Лучший полицейский детектив
Глава 2
На входе послышались голоса — прибыла специализированная бригада из прокуратуры. Малой, глядя в зеркало, снова, как недавно перед опросом соседей, убедился, что безумная маска вселенского открытия надёжно спрятана в будничном выражении лица, непринуждённо отставил одну ногу, и они вместе с криминалистом встретили прибывшего с прокурорской бригадой судмедэксперта в позах привычной обыденности:
— Привет.
— Здорово. Самострел, говоришь? Ну-ка, ну-ка…
И тот тоже привычно начал священнодействовать по специальности. Малой, переполняемый любопытством (не к диковинному трупу даже, а к реакции на него ещё одного нового исследователя), тем не менее, дал тому время вникнуть в ситуацию, обговорить её с недоумённым уже криминалистом и вышел на минутку из комнаты. Проструился сквозь следственную суету к туалету. Вроде, по нужде. Закрылся и сел на крышку унитаза.
Не имея каких бы то ни было объяснений, интуитивно Антон чувствовал, что происходит — уже произошло! — нечто невообразимо важное. И нужное! Словно бы он, будучи маниакально одержимым учёным, долго носил в себе что-то неизведанное и переполнился-таки открытием, и должен теперь дать ему нужную формулировку и сделать далеко идущие выводы, которые раньше боязливо предполагались только самыми короткими вспышками неконтролируемых мыслишек, обжигавших, будто искры, пугавших ожогами сознание и заставлявших искателя, наяву зажмурившись, отмахиваться от них руками, как от бесовской гордыни… Эти мыслишки накапливались и массово превращались в мысль, ещё не осознаваемую, как будто прячущуюся где-то в отдалённых извилинах и иногда уловимую в моменты своих «коротких перебежек» по воспоминаниям и ощущениям.
И вот, наконец, появился повод для настоящей вспышки, которая ослепила сознание своей яркостью, наплывавшей с каждой секундой всё больше и больше в голову, пока только на животном уровне чувства. Пока — одна эмоция «Вот это да!», причем совершенно безоценочного свойства. Хорошо или плохо — неясно. Да и неважной казалась оценка в отличие от озарения как такового. Оно уже открылось во всей своей безудержной мощи, и только невероятный масштаб его не вмещался пока в понимание, разбалованное до сих пор привычкой осознавать что-то устойчиво мелкое и предсказуемо этапное.
Кровь стучала в висках. Руки тряслись. Поднялся — ноги дрожали в коленках. Потёр руками глаза и лицо. Спустил воду. Вышел. Сразу же столкнулся с весёлым бодрячком опером, предполагавшим благополучное завершение дежурства:
— Что с тобой? У тебя на морде лица нет…
— Д-да, ш-што-то поплохело… Тра-ванулся, похоже…
— Наверное, съел что-нибудь… — подмигнув, дежурно пошутил дежурный опер. — Мы уже сваливаем…
— Угу-м.
И пошёл в комнату открытия. Там в точно такой же позе, как сначала Антон, а потом дежурный криминалист, стоял над трупом судмедэксперт, разве что только отставленная нога притопывала по полу небыстрый ритм. Он даже не повернулся на вошедшего, а не глядя спросил:
— А до нас здесь никто ничего?…
Судмедэксперт даже не договорил, Антон понял по его искусственно обычному тону, что тот боится много говорить — обнаруживать своё недоумение не хочет. Малому это понравилось — третий уже! — стало быть, действительно есть, чему удивляться.
— Да нет… Здесь и не было никого… Мы, как приехали, осмотрели и всё… Вас вызвали… Труп ведь…
— Н-да-а… Труп… Самоубийца, по всем признакам, — медик говорил явно не то, о чём думал.
Участковый видя, что его присутствие уже вовсе необязательно, что он смущает и даже мешает умникам осмысливать их профессиональную неясность, вышел за дверь. Но так, чтобы не только слышать, но и видеть, по возможности, происходящее.
Судмедэксперт повернулся в сторону криминалиста — как раз лицом к Антону. По его скользящему взгляду, по сползшим на переносицу криво сидящим очкам Малой ещё раз удостоверился в справедливости своих переживаний. Медик поправил очки и как будто стряхнул оцепенение, вслух продолжив молчаливый до этого, но понятный обоим разговор:
— А вы знаете, я не удивлён!
И даже кивнул головой, подбадривая сам себя, и улыбнулся.
— Чему? — криминалист театральничал, но врать не умел, или недоумение не позволяло.
