Мой одинокий волк (СИ)
1
Знакомо ли вам чувство, когда рушатся надежды? Когда теряешь опору под ногами, понимая, что еще чуть-чуть и свалишься в пропасть? Когда на осколки разбивается в груди твое сердце, царапая острыми краями израненную душу?
В тот день дождь хлестал по окну рваными струями. Я прижалась лбом к оконному стеклу, пытаясь скрыть слезы. Следила за каплями дождя, оставляющими длинные рванные бороздки на стекле. Мне нравилось наблюдать за дождем с самого детства, это меня успокаивало. Спасало, когда родители ссорились и громко кричали друг на друга, а я в это время всегда смотрела в окно. Дожди у нас частое явление, и мне казалось, что это не у нас в доме буря, а там, за окном, бушует природа.
Сегодня отец особенно сильно ругался и кричал. Обвинял во всем, что случилось меня и маму, не сумевшую достойно воспитать свою дочь. Клочки злополучного письма, которое я в гневе порвала на мелкие кусочки до сих пор лежат в углах комнаты, развеянные сквозняком в разные стороны. Его строки намертво впечатались в мою память:
«Достопочтимый сэр Люсьен Бэрри и леди Аманда Бэрри. Уведомляем Вас о расторжении помолвки нашего сына сэра Коула де Лоури и вашей дочери леди Аделии Берри. Все понесенные расходы на подготовку свадьбы семья де Лоури обязуется выплатить полностью по всем обязательствам.»
Больше ни строчки. Нет объяснения причины расторжения помолвки или слов с извинениями. Меня просто вычеркнули из судьбы Коула, моего, теперь уже бывшего, жениха. Больше всего меня злило его молчание. Еще неделю назад все было прекрасно. Коул, как оычно, посетил наше имение, где под надзором вечно дремлющей служанки мы прекрасно провели время в саду, мечтая о будущем, держась за руки и иногда обмениваясь робкими поцелуями. Коул попросил у меня локон волос, так как уезжал на некоторое время в родовое имение и планировал пробыть там практически до дня свадьбы. Я срезала прядку заплетя из нее косичку и завернула в кружевной платочек с вышитыми у самого уголка моими инициалами. Представляла, как Коул развернет платок, коснется рукой пряди волос и будет вспоминать меня, наши встречи. Коул на прощание обещал писать, прислать весточку. Весточку прислали его родители, прямиком в руки к моему отцу.
Сэр Люсьен Бэрри долго разбирался, ища хоть какую-то причину, повлекшую к разрыву помолвки между нашими семьями. В итоге рыдающая служанка, напуганная сверкавшими в гневе глазами моего батюшки, заламывая в притворном раскаянии руки, созналась, что видела наши с Коулом поцелуи и объятия. Отцу этого было достаточно. Он обвинил меня в неподобающем поведении и грозно заявил, что я его опозорила. Замуж, по его словам, меня точно никто не возьмет. Если только вдовец, отягощенный выводком наследников, позарится на мое скромное приданое. Наша семья давно бедствовала, поэтому я всегда знала, что если и выйду замуж, то только по большой любви. Иначе на бесприданницах не женятся. Но, видно, не судьба. Сейчас мне было больно не от грозных окриков отца, а от молчания Коула, которого я любила и верила, что это взаимно.
Мы встретились на празднике весны — балу, проходившем в королевском дворце. Меня, как представительницу древнего и уважаемого рода, пригласили на первое торжество, устраиваемое королевой в этом году. Я была уже несколько раз на подобных приемах. Матушка перешивала для меня свои старые наряды или выкраивала средства на покупку новых, чтобы не ударить в грязь лицом и достойно выглядеть на фоне других молодых леди. Надеялась рюшами и кружевами украсить мой облик и привлечь потенциальных претендентов на мою руку. Жениха мне подыскивали уже третий год. Отец непременно хотел, чтобы это был человек с высоким титулом, не ниже нашего, а матушку бы устроило богатство будущего жениха. Я, хоть и носила гордый титул, пожалованный королем моему предку несколько веков назад, и была мила лицом, как утверждала матушка, долго оставалась одна. Все же отсутствие приданого поклонников отпугивало.
