Маньчжурский кандидат
Утром 9 июля американским патрульным, за исключением Шоу, Марко и Чанджина, корейского переводчика, позволили навещать друг друга и отдыхать в удобной гостиной, где были разложены журналы двух- или трехлетней давности на китайском и русском языках, а также австралийский каталог цветочных семян, датированный весной 1944 года, с яркими цветными иллюстрациями. Иен Ло «запрограммировал» солдат наслаждаться кока-колой, которую они якобы пили, хотя на самом деле это был китайский армейский чай в жестянках. В гостиной имелись игральные карты, карточные столы и кости. Каждому солдату дали по двадцать полосок коричневой бумаги и сказали, что это одно-, пяти-, десяти-и двадцатидолларовые купюры согласно цифре в уголке «банкноты».
Желтые ротанговые циновки, отражающие свет люминесцентных ламп, создавали в этом помещении без окон ощущение солнечного света, которое усиливалось за счет легкой, светлой мебели, и солдат «запрограммировали» получать удовольствие от своего окружения. На одной стене висело около тридцати фотографий китайских и индийских кинозвезд, вокруг календаря, рекламирующего сингапурское пиво «Зверь» (четырнадцать процентов алкоголя), с изображением полуобнаженной восточной красавицы, одетой для Кони-Айленда по моде лета 1931 года. Всем предлагались «сигары» и «сигареты», и Йен Ло дал своим людям возможность порезвиться, подбирая диковинные суррогаты заморского табака. Он хорошо понимал, что именно вызывает у солдат смех, и не сомневался, что слухи об этом эксперименте широко распространятся в армейской среде, добавив блеска легенде о подразделении Йен Ло. Не пройдет и недели, как все будут с удовольствием обсуждать, что американцы балдели от этих «сигар» и «сигарет», воспринимая высушенное дерьмо яков, которым они были начинены, словно лучший в мире табак.
Девять американцев были запрограммированы считать, что оказались здесь в воскресенье ночью после потрясающего трехдневного увольнения с гарнизонной стоянки, находившейся в сорока минутах езды от Нью-Орлеана. Все они пребывали в убеждении, что выиграли крупную сумму денег и, расходуя их на женщин и другие удовольствия, совсем вымотались, а теперь потихоньку приходят в себя.
Особенно сильно внушение Йен Ло подействовало на Эда Мэвоула. Он признался Силверсу, что все время спрашивает себя, не подцепил ли какую-нибудь заразу и не стоит ли ему сбегать в медпункт.
Американцы жутко устали от шлюх и выпивки, но пребывали в состоянии эйфории и приятной расслабленности. Три раза в день сотрудники Йена делали каждому глубокий ментальный «массаж», искусно перемешивая слои света и тени в подсознании своих «подопытных кроликов». Так прошло два дня. Солдаты бродили из комнаты в комнату, подолгу торчали в гостиной, спали, вспоминали великолепных шлюх так живо, как будто только что слезли с них, и пребывали в полном убеждении, что это все та же нескончаемая воскресная ночь.
* * *Чрезвычайная комиссия, состоящая из выдающихся людей, включая члена ЦК КПСС и офицера службы госбезопасности в форме генерал-лейтенанта Советской армии, которую он надел ввиду того, что ему пришлось пересекать зону военных действий, да и просто потому, что ему нравилось носить форму, 12 июля 1952 года прибыла в военный аэропорт Тунг-Хва в сопровождении своих служащих и двух влиятельных китайских чиновников. Всего было четырнадцать человек. С Гомелем, членом Политбюро, в штатском, прилетели также пятеро в форме. Березина, офицера службы безопасности, того, что надел форму, сопровождали четверо мужчин и молодая женщина в штатском. Обе группы русских не контактировали ни друг с другом, ни с двумя молодыми китайцами, которым было уже много лет, просто они так выглядели, поскольку их диета на восемьдесят три процента была вегетарианской.
Все прибывшие питались в генеральской столовой. Генерала Кострому неожиданно сдернули с теплого местечка в Военной академии и перебросили сюда, где он должен был командовать китайцами, которые, похоже, ничего не смыслили в военной службе и ничуть не жалели своих людей.
