Бездомыш. Предземье (СИ)
Свобода… Иду и на радостях тихо насвистываю весеннюю припевку про тающий снег. Не скажу, что учился я зря — всё ж теперь, и читать, писать умею, и с со счётом ещё больше дружу, и другого полезного всякого кучу узнал, и с оружием нынче чуток управляюсь получше, и друзей обрёл новых, а всё равно в целом мукой та школа была. Второй раз не пошёл бы. Да и не светит теперь.
Лео с батей сразу на повозке уехал, Лымарь с Растом свернули три перекрёстка назад, а с Микитой мы распрощались пару минут всего как. Мой дом дальше всего от храма, на другом конце города. Но прогулка приятная.
Зайти что ли, бумагу свою сразу подправить? Долей-то у меня теперь сильно поболе, чем написано там. Хотя… Вдруг на Фате не принято троерост свой показывать? А вдруг принято? Да и до Фата того ещё пилить и пилить. Лучше сделаю.
До ворот невелик крюк — там бесплатно мне числа поправят. Зашёл, очередь на десяток минут отстоял. Теперь моей бумагой можно смело людей пугать. Пятьдесят пять долей крепи, шестьдесят две силы, а в ловкости, так и вовсе, за сотню перевалил — сто шесть там долей у меня. Кто бы сказал год назад, что возвышусь так сильно, никогда не поверил бы. Богатырь настоящий. И одарённый к тому же. Ещё бы свой новый дар пробудить как-нибудь…
Вот уже и моя Ткацкая улица. Кроме младших все сейчас на работе, но Лина всяко должна воротившемуся домой мужику стол накрыть. Знает, что сегодня мой выпуск. Завтрак был давно, а обедом накормить учеников на дорожку в школе почему-то не захотели. Ну и ладно — достала уже их казённая жрачка. Вейкиных щей навернуть бы сейчас…
Так… Кого-то сейчас наругаю. Наружная дверь не заперта. Разулся в прихожке, шапку с курткой на крюк. Пахнет вкусно из горницы. Напекли мне чего-то.
— А вот и братишка ваш, — толкнув дверь, шагаю я внутрь.
И тут же, сбитый с ног, лечу на пол.
— Бросай нож! А то шею сопле сверну!
Дверь, через которую я только что вошёл, уже захлопнута. Её закрывает собой здоровяк с длинным кинжалом в руке. Ещё двое вооружённых мужиков стерегут окна и выход во двор. Видно, прятались за накрытом длинной скатёркой столом. Четвёртый у лестницы держит Зуйку и Важика. Пятый, тот, что орёт, зажал шею Фоки рукой, а в другой сжимает короткий и узкий меч. Этот у печки. Судя по богатой одежде — хотя остальные тоже далеко не оборванцы — этот у них за главного.
— Хорошо, хорошо, — роняю я на пол нож, который успел прежде выхватить в кувырке из ножен на поясе. — Отпустите малых. Дети здесь ни причём.
— Понял? Да? — скалится главарь, напоминающий мне лицом… — Думал, Яшка мой тебя испугается? Одарённый он… Тьфу! Смерд убогий! Зимородовых пугать… Отродясь среди нас трусов не было!
— Раз не трусы, детей отпусти, — перебил я не то Яшкиного отца, не то брата.
— Да кому эти щенки безродные нужны! — фыркнул Зимородов страший. — Пшла отсюда, сопля! — отпихнул он заплаканную Фоку, когда в моё плечо вцепилась лапа шагнувшего ко мне здоровяка. — Дорох, запри их в сарае.
Державший Важика и Зуйку мужик, кивнул и потащил заревевших малых к выходу во двор. Видать, когда я входил, они им рты зажимали. Заметили из окна загодя и подготовились к встрече. Давайте, давайте — уводите детей. Кабы не боялся за них, уже давно бы выпустил беса. Ло вас живо уделает.
— Чего повеселел, крысёныш? — медленно двинулся ко мне Зимородов, поигрывая своим тощим мечом. — На дар свой надеешься? Или даже дары, если не соврал Яшке. Так зря. Среди нас совершенно случайно затесался душитель. Не ожидал, да?
Налётчики дружно загоготали. Хитёр Яшкин батя. Или всё-таки брат? Ещё одна сильная лапа вцепилась в моё второе плечо. Держат крепко — едва ли сам вырвусь.
— Отец бы тебе язык выдрал и в сраку засунул, я же просто прикончу — я добрый.
Яшкин брат — теперь у меня в этом не осталось сомнений — направил на меня свой клинок. Ну, что он там возится⁈ В смысле, не этот урод, а который малых в дверь сарая запихивает. Мне всё видно через окно — занавески распахнуты.
