Ведьмина ночь (СИ)

Вздыхаю.
— А… источник, он тут и вправду? От цмока, от…
Ведьма рассмеялась.
— Цмок? Придумают тоже… хотя, может, и так… Змеева кровь в нем есть, не без того. И не одна она. Коль пойдешь к нему, помни, что любой источник — это тоже вода.
Она взмахнула рукой.
И я…
Я проснулась.
Взяла и проснулась. Резко так, как бывает порой, когда сон вдруг обрывается. И несколько секунд я просто лежала, широко раскрыв глаза, вперившись взглядом в потолок и пытаясь понять, где я и как меня вообще зовут.
Любомира.
Любая миру.
Любящая мир? Толкуй, как хочешь… руки ноют. И плечи, будто я на самом деле ведро тянула. Воду от сердца мира… на воде многие старые заговоры читают, только с научной точки зрения они слабосильные.
Как раз для таких, как я.
Как я была.
А… теперь? Я прислушалась к себе, но изменений не ощутила. Только мышцы ныть стали сильнее. Психосоматика, точно. Я и о таком читала. Мозг убеждает мышцы, что они и вправду работали. Лучше бы наоборот. Убедил бы, что мы отдыхали. Все вместе.
Я со стоном поднялась.
И уставилась на руку.
Психосоматика? Кольцо на пальце можно было объяснить чем угодно, но только не психосоматикой. Чтоб вас… золотая змейка обвила указательный палец правой руки. И была она вполне настоящей.
Я кольцо потрогала.
Подвигала.
Попыталась снять, убеждаясь, что оно сидит крепко. И вот жать не жмет, двигается по пальцу свободно, но стоит дотянуть до сустава, как стопорится.
Точно не хочет, чтобы дальше.
Вот же ж.
И как это понимать?
Ладно, позже подумаем. А сейчас… на часах половина одиннадцатого. Ничего себе! И главное, будильник на телефоне должен был бы сработать, а он не сработал. И что дальше-то?
Я почесала всклоченные волосы, почти без удивления вытащила застрявшую в них сухую иголку и решила, что начинать день лучше всего с кофе.
  
Глава 9
 
— А вы папенькина любовница будете? — осведомились у меня.
Дорогу на кухню я нашла без труда, благо, по пути никто не встретился. С кофе-машиной, которая обнаружилась в дальнем углу, тоже справилась, решивши, что хозяева точно не будут против этакого самоуправства. А теперь, распахнувши первый из холодильников, пыталась понять, что в нем есть съедобного.
То есть, как раз съедобного там было много, но…
Сливки.
И молоко.
И творог, кажется. Или не совсем творог? Сыр в банках, открывать которые было ну совсем неудобно. А вот йогурт я бы взяла, но он остался один, и вдруг да кто-то на него и рассчитывал?
Я обернулась.
— Доброго утра, — сказала девица.
— Доброго. И нет, не любовница.
— Жаль, — она широко зевнула и потянулась. Девица была рослою, верно, на голову выше папеньки, а еще, конечно, походила на статую внизу, но не сказать, чтобы всецело.
Ростом вот походила.
И чертами лица.
А вот прочие формы у ней были явно поскромнее. Стало быть, там, у статуи, или преувеличение художественное, или воображение, или еще чего.
Кто их, творческих личностей, разберет.
— Может, подумаете? — поинтересовалась девица.
Вся она была какая-то округлая и по-домашнему мягкая. Рыжие волосы завивались пружинками и поднимались над головой золотым облаком. Рыжие брови. Рыжие веснушки. Домашняя маечка с котом в апельсинах. Домашние шорты и босые ноги, ногти на которых были выкрашены в ярко-желтый.
— Над чем?
— Папенька у меня хороший. Хозяйственный. И заботливый, — она подумала и добавила. — Очень. А еще одинокий.
— Я тут кофе сделала, — призналась я. — И… я ведьма. Новая. Участковая.
— А… а я Свята. Вообще Пересвята, но к Святе уже привыкла.
И руку протянула.
Ладонь у нее была по-мужски широкой.
— Яна, — стоило назвать имя, и вспомнилось то, другое… — И если хочешь, можешь называть Любомирой… Мирой…
— Не привыкла еще? — Свята оттеснила меня от холодильника. — Блин, опять йогурты закончились… бутерброды ешь?
— Все ем.
— И правильно. Я тоже. Вот каждый год худеть начинаю, ну, к лету… а оно никак. Только расстройство одно. Правда, и не толстею, что тоже хорошо… а зачем нам ведьма?
 