За одним и тем же большим столом одновременно питались четыре, казалось бы, совершенно не связанные между собой группы.
Во-первых, Кострома и его служащие — молчаливые люди, прекрасно отдающие себе отчет в том, какую ужасную ошибку совершили, когда всеми правдами и неправдами добивались места у этого генерала. Они постоянно ломали головы над вопросом, почему так сильно промахнулись, и пытались вспомнить, не подбрасывал ли им кто-нибудь идею о том, что с их стороны было бы очень дальновидно перейти под начало Костромы. Сам генерал тоже не раскрывал рта, потому что за столом присутствовал член ЦК. Сам Кострома полагал, что в прошлом совершил провинность, хотя и не мог вспомнить — какую именно (но иначе он бы не оказался здесь), и меньше всего сейчас хотел повторить свою ошибку.
Вторая группа, Гомеля, состояла из людей, которые пробивались наверх под минометным огнем бесконечных интриг и козней партийной жизни в среднем по восемнадцать лет и четыре месяца каждый. Это были профессиональные политики, абсолютно независимые от прихоти народного волеизъявления. Они видели свой общественный долг в том, чтобы выглядеть мудрыми и суровыми, и потому тоже молчали.
Группа Березина молчала потому, что это были люди из службы безопасности. Сейчас Березин уже мертв, как, если уж на то пошло, и генерал Кострома.
Однако, даже сохраняя молчание, эти три группы не могли не замечать присутствия четвертой, возглавляемой Йен Ло (доктором медицинских наук, доктором философии, доктором естествознания и бакалавром фармацевтических наук), который на всем протяжении обеда не давал смолкать смеху своих сотрудников и двух молодых (или, точнее, молодо выглядевших) китайских чиновников. Шутил Йен Ло по-китайски, но даже без помощи указующих жестов он ухитрился создать впечатление, что его остроумные реплики высмеивают доблестных русских союзников. Гомель бросал на него сердитые взоры и обильно потел. Березин быстро расправился с едой и теперь штыком очищал яблоко.
Гомель, за которым упрочилась слава человека похотливого, был приземист, как оперная дива, с круглой головой и искусственными зубами из нержавеющей стали. Трудно было иметь более пролетарский вид, чем у Гомеля. Из-за зубов он выглядел плотоядным и крайне нефотогеничным, поэтому читателям западной прессы он был неизвестен. Одевался Гомель в шикарном «мужицком» стиле, предпочитаемом его вождем. То, как от него пахло, не нравилось его сотрудникам, они изо всех сил старались скрыть это, но все равно возникало впечатление, будто с личной преданностью начальнику дело у них обстоит плоховато. В Политбюро Гомель отвечал за тяжелую промышленность.
Березин был моложе Гомеля, он олицетворял новую советскую администрацию и походил на пожарный гидрант откуда-нибудь из захолустья: невысокий, приземистый, весь в каких-то пятнах. Голова у него сходилась наверху к одной точке и заросла редкими клочковатыми волосами, определенно напоминая кокосовый орех. Березин был крупный военный деятель; очень важный человек. Гомель, конечно, тоже был важный, какие могут быть сомнения. Он имел дачи в Подмосковье и Крыму, однако во всей до умопомрачения сложной советской системе госбезопасности были всего два человека выше Березина.
Оба они — и Гомель, и Березин успешно скрывали от всех прочих, что присутствуют на семинаре в качестве личных, пользующихся особым доверием представителей Иосифа Сталина, Хозяина.
* * *Лекция Йен Ло началась в четыре часа дня 11 июля. Генерала Кострому на нее не пригласили. Слушатели парами, словно преподаватели в каком-нибудь университетском городке, направились к симпатичной рощице, окружавшей маленькое красное здание, где Йен Ло с успехом внедрил в сознание одиннадцати американцев столько новых ценностей и представлений. Стоял славный осенний денек: не слишком жаркий, не слишком прохладный. Чрезмерная утренняя сырость исчезла. Еда оказалась выше всяческих похвал.