена становились все… э… фантастичнее по мере их появления на свет. Правила приличия не позволяют мне произнести некоторые из них. — Сделав усилие, он снова перевел взгляд на рисунок. — Чья это собака?
Веселое выражение исчезло из ее глаз.
— Это мой пес, Пэтч.
Грусть, с которой она смотрела на рисунок, тронула Остина, и он спросил:
— А где же Пэтч сейчас?
— Он был слишком стар, чтобы выдержать путешествие в Англию. Я оставила его у людей, которые любят его. — Протянув руку, Элизабет с нежностью провела кончиком пальца по рисунку. — Мне было пять лет, когда родители подарили его мне. Пэтч был таким крохотным, но через несколько месяцев он стал больше меня. — Медленно отведя руку, она продолжала:
— Я ужасно по нему скучаю. И хотя его мне никто не заменит, я надеюсь, что когда-нибудь у меня снова будет собака.
Остин вернул ей рисунки.
— Они очень хороши, мисс Мэтьюз.
— Благодарю вас. — Элизабет склонила голову набок. — Знаете, ваша светлость, вы могли бы быть интересной моделью.
— Я?
— Да, именно вы. Ваше лицо… — Она замолчала и долго вглядывалась в него, склоняя голову то влево, то вправо.
— Так безобразно? — с притворным ужасом спросил он.
— Боже мой, нет, — заверила она. — У вас очень интересное лицо. В нем виден характер. Вы не будете против, если я нарисую вас?
— Конечно, нет.
«Очень интересное»? «Виден характер»? Остин не знал, хорошо это или плохо, но одно не вызывало сомнений: ее слова не были кокетством. Их никогда бы не произнесла, говоря о нем, светская женщина. По крайней мере казалось, что, когда дело касалось мужчин, мисс Мэтьюз была простодушной и бесхитростной.
«Трудно поверить. И чертовски сомнительно. Но скоро я узнаю, что она затеяла».
— Может быть, вы сядете под деревом? — спросила она, оглядываясь по сторонам. — Прислонитесь к стволу и устраивайтесь, чтобы вам было удобно.
Элизабет собрала свои принадлежности для рисования, и, несмотря на то что он чувствовал себя довольно глупо, Остин подчинился.
— Ну как? — спросил он, приняв естественную позу. Она опустилась перед ним на колени.
— Вы очень напряжены, ваша светлость. Попытайтесь расслабиться. Это вам не повредит, обещаю.
Остин уселся поудобнее и глубоко вздохнул.
— Вот так гораздо лучше. — Элизабет вглядывалась в его лицо. — А теперь прошу вас предаться воспоминаниям, мне это нужно.
— Предаться воспоминаниям?
Ее глаза весело блеснули.
— Да. Это американское выражение означает «вспомнить прошлое».