Странный каприз
— А я удивлюсь, — отрезал Крейг. — Она же ничего не понимает в гостиничном менеджменте! Это не то, что продавать столы и тумбочки!
Крейг откинул со лба густые каштановые волосы. Интересно, подумалось ему, сколько седых волос добавила ему за сегодняшний день решительная мисс Ларсон? Крейгу не раз случалось проигрывать, но никогда еще неудача не задевала его так больно. Он предложил в сделке более выгодные условия — и все же она выхватила дом прямо у него из-под носа!
Крейг поднялся и протянул Эмхерсту руку.
— Спасибо, что зашли, Джек, — поблагодарил он с сердечностью, не обманувшей даже мистера Эмхерста. — Что ж, на доме Говардов свет клином не сошелся. Поищу что-нибудь другое.
Оставшись один, он долго сидел неподвижно, постукивая карандашом по столу и уставившись невидящим взглядом на пресс-папье ручной работы в дальнем углу стола. Пресс-папье было настоящим произведением искусства, но Крейг об этом не задумывался. Он привык жить среди изящных и дорогих вещей. Но что может понимать в антиквариате эта чокнутая калифорнийка? Ей следовало бы продавать безликую мебель для офисов. Или костюмы от авангардистских французских кутюрье, подходящие разве что для бала в психиатрической клинике. Господи, на какой помойке она нашла свою шляпу?
«А из нее вышла бы хорошая манекенщица», — подумал вдруг Крейг. Несколько лет назад он сопровождал престарелую тетушку на благотворительный показ мод, где великосветские дамы бродили по подиуму, неумело подражая рассчитанно-небрежным движениям профессиональных моделей. Но была среди них одна… Невысокая, весьма упитанная, со светлыми кудряшками, прилипшими ко лбу, — совсем не красавица. Но, едва она появлялась на подиуме, все взгляды устремлялись к ней — такое исходило от нее обаяние. Крейг был очень разочарован, узнав, что она замужем. Вот с такой женщиной он хотел бы встречаться.
И в Присцилле Ларсон было что-то похожее. Люди оборачивались на нее не только из-за экстравагантного наряда. Надень она даже самый строгий костюм, все равно бы выделялась среди тысячи лиц. В ком еще можно найти такую гремучую смесь энергии, самоуверенности и отваги? Сразу видно, что эта женщина — из тех, кто не трусит, не сомневается, не оглядывается на чужое мнение и всегда добивается своего. Так, как добилась дома Говардов.
Крейг никак не мог выбросить ее из головы. Сегодня в ресторане, когда она упрямо отвергала все его предложения, он вдруг ощутил толчок сумасшедшего желания. Может быть, поэтому у него и вырвались слова о разговоре наедине — хотя, Бог свидетель, он не имел в виду ничего дурного. Присцилла Ларсон поразила его воображение, словно райская птица с трепещущим радужным венцом на голове. Как мог он, девять лет проживший с холодной как лед светской женщиной, не увлечься этой искрометной особой! Естественно, он невольно задумался о том, как проявляется сумасбродство Присциллы в постели.
От бессвязных мыслей его отвлек зуммер интеркома. Секретарша сообщила, что на проводе Моника. Крейг не слишком хотел сейчас говорить с бывшей женой, но уклониться уже было нельзя.
— Здравствуй, Моника, — заговорил он спокойным, дружеским тоном, какого обычно придерживался в разговорах с ней. — Что случилось?
— О, Крейг, как хорошо, что я тебя застала. Я боялась, что ты уехал на весь день. Крейг, ты не сделаешь мне одолжение?
Ну разумеется! Был ли случай, чтобы Моника позвонила ему просто так?
— М-м?
— Сегодня мне позвонила няня и сказала, что заболела, — расстроенно сообщила Моника. По ее тону можно было предположить, что произошло нечто ужасное. — У меня на сегодня назначена важная встреча, а искать другую няню уже поздно. Может быть, ты присмотришь за Майклом? Хочешь — приезжай ко мне, хочешь — забери его к себе. Только тогда возьми его вещи, чтобы он завтра прямо от тебя пошел в школу.
Для Моники любая вечеринка — очень важное событие, — это Крейг усвоил за годы совместной жизни… Стоп, стоп, он опять начинает винить во всем ее. Старая привычка. Это несправедливо: Моника виновата во всем не больше, чем он. Оба они ошиблись, оба приняли скороспелую влюбленность за любовь и тем обрекли себя на долгое и мучительное прощание с иллюзиями.