— Деньги есть! Много денег! Откуплюсь! Пощади!
Ужас даже не нужно придумывать. Не успеть могу беса выпустить. Нельзя малышнёй рисковать!
— Ты гляди, как запел, — довольно осклабился Зимородов. — Что ты знаешь про деньги, убогий? Про много особенно. Да мы золотом срём.
Но клинок опустил. Жадность даже богатым не чужда. А мне только и надо, что времени лишнего чуть.
— Десять золотых! Моя доля с хозяина леса! Всё отдам! Пощади только!
Ну всё! Опустился засов. Заперший малых Дорох возвращается в дом. Пусть зайдёт, и…
— Всего червонец? — усмехается Яшкин брат. — Не интересно. Подумай ещё.
— Сделано. Засранцы в сарае.
Исполнивший приказ Дорох заходит в дом и даже — какой молодец — прикрывает за собой дверь.
Давай, Ло!
Рывок вперёд — и, оттолкнувшись ногой от груди Яшкиного брата, моё тело кувыркается через голову, выкручиваясь из державших меня рук. Перекат по полу. Подхваченный с досок нож сквозь пробитый сапог впивается Зимородову в ногу. Тот орёт и пыряет меня сверху вниз клинком в грудь.
Боли нет. Да и раны нет. Видно, меня защитили те самые, согнанные в кучу незримые чешуйки, про которые рассказывал бес. Зато есть захват руки и хитрый рывок. В полуприседе Ло умудряется провернуться вокруг себя, не выпуская запястье противника. Тот визжит ещё пуще и роняет свой узкий меч.
Рядом с ухом пролетает кинжал одного из врагов, что держали меня. Бес как будто спиной тоже видит. Не глядя, машет куда-то назад подхваченным клинком Зимородова, а сам уже ныряет под стол.
Кувырок. Сдёрнутая со стола скатерть летит в набегающего Дороха. Ло заскакивает на лавку. Два шага по ней — и прыжок. Оттолкнувшись от стены, взлетает под потолок. Взмах мечом. Брызги крови — и, схватившись за рассечённое горло, ещё один недруг с хрипом валится на пол. Первый, от которого Ло отмахнулся чуть раньше, с точно такой же раной уже корчится в предсмертных судорогах подле Яшкиного брата, что, хромая, пятится к двери.
— Да прикончите уже ублюдка!
Но во множественном числе обращаться тут не к кому. Третий воин, чьё сердце бес пронзил в молниеносном выпаде, сползает вниз вдоль стены. Потративший же лишнее мгновение на борьбу со скатертью Дорох замер с вылупленными глазами и, похоже, решает для себя в данный миг — нападать ему на оказавшегося мастером боя мальчишку или дёргать отсюда?
В итоге он выбирает второе и бросается обратно, к ведущей во двор двери. Поздно. Подхватив оброненный одним из трупов кинжал, Ло метает его в спину труса. Клинок, делая два оборота, входит Дороху под лопатку.
— Куда?
Бес в прыжке достаёт Зимородова, уже выскочившего было в прихожку. Чётко за раненную стопу ухватил. Дёргает окровавленный сапог на себя. Яшкин брат падает и пытается лягнуть Ло другой ногой, но само собой не попадает. Бес пришпиливает врага к полу ударом в бедро. Прошивший плоть и штанину клинок гвоздём входит глубоко в доску, а Ло уже сидит на спине Зимородова и пальцами впивается в шею врага, как некогда душил его брата.
То есть он его не душит, а мучает. Тело раненного выгибается дугой. От боли он даже хрипеть сейчас толком не может.
— Я считал твоего младшего брата умнее. Почему ваш отец сам за мной не пришёл?
Я не узнаю свой собственный голос. Он страшен своим спокойствием. Ло — не человек. Впрочем, это я и так знаю.
— Если хочешь жить, отвечай.
— Поклянись, что отпустишь! — с трудом выдавливает из себя Зимородов.
— Единым клянусь. Мне плевать на тебя и на всех вас.
— Отец не знает! Нога… Лечилка в кармане! Достань! Сдохну же…
— Доставай сам.
Бес соскакивает со спины Зимородова и выдёргивает из его ноги меч.
— Мать! Как больно…
— Не так громко.
Бес рывком переворачивает раненого. Теперь одна моя рука зажимает ему рот, а вторая приставила к горлу клинок. Яшкин брат дрожащими пальцами сдёргивает крышку с пузырька с зельем. Вязкая жидкость полилась на сквозную рану. Содранный кое-как вместе с носком сапог отлетает в сторону. Остатки лечилки капают на дырку в стопе.