Мы, Мигель Мартинес (СИ)

— Кольцов у аппарата!
— Минуточку, с вами будет говорить товарищ Сталин.
И через несколько секунд.
— Товарищ Кольцов! Добры вечер. Как ваше здоровье?
Этот голос не узнать невозможно. Неужели привычка вот так внезапно звонить разным людям по телефону уже появилась у вождя? Не припоминаю. Отвечаю, как можно бодрее.
— Товарищ Сталин, благодарю вас за заботу, чувствую себя намного лучше. Готов немедленно приступить к работе.
Последняя фраза показалась мне уместной. Уверен, что Сталин звонил мне с каким-то поручением.
— Не спешите, товарищ Кольцов. Есть мнение, что вам надо как следует подлечиться, поправить здоровье. Врачи утверждают, что вы переработались. Поэтому мы приняли решение отправить вас на лечение в санаторий. Ваше здоровье — это наше народное достояние. Постарайтесь его восстановить, товарищ Кольцов.
И в трубке задались губки отбоя. На том конце повесили трубку. Я остался стоять в комнате в своеобразном ступоре и никак не мог понять, что это было.
 Глава шестая. Марфино 
 Подмосковье. Марфино. Дом отдыха «Красный лётчик»
 4 февраля 1932 года
В ту ночь я так и не заснул. Был взволнован. Честное слово. Блин, Миша, ну что ты, как маленький… А я именно как маленький. Вот так, ни с того, ни с сего… Прикоснулся, можно сказать, сподобился. Кроме того, мне надо было завершить разговор с Кольцовым. Конечно, мне ведь не нужно реальное раздвоение личности, мне нужно, чтобы Михаил мне помогал, и не вмешался в какой-то ненужный момент.
«А что насчет фабрик? Разве они не принадлежат рабочим? Ими управляют рабочие коллективы». «Ага, только без профессионалов-управленцев, у нас их называют на англицкий манер, менеджерами, так вот без оных заводов управляются откровенно плохо, производительность труда крайне низкая. А процент брака, знаешь, какой реальный процент брака на новых предприятиях? Доходит до восьмидесяти процентов, а шестьдесят процентов — это уже очень хороший показатель. Очень!». «Что за херня, Миша, откуда у тебя эти данные?» «Они не у меня, Кольцов, Ты Мехлиса знаешь? Так вот, он с Землячкой, её ты тоже знаешь, надеюсь, проведут они проверки от комиссии партийного контроля незадолго до войны. Вот тогда за головы и похватаются». «И что? Ничего сделать нельзя?». «А что завещал великий Ленин? Учиться, учиться и ещё раз учиться! А у нас всюду в руководителях неучи. Знаешь, за что я Сталина больше всего уважаю? За то, что он умел учиться и делал это постоянно. От него останется библиотека с сотнями томов, исписанных его пометками. И великая страна, с атомной бомбой, победившая в самой страшной войне. А похоронят его в заштопанных носках». «А у нас толковый руководитель — редкость. Ну а потом получится, что рабочим всё равно ничего от предприятий не достанется. Выведут новый тип руководителя: советская номенклатура называется. Профессиональные управленцы. Вот только, если дело завалил, то тебя с одного тёплого места переведут на другое, но из обоймы ты не выпадешь. А чтобы наказать, то это вообще». «Почему?» «Хотел бы ответить, что по кочану, так ты еще и обидишься. Ладно, потому что запретят органам разрабатывать руководителей, в первую очередь, партийных. И образуется новая каста неприкасаемых, этакая рабоче-крестьянская аристократия». «Нежданчик». «Ну вот, хоть не пускай тебя, Кольцов, в мою память, нахватался слов-паразитов из моего времени, ты это, прекращай, что позволено попаданцу, то хроноаборигену зась!» «Вот сейчас точно обижусь». «В общем так, Миша, я что тебе сказал, что образовалась рабоче-крестьянская аристократия. А про психологию феллахскую помнишь? Помнишь, у тебя пока что с памятью всё в порядке. У тебя с совестью Миша, не всё в порядке». «Ты это чего?» «Стоп, мыслю закончу, потом тебе кое-что объясню. Так вот, такой профессиональный директор завода-гиганта ездит по миру, договора заключает, смотрит на западную жизнь, и видит, что живёт хуже мелкого инженеришки у капиталиста». «Ему что, таких инженеров специально подбрасывают?» «Да нет, уровень жизни у себя они реально подняли, за счет того, что ограбили колонии. Но у нашего директора появилась мысля. Что если бы он владел заводом сам, то жил бы как капиталист-миллионер, и у него было бы три машины, большой дом, участок земли и всё его, а не чье-то, тем более, не государственное. Он ведь из кого вышел, из крестьян. И очень хорошо понимает разницу между СВОИМ и государственным. И потихоньку нашу элиту тупо начнут скупать. За бумажки. Доллары, фунты, марки, кому как повезет».