Коул, едва столкнувшись со мной взглядом, протянул мне руку и долго кружил в танцах, беспрерывной чередой меняющих друг друга, что было не совсем прилично, по заявлению матушки. Мне же было все равно, лишь бы эта крепкая рука подольше сжимала мои ледяные от волнения пальцы, а теплые карие глаза смотрели только на меня. Коул был завидный жених — красив, богат, родовит и родители с радостью приняли его ухаживания. Наши отношения развивались стремительно. Коул часто приезжал в имение, чтобы встретиться со мной, писал длинные письма, присылал цветы и подарки. Летом мы объявили о помолвке, а осенью, после сбора урожая, планировали свадьбу. Родители Коула с благосклонностью приняли наши отношения и, как мне казалось, одобряли скорую свадьбу, прислав в подарок дорогущего белоснежного шелка и муарских кружев для пошива свадебного платья. Платье было почти готово. Осталась незначительная отделка лифа крошечными жемчужинами, последняя примерка. Я в этом белоснежном роскошном чуде действительно казалась себе неземной красавицей, достойной любви Коула де Лоури.
Я глубоко вздохнула, вспоминая момент нашего знакомства. Как все хорошо складывалось. Казалось, ничто не разрушит наши отношения и впереди ждет только счастливое будущее. А сейчас я заперта в собственной спальне и никого не беспокоит, что сейчас время ужина, а у меня с самого утра маковой росинки во рту не было. Я постучала в закрытую дверь, зовя Фанни, свою служанку.
— Что звали, госпожа? — послышался из-за двери скрипучий голос Фанни.
— Я хочу есть, — пожаловалась я, и с подозрением уточнила, — или меня на хлеб и воду посадили?
Фанни замешкалась с ответом, обдумывая мои слова и со вздохом произнесла:
— На хлеб и воду не приказывали, распоряжений на счет еды никаких не поступало, — Фанни шмыгнула носом, раздумывая над дальнейшими действиями, — ладно, я сейчас принесу чего-нибудь пожевать, но в случае чего меня не выдавайте.
— Спасибо, Фанничка, — пропищала я в замочную скважину, отошла от двери и устало залезла с ногами на кровать. В животе жалостливо заурчало, и я сглотнула слюну в ожидании ужина. Фанни не поскупилась, притащила целый поднос разнообразной снеди. Я приступила к ужину, поглощая тушеное мясо с луком и морковью, а Фанни развлекала меня болтовней, рассказывая, что все меня жалеют. Наверняка после громогласных причитаний моего отца все слуги в этом доме в курсе, что госпожу накануне свадьбы бросил жених.
— Как там родители? — поинтересовалась я, приступая к десерту, песочной корзиночке со взбитыми сливками. Глядя на лакомства, переполнявшие поднос, я подумала, что повариха в этом доме меня жалеет больше всех.
— Ваша матушка закрылась в спальне и плачет целый день, батюшка в библиотеке допивает третью бутылку вина.
— Ясно, — я кивнула головой. Что-то именно в этом духе я и ожидала.
— А выто как, госпожа, что теперь будет? — Фанни посмотрела на меня полным сочувствием взгляда, не забыв шмыгнуть носом.
— Посижу несколько дней взаперти, потом батюшка смягчиться и будет подыскивать мне в мужья какого-нибудь вдовца или престарелого герцога, которого прельстит моя молодость и не отпугнет мизерное приданное.
— Ну с престарелым оно может и лучше, глядишь оставит вас богатой вдовой — хихикнула Фанни. Я тоже невольно улыбнулась, но зябко передернула плечами от подобной перспективы, представив дряхлого старикашку на пороге своей спальни. Память о красивом и статном Коуле кольнула сердце и на глаза невольно набежали слезы.
— Что вы, госпожа, не плачьте, — захлопотала вокруг меня Фанни, — давайте я вам лучше постель приготовлю, утро вечера, оно, знаете, мудренее.
Я позволила Фанни уложить меня в кровать и подоткнуть одеяло, как в детстве, и сразу стало на душе уютно и спокойно. Глаза закрылись сами собой и через несколько минут я уже крепко спала.
2
Два дня я просидела взаперти в своей комнате. Матушка несколько раз навещала меня, садясь в кресло около окна. Беспомощно опустив на колени руки молча вздыхала, лишь иногда повторяя, словно обращаясь сама к себе: