План битвы (СИ)
— Лапчатый, — серьёзно отвечаю я. — И харизматичный. Женщины устоять не могут.
— Так и мужики тоже. Надо за тобой приглядывать.
— Ага, держитесь меня, со мной не пропадёте.
Он улыбается:
— От скромности точно не умрёшь. Ладно. По поводу инцидента в лесу. Там тебя наш опер дожидается, сейчас сюда придёт. Вопросы будет задавать. У нас же дело официальное заведено, поэтому нужно всё чётко оформить. Ты всего не рассказывай, хорошо? Скажи, что в Москву приехал в командировку по направлению от горкома. С Цветом познакомился в пути, кто он и что не знаешь. Сказал, что работает на химкомбинате. Он пригласил в ресторан, ты согласился. Пришли, а там, грабители с пистолетами. Ты не растерялся, хотел вызвать милицию, но тебя схватили и запихали в машину.
Он подробно меня инструктирует, что и как говорить оперу, касается всех нюансов и деталей, пытается предусмотреть все возможные нестыковки. Я даже уставать начинаю.
— В общем, ничего и никого не знаешь, — заканчивает он. — Я не хочу тебя полностью засвечивать. Хочу с тобой более неформальные отношения поддерживать.
— Как с секретным сотрудником?
— Ну, зачем, просто, как с интересным человеком. Мы тебе, кстати, в этот раз ещё и награду дадим.
— Уже обещали как-то, — усмехаюсь я.
— Обещали, значит получишь. Я похлопочу. Орденов не обещаю, но, что бы ни было, для карьеры общественного деятеля пригодится.
— Я ж сказал, что я не гордый, я согласен на медаль, — со смехом цитирую я Твардовского.
— Ну, и молодец. Сейчас приглашу сотрудника. Всё запомнил?
* * *Начинается однообразие больничных будней, время от времени расцвечиваемых новыми встречами. Киргиз, полагаю, сюда уже не сунется, но о том, как его достать и обезвредить подумать стоит, благо, время есть.
— А это точно он был? — хмурится Цвет, тоже посетивший меня.
— Ну, мне же в грудь выстрелили, а не в глаза. Я что, по-твоему, Киргиза не узнаю? Естественно, это был он, вне всяких сомнений. Блин, да он тебя самого был готов заколбасить тогда в «Волне», а ты всё с ним, как с младенцем носишься. Кот, возможно, тебе тоже его привет хотел передать. Надо решать с ним, короче.
— Смотрите, какой решала. Я что, должен слово своё нарушить? Я ему обещал! При тебе, кстати.
— Тише, пожалуйста, Даниила Григорьевича разбудишь, — шепчу я.
— Да я не сплю, не сплю, ребята. Вы мне не мешаете.
— Бл*дь, — одними губами произносит Цвет.
Даниил Григорьевич Скударнов, боевой офицер, генерал-майор, мотострелок, афганец, с осколочным в бедро, уже второй день соседствует со мной в палате. Ранение серьёзное, не то, что у меня, но держится молодцом. Колонна попала в засаду. Сначала лежал в Ташкенте, сюда привезли на повторную операцию.
— Можешь выйти? — семафорит Цвет и добавляет громко. — Ладно, пойду, пора мне уже.
Я киваю и кряхтя, кое-как сползаю со своего ложа.
— Пойдём уж, провожу.
Мне вставать пока не разрешают, но я это дело практикую потихоньку. Тенью выползаю в коридор и приседаю на край широкого подоконника
— Короче, Бро. Пока я с ним не поговорю, ничего не делать. Ты понял? Это брат мой.
Ну, ёлки, детский сад прямо. Нашёл брата… Блин, сентиментальный бандит. Сколько только на моей памяти народу завалил, а тут родственные чувства…
— Так брат твой меня конкретно урыть пытается, ничего? Ты тогда реши с ним как-то.
— Решу, — зло бросает Цвет. — Не менжуйся и не ссы. Я сказал, пока не поговорю, ничего не делай.
Ну, это уж вряд ли. Извини, но ждать уже не резон. Похоже, он прям цель себе поставил разделаться со мной.
— Я тебя услышал, — отвечаю я, ставя его в тупик этой формулировкой. — Ты всё, кстати, отбился от оперов гэбэшных?
— Да вроде.
— Не будут больше дёргать?
— Не должны… Ладно, короче, Бро, бывай. Лечись тут и возвращайся. Пошёл я. У меня вечером самолёт.
— Погоди. Там же сейчас по ЛВЗ надо решать срочняком. Думаю, пока мы тут рамсим-тусим, Печёнкин там поляну перекраивает. Ты, пожалуйста, бывшим Звездочётовским мозги вправь, чтоб тихо сидели.
— Ладно.
— А ты с Фериком разговаривал?
Цвет кивает.
— Ну, и? — спрашиваю я.
— Чего?
— Дурь впаривал?
— А тебе-то что за дело? — вскидывается он. — Тебя никак не касаются дела наши.
— Блин, это всех коснётся, если что. Не влезай ты в эту хрень.
— Слышь, Бро, — он замолкает, грозно сверкая глазами, и гоняя желваки. — Харэ короче. Мы друг друга услышали, так ты сказал? Ну и всё.
— Зимбабве золото возьмёт в женском хоккее на траве.
— Чего? — не понимает Цвет.
— Чуйка у меня. Сделай ставку нормальную, там же сейчас дела оживятся, Олимпиада, как-никак. За меня тоже поставь, идёт?
— Посмотрим, — хмыкает он и, повернувшись, идёт по длинному больничному коридору, а навстречу ему бежит Оленька.
Бежит она, разумеется, ко мне, и её огромные широко распахнутые глаза, я вижу даже отсюда, со своего подоконника.
— Егор! Да что же это такое! Если Игорь Александрович увидит, тебе не поздоровится! Немедленно в постель!
— Да, Оля, залежался, вот и решил пройтись. Хотел в туалет сходить нормально, а тут товарищ пришёл. Сейчас сбегаю и лягу.
— Немедленно, Егор, немедленно! — волнуется она. — У меня из-за тебя неприятности будут.
Симпатично волнуется. Глазки горят, щёчки розовеют, белокурая прядка выбивается из-под колпака. А пахнет от неё, я уже заметил, не карболкой там какой-нибудь, а карамельками. Девчонка ещё совсем. Собирается в медицинский поступать на следующий год.
— Что за шум, а драки нет? — раздаётся знакомый голос.
Я поворачиваю голову. Ба, Куренков, собственной персоной. У меня тут не больница, а ставка главнокомандующего, не меньше. Правда в руке он держит не папку с докладами, а авоську с апельсинами. Роскошь какая.
— Беспорядки нарушаешь, а Егор Андреич? — с немного напряжённой улыбкой спрашивает он.
— Совсем капельку, — в ответ улыбаюсь я. — Водку же не пьянствую.
— Этого ещё не хватало! — кипятится Оленька. — Давай, Егор, не доводи до беды.
— Так у меня здесь переговорный пункт для конфиденциальных разговоров. У вас, товарищ подполковник, разговор конфиденциальный?
— Более чем, — кивает Куренков.
— Ну вот, что нам остаётся делать? Оля, не сердись. Пять минуточек ещё постою здесь, а потом Роман Александрович меня проводит.
— Так, всё, я пошла за Красновым, — говорит Оленька и уходит, всем своим видом, энергичной походкой и цоканьем каблучков демонстрируя твёрдые намерения привести меня в чувство и уложить в постель, так или иначе.
Лучше бы иначе, конечно, но я пока не готов к этому, хотя, если только осторожненько.
— Сколько соседей в палате? — спрашивает Куренков.
— Один. Зато целый генерал и афганец. Боевое ранение. Поэтому, если есть, что обсудить, давайте сейчас, а то чую, доктор прибежит и распатронит нас здесь.
— Понятно. Да, есть момент один. Про здоровье тогда чуть позже расскажешь, а сейчас про Печёнкина. Какого хрена, Егор? Это ведь ты его надоумил, да?
— О чём?
— О том, что Евстратова надо брать и что он без надзора сейчас. Короче, ты Печёнкина на ЛВЗ запустил?
— А что он сделал?
— Бл*дь! Егор, ты не финти! Ты его надоумил?
— Да что такое-то?
— Да то, что он ох***шая морда, лезет, куда не следует. Нас начал прижимать. Ворвался, как смерч, всё там разрушает, все «производственные», так сказать, связи и порядок действий.
— Ну, Роман Александрович, у нас же с вами не было никаких договорённостей по ЛВЗ, обязательств я никаких не нарушил. Мне очень надо было, чтобы он туда зашёл и занял определённый сегмент. Это в конце концов всем нам на пользу пойдёт, вот увидите.
— Не вижу я никакой пользы, — раздражённо бросает Куренков. — Вред один. Какого хрена, а? Почему со мной не посоветовался? Зачем тебе это надо было, ты можешь мне сказать? Что тебе вообще в голову взбрело? Головокружение от успехов, мать твою⁈ Не слишком ли высоко взлетел⁈