Вот странные люди.
— Положено, — важно ответила я. — По штату.
— Тогда да… папенька что-то там говорил про недоукомплектацию. И комиссию вроде как. Из Москвы. А ты из Москвы?
— Да.
— Хорошо, — Свята закрыла один холодильник, чтобы открыть другой. И не глядя вытащила оттуда банку с паштетом, которую сунула мне в руки. — Я тоже уехать хочу… не насовсем. Учиться. На повара… папенька не дает. Может, все-таки присмотришься?
— Зачем?
— Ну… — к паштету в моих руках добавились еще пара банок. И Свята перешла к другому холодильнику. — Ты замуж выйдешь. Детей родишь… еще… он будет о тебе заботиться. И о них. А от меня, наконец, отстанет.
— Я…
Не готова к таким резким переменам в личной жизни. Но как бы это помягче сказать.
— Сразу не отказывайся. Приглядись.
Добычу я сгрузила на стол. И кофе свой переставила. Есть перехотелось. Но Свята ловко орудовала ножом. И главное, у меня никогда не получалось резать батон вот так, тонюсенькими полупрозрачными ломтиками, чтобы они к тому же не ломались, а сам батон не крошился.
— А ты когда вообще приехала? — рыжие брови сошлись над переносицей.
— Вчера. Ночью, наверное… или вечером. Сама уже не уверена. Меня Афанасьев привез.
— Дядя Саша приехал? — Свята подпрыгнула.
— И уехал, — огорчила я её. — В рощу какую-то… ночью…
— Что-то случилось?
— И да… и… у него бабка умерла.
— Знаю, — отмахнулась Свята. — Сгорела в Путришках. Это недалече тут… а ты, значит, преемницею? Вот Цисковская обозлится-то!
— Что?
Тут, похоже, все знают о происходящем больше, чем я.
— Я должна это видеть! — Свята сунула мне в руку бутерброд. — Ешь.
— Кто это…
— Цисковская? Местная наша целительница… все надеется князя охмурить…
— Который… погоди, ему же…
Если речь идет о местном князе, внук которого все никак не сподобится найти невесту, то…
— Да сто двадцать пять в прошлом году отмечали, — Свята плюхнулась на табурет и вытянула ноги. — Он еще лет двадцать тому поставил госпиталь вместо фельдшерского пункта. И хороший. Ну, стало быть, для людей…
Слушаю.
Жую.
Молчу. Пытаюсь понять, что тут и к чему, но получается плохо.
— А туда, значит, врачей. Ну и целителей пару. Правда, пара не прижилась, Цисковская быстренько подружку свою выжила, а сама осталась, — Свята умудрялась жевать и говорить. — Одно время даже вроде бы как за главврача замуж собиралась, но потом верно сообразила, что зачем ей врач, когда рядом князь.
Моложавый, всего-то ста двадцати годочков отроду.
Это ж как надо власть-то любить. Или деньги. Или что там…
— Ну упыри дольше обычных людей живут, — пояснила Свята, видя мое недоумение. — И князь — мужчина видный… он мой крестный.
Ага.
Дважды.
То есть я, конечно, далека от предрассудков, и знаю, что упыри… то есть гемоглобинзависимые меньшинства не подвержены воздействию серебра там или святой воды. Но упырь-крестный — это как-то… чересчур, что ли? Феи не нашлось, что ли?
— Только хрен ей. Деда все видит! И её насквозь… давно бы погнал, но целительница она хорошая. Говорит, таких и в Москве немного.
— А…
— А она чего-то решила, что ей просто силенок не хватает. Ну и стала к Афанасьевой захаживать. На чаек-кофеек…
Посиделочки.
— Знала, что род вот-вот прервется. И надеялась, что баба Ная ей силу передаст. Вот…
А чем ведьма сильнее, тем она… нет, не в красоте дело, в той притягательности, которою я никогда не обладала.
— А когда случилось, ну, что случилось, — Святе явно неловко было говорить о таком. — Цисковская все в дом рвалась. И к папеньке ходила, и к князю… типа вроде как оно небезопасно… нужно наследство переписать, передать в ковен… ага. Как же.