— Бросьте! Ведь вы осматривали труп… И не могли не обнаружить…
— Что?
Антон мысленно подбадривал медика: мол, давай, не мямли, скажи это вслух!
— Что, что… Неясности, скажем так…
Судмедэксперт снова отвернулся к покойнику. И задумчиво добавил:
— Необъяснимости…
И мгновенно повернулся обратно и резко наклонил голову к сидящему эксперту:
— Вы потому и уйти хотите побыстрее, молодой человек, что не знаете, как это объяснить. Так ведь?!
Его горячечный тон выдал в нём человека бывалого в своём теперешнем беспокойстве. Опытного… Но только в переживании, а отнюдь не в объяснении — потому и горячился! Однако и такой неполноценный, вроде, опыт обеспечил уже какую-никакую привычку к необъяснимости, и судмедэксперт, высказав новичку издевательскую претензию, мол, «нечего тут дурака включать», сразу же остыл и заметил спокойным теперь тоном:
— Я уже сталкивался с таким… И не раз…
И пауза… Сугубо психологического свойства — чтобы тот, кому она адресована, дозрел в своём нетерпении и сам начал спрашивать. Но спрашивал ли тот — было не видно. А вот Антон спрашивал! Но только в мыслях, умолявших: не тяни, дескать, продолжай.
— Малой! — немую сцену перебил зов из прихожей старшего в дежурной следственно-оперативной группе. — Мы закончили… Если хочешь, подвезём. Спускайся к машине.
Напоследок Антон увидел, как судмедэксперт невольно скорчил издёвку на лице, адресованную криминалисту — теперь в улыбочке, даже поклончик обозначил с пристуком каблуками и жестом, указующим на дверь. И сразу же развёл руки в показном сожалении, мол, что поделаешь — служба есть служба. Он явно пожалел, что невольно выдал себя в своём знании, и теперь был рад прекращенному объяснению. Даже отвернулся демонстративно и опять склонился к трупу. Рандеву на мистическом поприще не состоялось. Шабаш! Честь имею…
Глава 3
Случаются дни богатые на события, а случаются наоборот. Причём оценка дней даётся человеком не в абсолютном, количественном, значении происходящих событий, как это бывает в полицейских сводках происшествий за сутки, а в сугубо относительном — в виде затраченных эмоций. Закончившийся утром вчерашний рабочий день выдался для Малого богатым, как никогда. И в абсолютном плане — участок как с цепи сорвался в плане житейско-конфликтных ситуаций, и в относительном — эмоции, связанные с самоубийством затмили всю суетливую дрянь так, словно её и не было вовсе. Антон даже забыл на время, что сутки уже на ногах…
После суточного бдения всякий нормальный человек думает о сне. И даже обманутый наступившим утром организм привычно бодрствует только до поры — пока не «сообразит», что новый день начат-то без привычного ночного перерыва-забытья, и, по сути, продолжается ещё вчерашний день, только опять сменивший темноту на свет. Организм, будучи не в силах разобраться со сбоем в смене света на тьму и наоборот, начинает-таки требовать своего — привычного чередования сна с явью. Человек должен поспать! Пусть даже с утра…
Но это — нормальный человек. Антон же по собственным ощущениям перестал быть таковым. Он, вернувшись домой, механически, как робот, умылся, позавтракал (или поужинал, по мнению своего организма? — неважно!), разделся и лёг, однако возбуждение не то что заснуть — даже глаза закрыть не давало. Он словно бы слышал жужжание мыслей в своей голове. Но их было так много, и все они были такие быстрые — как простые нервные импульсы, что уловить хотя бы одну из них, осознать её и развить до чего-то понятного сознанию не удавалось. В конце концов Антон под ощутимый пульс в висках стал думать именно об этой невозможности. Потом — о неорганизованности своего мышления, о неспособности им управлять. Затем — о способах избавления от этого дефекта. А какие способы есть? Н-ну-у… Например, шахматы… Давненько не играл с достойным соперником… А где он, этот достойный соперник? Э-эх, ладно щахматы… Сейчас бы пулю расписать!.. Неспешно… В прошлый раз этот несёт и несёт бубей!.. В итоге без двух остался… Музыка ещё какая-то дурацкая играла… Хоть и тихо, но всё равно раздражала. А что тогда играло? Этот… Как его… Ну-у… Уснул. Организм, не перегруженный пока негативным жизненным опытом, моменты и мизансцены которого ещё не наслоились друг на друга в воспоминаниях, доводящих нервы до необходимости в снотворном, взял своё.