— Конечно, заберу, — отозвался он. — Заеду к вам по пути домой. По дороге мы с ним поужинаем вместе.
— Ты вечно его куда-то возишь…
— Лучше поужинать в ресторане, чем травить ребенка моей стряпней. К тому же, помнится, в холодильнике у меня хоть шаром покати.
— Ты говоришь, словно работающая мать.
«Много ты знаешь о работающих матерях…» — начал мысленно Крейг, но тут же оборвал себя. Хватит! Им больше нечего делить.
— Я буду у вас где-то через полчаса. Собери его вещи, ладно?
— Хорошо. Спасибо, Крейг. На выходные он останется с тобой?
— Конечно. Я знаю, чем его занять…
— Но учти, в воскресенье утром я его заберу. Я обещала съездить с ним к родителям.
«Как мило, — саркастически подумал Крейг. — И уже не в первый раз». Почему Моника старается разлучить его с сыном? Мстит? Или это просто невнимательность, нечуткость? Может быть, и он, не сознавая этого, делает то же самое?
— Хорошо, — со вздохом ответил он. — Скоро увидимся.
После развода Моника осталась в уэстонском доме — свадебном подарке ее родителей. Дом был ультрасовременным — весь из стекла и бетона. Крейг ни за что бы не согласился жить в таком месте, но Моника чувствовала себя в нем как рыба в воде. Не реже двух раз в неделю она устраивала приемы, а в остальные вечера приглашала подруг и соседей на чай или на партию в бридж.
Однажды, устав от присутствия посторонних, Крейг спросил напрямую, зачем Моника превращает дом в постоялый двор. Она ответила, что только на людях чувствует себя по-настоящему живой. И впервые Крейг понял, что это так и есть. При гостях Моника оживлялась, наедине с мужем потухала, становилась вялой и безразличной ко всему на свете, уныло бродила по дому, словно неприкаянное привидение, не в силах ни читать, ни даже смотреть телевизор. Тогда-то его угасающая любовь сменилась недоумением и жалостью. Затем на смену жалости пришло раздражение — и все пошло прахом.
Сгустились сумерки. Дом сиял приветливыми огнями, и на крыльце Крейг издали разглядел худенькую фигурку Майкла. Но, подъехав ближе, он услышал резкий голос Моники:
— Ради Бога, Майкл, закрой наконец дверь! Ты выстудишь весь дом!
— Папа приехал, — не оборачиваясь, тихо ответил мальчик.
Крейг вышел из машины и медленно поднялся по ступенькам. Как всегда, она чем-то недовольна, думал он. И никто не виноват, и ничего не изменишь. Он потрепал сына по плечу и вошел вместе с ним в дом, тщательно прикрыв дверь. По лестнице зацокали каблучки Моники, и Крейгу сразу вспомнилась Присцилла Ларсон. Впрочем, элегантное черное платье для коктейля, в котором появилась Моника, ничем не напоминало шмелиный наряд Присциллы. «Интересно, с кем она идет?» — подумал Крейг и тут же отбросил эту мысль — вокруг Моники всегда вьется достаточно поклонников.
От нее пахло незнакомыми духами, и глаза показались ему какими-то странными. «Может быть, изменила макияж?» — подумал Крейг, но тут же понял, что дело не в косметике, а в выражении. Такие глаза у Моники он видел много лет назад, когда ухаживал за ней. Тогда по их счастливому блеску он догадался, что Моника его любит… Что-то кольнуло в сердце, но Крейг подавил неуместную боль. Моника влюблена и счастлива. Что ж, дай ей Бог! А его это больше не касается.
— Ты чудесно выглядишь, — сказал он.
— Спасибо. А ты выглядишь усталым.
— Тяжелый день.
— У тебя все дни тяжелые. Может быть, пора сменить работу?
— Я люблю свое дело.
Он огляделся вокруг в поисках чемоданчика Майкла. Вон он, стоит на ступеньках. Сколько раз уже Крейг запихивал этот чемодан к себе в багажник? Сколько раз сам Майкл, словно чемодан, переходил из рук в руки — от отца к матери и обратно?
«Кажется, Майкл любит бывать со мной, — думал Крейг. — А раз так — можно и потерпеть».