 
Опять захотелось чаю. Почему-то этот чай из бумажного простенького кулька показался мне намного вкуснее самых дорогих сортов, которые я пил в своё время. Сообразил
чай, обнаружил в буфете вазочку с печеньем, точно, брат Боря оставил. А я сладкое люблю. Тем более, это домашняя выпечка, а не магазинное. Такие печеньки его супруга печет: сам видел, из теста стаканчиком фигурки вырезает: солнышко, луна, якорь. И почти без остатку. Обычное песочное, но до чего же вкусное! Заколотил сладкий чай, но без фанатизма, не так, как в первый день попаданчества. Прихлёбывая горячий напиток, продолжил беседу с самим собой, только хроноаборигеном.
«А потом очень хитро рабочих кинули, даже видимость того, что им принадлежат заводы забрали. Получилось это так, расписали имущество завода на акции, которые раздали рабочим. Но при этом зарплаты перестали выдавать. Вот и стали рабочие свои акции продавать ушлым кадрам. Так очень тихо, и за не очень большие деньги заводы снова перешли в частные руки. Это назвали прихватизацией». «И много прихватили?» «Всю страну, Миша, не ёрничай. Это у тебя аппетита нет, а у богатого человека такой аппетит, ему всё мало, никак не нажрётся». «Да ну, бл.». «Ну вот, ты не веришь. А ведь так и было. Растащили страну, разодрали». «А куда смотрела партия?» «Скурвилась партия, сама и стала во главе развала, напели им в уши, что они могут стать богатыми, элитой, допущенной к управлению миром, надо только великий социальный эксперимент свернуть. Вот они и свернули, нах.». «Не верю. Этого не может быть!»!!!!!!
«А ты загляни поглубже. Я — живой свидетель того, что происходило».
«Меченый?»
«Это уже был финал».
«Вот как. значит всё зашло так далеко? И спасти ничего было нельзя? И все промолчали? Почему». «Кольцов, это был финал, понимаешь, финал. А до финала страна успела прогнить, партия — разложиться, у людей всё это в печёнках сидело. Поэтому на распад СССР смотрели равнодушно. Верили, что чуть-чуть и наступит тебе счастье, все сразу же станем богатыми. Только чтобы один стал богатым, тысяча должна стать нищими — закон капитализма, да ещё в самой дикой его форме». «И зачем мы тогда всё это делали, Михаил?»
Я опять подвис, слушая интеллигентный мат Кольцова, который иногда прерывался такими загибами, что требовалось всё это законспектировать. Но лист бумаги марать не хотелось от слова «совсем».
Я воспользовался этой паузой и заснул.
А наутро мне принесли целое постановление ВЦИК, в котором мне выделили путевку в дом отдыха «Красный лётчик», это учитывая моё трепетное отношение к авиации. «И вместо сердца — пламенный мотор». А что, отношение к летчикам Кольцов имеет, я в курсе. Вот и отдохну.
И вот третьего февраля я в Марфино. За квартирой присмотрит брат Боря, тем более, у него ключи были. Если он туда какую-то дамочку и приведёт, так это его личное дело, мы, Фридланды, до бабского полу весьма охочи. Правда, нонешняя держит Ефимова в ежовых рукавицах. Стоп! Не оговориться бы, да и минует нас чаша сия! И Ежова, и евонных рукавиц.
Марфино — бывшее большое поместье, принадлежавшее боярам Головиным, правда, владельцы этой большой территории с огромным парком и рекреационной зоной (простите за неизвестный пока еще термин) менялись, как перчатки! Кого только не видели поля у реки Уча! Орловы, Салтыковы, Голицыны, Панины. Эти люди — сама история Российской империи! Всё изменилось в начале этого века, когда в здесь поселились студенты сельскохозяйственной академии. Впрочем, после революции, имение оккупировали беспризорники. Тут была создана детская колония. Такое положение продолжалось до 1923 года, когда комплекс помещений в Марфино было решено перевести на баланс в санаторное управление, и до тридцатого года тут восстанавливали силы партийные и советские деятели, впрочем, простым трудящимся в это время тоже путевки перепадали. Затем довольно большой комплекс зданий передали военным, которые и организовали тут дом отдыха ВВС, с соответственным названием «Красный лётчик».